господствуя над их происхождением и уничтожением во времени, — но ни в каком случае не относится к существованию носителя этих состояний, которому именно для того и дано было название субстанции, чтобы выразить его изъятие от всякого возникновения и уничтожения. Субстанция постоянна, т. е. она не может ни произойти, ни уничтожиться, и существующее в мире количество ее не может ни увеличиться, ни уменьшиться. О том, что мы знаем это a priori, свидетельствует сознание непоколебимой уверенности, с которою каждый, видя как исчезает данное тело, в руках ли фокусника или от раздробления, путем ли сожжения или испарения, или же каким-нибудь другим процессом — все-таки твердо убежден, что, какие бы ни случились изменения с формою тела, его субстанция, т. е. материя, должна оставаться неуменьшенной и находиться где-нибудь в другом месте. Точно также всякий непоколебимо верит, что если где-либо находится тело, которого раньше не было, то его должны были принести, или оно срослось из незаметных оседавших частиц, — но в самой своей субстанции (материи) оно никогда не могло возникнуть; это implicite и безусловно немыслимо, как нечто совершенно невозможное. Уверенность, с которой мы это заранее (a priori) утверждаем, вытекает из того, что нашему рассудку безусловно не достает формы мыслить возникновение или уничтожение материи, так как закон причинности, являющийся единственной формой, под которой мы вообще можем мыслить изменения, всегда распространяется только на состояния тел, но ни в каком случае не на существование носителя всех состояний, материю. Поэтому я и выражаю основной закон постоянства субстанции в качестве короллария к закону причинности. Кроме того, убеждение в постоянстве субстанции мы вовсе не можем приобретать a posteriori — отчасти потому, что в большинстве случаев эмпирическим путем нельзя констатировать существа явления, a отчасти потому, что всякое эмпирическое, одной лишь индукцией достигнутое познание имеет только приблизительную, т. е. временную, но никогда не безусловную достоверность; вот почему и твердость нашего убеждения в указанном основном законе совершенно иного характера и свойства, чем убеждение в правильности какого-нибудь эмпирически найденного закона природы: первая имеет совсем другую, совершенно неизменную и непоколебимую опору. Это вытекает из того, что разбираемый основной закон служит выражением трансцендентального познания, т. е. такого, которое определяет и устанавливает до всякого опыта возможное во всяком опыте, но именно потому низводит весь опытный мир
