в Париже производили сложные эксперименты и ученые изыскания относительно поляризации и деполяризации световых лучей, при чем на сцену выступают однородные лучи, — но все это потерянный труд: они на ложном пути до тех пор, пока вместе с Ньютоном будут искать главную причину цвета в первичной своеобразной изменяемости (делимости) света, в то время как она лежит в первичной своеобразной изменяемости (делимости) деятельности сетчатки, а, чтобы вызвать таковую деятельность, необходим, в качестве второстепенной причины (внешнего раздражения), известным образом ослабленный свет (путем потемнения или отражения от своеобразно измененной поверхности известных тел); но свет этот про получении цвета в глазу играет лишь такую же роль, как и трение, когда мы вызываем находящееся в телах в состоянии покоя электричество (деление на +Е и -Е). Эти господа будут идти, следовательно, совершенно ложным путем, до тех пор, пока вместе с Ньютоном упорно станут искать цвет в свете, а не в глазу. Так же заблуждались все философы до Канта, потому что они считали время, пространство, причинность независимыми от субъекта и занимались исканием начала, конца, причины, цели мира, включая сюда и субъект.
Второе мое несогласие с Вами состоит в том, что для меня полярной является только противоположность физиологическая, а не физическая. Припоминаю, что уже в Веймаре я устно докладывал об этом Вашему Превосходительству, на что Вы весьма непринужденно ответили: „Попробуйте-ка написать сочинение в двух толстых томах так, чтобы оно не нуждалось ни в каких поправках“…
Третье наше совпадение, это — по вопросу о происхождении фиолетового цвета, — нечто второстепенное, не имеющее большого значения. Обещанные замечания об этом я все же выслушаю с радостью.
Незначительные поправки эти, впрочем, никоим образом появляются моей заслугой, хотя самое открытие теории представляет собою нечто единое, откуда эти поправки вытекают сами собой. Кто на эмпирическом научном пути открывает какую-нибудь новую область, находит массу фактов и располагает их в порядке по их непосредственной связи, тот походит на человека, который открыл новую страну и на первый случай делает беглый набросок ее карты. Теоретик же походит на одного из тех людей, которых первый ввел в новую страну, — и вот он, теоретик, взошел на высокую гору и с вершины ее обозревает всю страну сразу. То, что он взошел наверх, это, конечно, его заслуга; но то, что он видит сверху, между тем как первые, внизу, не заметили ближайшей дороги; то, что он умеет более точно определить расположение гор, рек, лесов, — все это не представляет теперь никакой трудности.
