— 208 —
па углу улицы Санъ-Джіовани и произнесъ слѣдующій мо-нологъ:
Въ старинныхъ сказкахъ есть и замки золотке, И звуки арфы въ нихъ, и пляски юныхъ ді.въ, И яркій блескъ ливрей, и всюду милый запахъ, Жасмина, мнртъ и розъ... Но слово пусть одно, Одно лишь скажется, сымающее чары— И распадется въ прахъ мгновенно этотъ блескъ, И старыя развалины въ болотахъ Останутся на мѣстѣ томъ, а въ нихъ Закаркаютъ однѣ ночныя птицы... Вотъ такъ и я, своимъ единымъ словомъ, Снялъ чары всѣ съ природы молодой... Лежитъ она безжизненна, недвижна, И холодна—лежитъ, какъ пышный трупъ, Разряженный, раскрашенный красиво... Но на устахъ ни жизни нѣтъ, ни краски, И но носу гуляетъ рой мышей, И тѣшится надъ позлащеннымъ платьемъ...
Вообще принято, сударыня, произносить монологи, передъ тѣмъ, какъ стрѣляться. Большая часть людей прибѣгаетъ при этомъ случаѣ къ Гамлетовскому: «быть или не быть?» Это очень хорошій монологъ, и я бы охотно произнесъ его; но своя рубашка ближе къ тіиу, и тому, кто самъ писалъ трагедіи, въ которыхъ тоже есть прощальные монологи, какова, напримѣръ, безсмертный «Алманзоръ», очень натурально отдавать предпочтеніе своимъ собственнымъ словамъ. даже передъ Шекспировскими. Во всякомъ случаѣ, подобные монологи очень полезная вещь, потому что черезъ нихъ выигрывается, по крайней мѣрѣ, время. Отъ этого именно случилось и теперь, что я довольно долго простоялъ на углу улицы Санъ-Джіовани—и, стоя тутъ, какъ человѣкъ обреченный на смерть, вдругъ увидѣлъ ее!
Она была въ своемъ шелковомъ голубомъ платьѣ и розово-красной шляпкѣ, н смотрѣла на меня такимъ крот-кимъ, смерть покоряющнмъ, жизнь дарующимъ взглядом!»! Сударыня, вы конечно знаете изъ римской исторіи, что когда древнія весталки встрѣчали на своемъ пути преступника, ведомаго на казнь, то имѣли право освобождать его, и бѣднякъ оставался въ живыхъ. Одннмъ взглядомъ своимъ она спасла меня отъ смерти, и я стоялъ передъ нею, какъ
исполненный новой жизни, какъ ослѣпленный солнечнымъ