дей вовсе и неспособны на иное отношение к миру. Когда же в виде исключения нам случается испытать мгновенный подъем интенсивности нашего созерцательного интеллекта, то мы сейчас же видим вещи совсем другими глазами, потому что мы воспринимаем их теперь уже не в их отношениях, а такими, каковы они сами по себе, и внезапно, кроме их относительного бытия, постигаем и их бытие абсолютное. Всякая отдельная вещь сейчас же заступает перед нами весь свой род, и оттого мы воспринимаем теперь в существах то общее, что их проникает.
То, что мы познаем таким образом, это — идеи вещей, а из них говорит нам мудрость более высокая, чем та, которая знает одни только отношения. И мы сами выходим тогда из области отношений и делаемся чистым субъектом познания. Вызывать в нас подобное исключительное состояние могут лишь внутренние физиологические процессы, которые очищают и повышают деятельность мозга до такой степени, что возникает этот неожиданный прилив ее. С внешней стороны, такое состояние обусловливается тем, что мы остаемся совершенно безучастны к созерцаемой сцене, далеки от нее и во всяком случае не принимаем в ней деятельного участия.
Для того чтобы убедиться, что чисто-объективное и поэтому правильное восприятие вещей возможно лишь тогда, когда мы созерцаем их без всякого личного участия, т. е. при совершенном безмолвии воли, — припомним, как сильно всякий аффект или страсть туманит и искажает познание и как всякая симпатия и антипатия коверкает, окрашивает и портит, не говорю уже — наше суждение, но даже и первоначальное восприятие предметов. Вспомните, в каком радужном свете, с какой улыбкой смотрит на нас природа, когда мы осчастливлены какой-нибудь радостной вестью; вспомните, как мрачна и уныла эта самая природа, когда нас угнетает скорбь; вспомните, как даже бездушные вещи принимают в наших глазах ужасный облик, если они являются орудием какого-нибудь страшного для нас события, — например, эшафот, крепость, в которую меня привезли, ящик с хирургическими инструментами, экипаж, который должен увезти мою возлюбленную и т. п.; даже числа, буквы, печати — все это может смотреть на нас зловещими глазами и производит впечатление каких-то ужасных чудовищ. Наоборот, люди и вещи, которые должны служить осуществлению наших желаний, сейчас же принимают для нас милый и привлекательный вид, — например, горбатая старуха с любовным письмом, жид с червонцами,
