как такого: наоборот, оно возникло именно из эгоизма, сознательного, методического, покинувшего одностороннюю точку зрения для общей, — эгоизма всех, этой суммы частных эгоизмов; и существует оно только для того, чтобы служить ему, — основанное на той верной предпосылке, что чистой морали, т. е. праведной жизни в силу моральных побуждений, ожидать нельзя: иначе оно само было бы излишним. Таким образом, вовсе не против эгоизма, а только против вредных последствий, которые вытекают из множественности эгоистических индивидуумов для каждого из них и нарушают их благосостояние, — только против них направлено государство, в целях этого благосостояния. Вот почему уже Аристотель говорит (De Rep., III): «цель государства — жить хорошо; это значит: жить счастливо и изящно». Точно также и Гоббс совершенно правильно и прекрасно доказал, что таковы происхождение и цель государства; то же подтверждает и старинный основной принцип всякой гражданственности: salus publica prima lex esto. Если бы государство вполне достигло своей цели, то результат был бы такой же, как если бы во всех помыслах царила совершенная правда. Но оба явления по своей внутренней сущности и происхождению были бы противоположны. Именно, в последнем случае никто не хотел бы совершать неправды, в первом — никто не хотел бы терпеть неправды, и средства к достижению этой цели были бы вполне соответственные. Так одна и та же линия может быть проведена с разных сторон, и хищный зверь в наморднике столь же безвреден, как и травоядное животное.
Но дальше этого предела государство идти не может: оно не в силах создать такого положения вещей, какое возникло бы из общего взаимного благоволения и любви. Ибо (мы только что видели это) как государство, согласно своей природе, не стало бы запрещать несправедливых деяний, если бы они не причиняли другой стороне соответственного страдания, и только потому, что это невозможно, оно запрещает всякий несправедливый поступок, — так и наоборот, согласно своей тенденции, направленной ко всеобщему благу, оно весьма охотно заботилось бы о том, чтобы каждый испытывал на себе благоволение и всяческие подвиги человеколюбия если бы и последние не имели в качестве своего неизбежного коррелята совершения подвигов благотворительности и любви; при, этом каждый гражданин хотел бы взять на себя пассивную, никто не соглашался бы на активную роль, — да и не было бы основания навязывать последнюю одному преимущественно перед другим. Поэтому принуждать можно
