было разбивать жесткие и темные оболочки его людских слабостей, преодолевать непосредственно возникавшую антипатию к ним. Но именно это сочетание разнородных и разноценных черт и создавало его удивительную своеобразность, и благодаря ему Шопенгауэр был живой иллюстрацией к самому себе, к своему учению о примате алогической воли, к своему утверждению о производности и второстепенности интеллекта. Необыкновенно-зрячий был у него ум, но над этой беспримерной зоркостью все же брала верх слепая воля, и это она, как всегда бывает, властвовала над своим поводырем… Вот почему есть известная внутренняя необходимость в том, что Шопенгауэр был таков, каким он был, и если человечеству суждено развертывать и осуществлять свои возможности в виде знаменательных типов, то должно было найти себе воплощение и нечто подобное вдохновенному философу воли.
Он заплатил обильную дань житейской повседневности, мелким интересам существования, в нем были зависть и злоба, и корыстные побуждения, и когда однажды возникла пред ним опасность потерять имущество, он, молодой и гениальный, пришел в отчаяние, грозил сестре покончить с собою и должен был от нее, девушки, выслушать благородную отповедь, что будь она мужчиной, то из-за отсутствия денег она не бросилась бы даже со стула, не то, что с моста…
Свою причастность малому, свои мертвые точки Шопенгауэр мучительно сознавал и сам, и в одном стихотворении он жалуется на цепи, которые пригвождают его к земле. „О сладострастие, о преисподняя, о любовь — неутолимые, непобедимые! С высот небесных совлекли вы меня и бросили во прах, и вот я лежу в оковах. Как хотелось бы мне воспарить к престолу вечности, видеть свое отражение в зеркале верховной мысли, витать на эфирных высотах, пролетать мировые пространства, и в благоговении, и в изумлении, то в порывах восторга, то в сдержанном смирении, внимать одной только вышней гармонии! Как хотелось бы мне забыть о прахе низин и не бранить глупцов, и не завидовать великим, и нс смеяться над слабыми, и не глядеть на злых, и только лицезреть и только любить в творениях творца и в предметах душу. Но, узы слабости, вы тянете меня книзу, и оплетает меня цепкая паутина ваших бес-
