~ — 24 —
г. Гизо. Г. Тьеръ, при своей расторопности и ловкости, обнаруживаетъ большое дарованіе каждый разъ, какъ ему приходится взлѣзать на ткі йе сосадпе владычества; нь еще талантливѣе умѣетъ онъ спускаться съ этой мачты, и въ то время, когда намъ кажется, что онъ сидитъ на вер-хушкѣ своей власти, онъ вдругъ неожиданно соскальзываетъ внизъ, такъ искусно, такъ граціозно, такъ весело, такъ ге-ніально, что мы почти готовы аплодировать этой новой штукѣ. Г. Гизо не такъ искусно взлѣзаетъ на гладкую мачту. Съ тяжеловѣснымъ трудомъ взбирается онъ на нее, но разъ взобравшись, крѣпко цѣпдяется за верхушку своею сильною лапой; на вершинѣ власти онъ будетъ всегда дер-; жаться дольше своего ловкаго соперника; я готовь даже сказать, что по своей безпомощности онъ не сумѣетъ самъ слѣзть оттуда и что для того, чтобы облегчить ему этотъ спускъ, нужно будетъ сильно пошатнуть мачту. Можѳтъ-. ~ быть, въ настоящую минуту по Европѣ мчатся депеши, въ которыхъ Людовикъ Филиппъ объясняетъ иностраннымъ ка-бинетамъ, что сила обстоятельствъ принудила его отдать мѣсто министра фатальному для него Тьеру, вмѣсто Гизо, который быль бы ему несравненно пріятнѣе.
Королю будетъ теперь очень трудно ослабить антипатію иноземныхъ державъ къ Тьеру. Эта погоня за ихъ одобре-ніемъ—безумная идіосинкразія. Людовикъ Филиппъ думаетъ, что отъ внѣшняго мира зависитъ также снокойствіе его государства внутри, и обращаетъ на это послѣднее мало вни-манія. Онъ, передъ взглядомъ котораго должны бы дрожать всѣ Траяны, Титы, Марки Авреліи и Антонины этой земли, включая въ число ихъ и Великаго Могола, онъ смиренно преклоняется предъ ними, точно школьникъ, и жалобно просить: «Пощадите меняі простите мнѣ за то, что я, такъ оказать, встунилъ на французскій тронь, за то, что храб-рѣйшій и умнѣйшій народъ—я хочу сказать, 36 милліоновъ мятежниковъ и безбожниковъ—выбрали меня своимъ коро-лемъ. Простите меня за то, что я поддался' искушеніго, при-нявъ изъ нечестивыхъ рукъ бунтовщиковъ корону и при-надлежащіе къ ней коронные брильянты; но я былъ. не-опытенъ, я получилъ дурное воспитаніе еще въ дѣ^ствѣ, когда мадамъ Жанлисъ учила меня по складамъ человѣче-скимъ правамъ; у якобинцевъ, я тоже не могъ выучиться особенно хорошимъ вещамъ, меня соблазнило дурное общество, особенно маркизъ Лафайетъ, хотѣвшій сдѣлать из,ь
меня лучшую республику,—но съ тѣхъ поръ я исправился,