путалось въ нихъ, и сдавилось, и мучилось... Я самъ (это говорить теперь графъ Гангесскій, и дѣйствіе происходить въ Венеціи), я самъ усталъ отъ этихъ мученій и хотѣлъ уже въ первомъ дѣйствіи положить конецъ пьесѣ и сорвать выстрѣломъ голову мою вмѣстѣ съ дурацкимъ колпакомъ... И пошелъ я въ галантерейную лавку на улицѣ Ѵіа Вагзіа. гдѣ нашелъ пару отличныхъ пистолетовъ въ ящикѣ; я помню до сихъ поръ очень хорошо, что подлѣ нихъ стояло много веселыхъ игрушекъ изъ перламутра и золота, желѣз-ныхъ сердедъ на золотыхъ дѣиочкахъ, фарфоровыхъ чаше че къ съ нѣжными девизами, табакерокъ съ красивыми картинами, каковы, напр., чудесная исторія Сусанны, лебединая пѣснь Леды, похиіценіе сабинянокъ, Лукреція, толстая добродѣтель съ обнаженною грудью, въ которую она вонзаеть кинжалъ, покойная Бетманъ, 1а Ьеііе {еггопіёге— все такія заманчивыя лица; но я все-таки купилъ писго-леты безъ всякаго торгу, купилъ потомъ пуль, пороху, отправился въ таверну и тамъ велѣлъ подать себѣ устрицъ и сгаканъ рейнвейну.
ѣсть я не могъ, а пить тѣмъ менѣе. Горячія капли капали въ стаканъ, и въ стаканѣ увидѣлъ я милую отчизну, голубой, священный Гангесъ, вѣчно сверкающій Гималай, исполинскіе банановые лѣса, въ широкихъ вѣтвистыхъ аллеяхъ котораго спокойно прохаживались умные слоны и бѣлые ішлигримы, странно-мечтательные цвѣты глядѣли на меня съ тайнымъ состраданіемъ, золотыя, сказочныя птицы дико ликовали, сверкающіе лучи солнца и мило-дурацкіе голоса смѣющихся обезьянъ поддразнивали меня, изъ отда-ленныхъ капищъ неслись молитвы набожныхъ жрецовъ, и среди всего этого звучалъ жалобный, изнывающій голосъ делійской султанши... Она порывисто бѣгала по коврамъ своего покоя, раздирала свой серебряный покровъ, опрокидывала на подъ черную рабу съ опахаломъ, плакала, кричала, неистовствовала... Но я не могъ понять ее: таверна, гдѣ я сидѣлъ, отстоитъ на три тысячи миль отъ делійскаго гарема, да къ тому же и прекрасная султанша уже три тысячи літъ какъ умерла... И я пилъ, не останавливаясь, вино, это свѣтлое, радушное вино, но въ душѣ моей становилось все мрачнѣе и печаіьнѣе... Я былъ осужденъ на смерть.................»
Когда я снова вышелъ на улицу, то услышалъ
колокольный звонъ, толпа мчалась мимо; но я остановился