всегда служит только исходной точкой для нового стремления. Мы видим, как стремление повсюду окружено многоразличными преградами, видим его в постоянной борьбе, — значит, оно всегда является нам как страдание: нет последней цели стремления — нет, следовательно, меры и цели страдания.
Но то, что мы в бессознательной природе открываем только усиленным вниманием и напряжением, отчетливо выступает перед нами в природе познающей, в жизни животного мира, чье постоянное страдание легко показать. Но не останавливаясь на этой промежуточной ступени, обратимся туда, где, при полном свете яркого познания, все принимает самый отчетливый вид, — обратимся к жизни человека. Ибо по мере того, как совершенствуется проявление воли, становится все более и более очевидным и страдание. В растении еще нет чувствительности, — следовательно, нет и боли; известная, очень слабая степень страдания присуща низшим животным, инфузориям и лучеобразным; даже у насекомых способность ощущения и страдания еще ограничена: только с совершенной нервной системой позвоночных она достигает высокой степени и становится все выше и выше по мере развития интеллигенции.
Таким образом, в той самой степени, в какой усиливается отчетливость познания и возвышается сознание, — возрастает и мука, и следовательно своей высшей степени достигает она в человеке; и здесь опять-таки она тем сильнее, чем яснее познает человек, чем он интеллигентнее: тот, в ком живет гений, страдает больше всех. Именно в этом смысле, т. е. в смысле силы познания вообще, а не только отвлеченного знания, я понимаю и привожу здесь знаменитое изречение Когелета: «Кто умножает познания, — умножает и скорбь». Это точное соответствие между степенью сознания и степенью страдания показал с особенной красотою в наглядном и ясном образе Тишбейн, этот философский живописец или живописующий философ. Верхняя половина его рисунка изображает женщин, у которых уводят детей: в разных группах и позах они различно выражают глубокую материнскую скорбь, ужас, отчаяние; а нижняя половина в такой же точно группировке и расположении представляет овец, у которых отнимают ягнят, — так что каждой человеческой голове, каждой человеческой позе верхней половины листа есть внизу полное соответствие среди животных, и сразу видно, как возможная в глухом животном сознании боль относится к страшной муке, которая стала возможной только в силу отчетливости познания, в силу ясности сознания.
