—- 440 —
кого значенія. Совсѣмъ иное было бы, если-бъ, напримѣръ, къ нашему нынѣшнему Калмоніусу я йахотѣлъ приложить эпитете «^ипіог», ибо этимъ я указалъ бы на суіцествова-ніе старшаго Калмоніуса, который жилъ въ срединѣ про-шлаго столѣтія и тоже былъ, можетъ-быть, большой хва-стуиъ и лжецъ; такъ, напримѣръ, онъ хвасталъ, что былъ въ тѣсной дружбѣ съ Фридрихомъ Великимъ, п часто раз-сказывалъ, какъ король однажды утромъ промаршировалъ мимо его дома со всею своею арміею и, остановившись передъ его окошкомъ, сказалъ: «Прощайте, Калмоніусъ, я теперь отправляюсь на семилѣтнюю войну и надѣюсь когда-нибудь снова увидѣть васъ здоровымъ».
Очень распространено въ народѣ заблужденіе, что нашъ чародѣй—тотъ самый Фаустъ, который изобрѣлъ книгоіге-чатаніе. Это заблужденіе весьма знаменательно и заключаете въ себѣ глубокій смыслъ. Народъ отождествилъ два лица, потому что смутно понималъ, что образъ мыслей, имѣющій своимъ представителемъ чернокнижника Фауста, нашелъ въ изобрѣтеніи книгопечатанія самое страшное орудіэ распространенія, — и отсюда-то произошла солидарность между этими двумя личностями. Но этотъ образъ мыслей есть не что иное, какъ само мышленіе, въ противоположность слѣпому средневѣковому вѣрованію, вѣрованію во всѣ матеріальныо и духовные авторитеты, въ вознагражде-ніе тамъ за лишенія здѣсь... Фаустъ начинаете мыслить; его невѣрующій разумъ возстаетъ противъ убѣжденій его отцовъ, онъ не хочегь болѣе блуждать въ потемкахъ и коснѣть въ нищетЬ, онъ требуете себѣ науки, земной власти, свѣт-скихъ наслажденій; онъ хочетъ знать, мочь и наслаждаться, и, говоря средневѣковымъ спмволическимъ языкомъ, отпадаете отъ Бога, отрекается отъ своего загробнаго блаженства и отдается сатанѣ и его земнымъ наслажденіямъ.
Это возмущеніё и его доктрина нашли себѣ именно в:» кпигопечатаніи такое волшебно могущественное содѣйствіе, что съ теченіемъ времени охватили н-е только высоко обра-вованныхъ отдѣльныхъ личностей, но даже и цѣлыя народный массы. Быть-можете, легенда о Іоганнѣ Фаустѣ потому имѣетъ такую таинственную прелесть для нашихъ совре-менниковъ, что они видята въ ней такъ наивно и наглядно изображенною борьбу, которую приходится вести имъ самимъ, борьбу между традиціоннымъ авторитетомъ и разумомъ, между слѣпымъ вѣрованіемъ и мышлепіемъ, между смиреннымъ
самоотрелсніемъ и дерзкою жаждою наслаждеиШ—борьбу на