— 331 — .
еколько минуть. Приготовленія продолжались почти четверть, часа. До сихъ поръ еще я негодую, когда вспоминаю, съ какою медлительностью бѣдному человѣку накладывали петлю на шею н натягивали на глаза бѣлыб колпакъ. Нодлѣ него стояли его друзья, можетъ-быть, принадлежав-шіе къ одной школѣ съ нимъ, и съ нетерпѣніемъ ждали минуты, когда имъ можно будетъ оказать ему иослѣднюю дружескую услугу; эта дружеская услуга состоитъ въ томъ, что для сокращенія нредсмертныхъ содроганій повѣіпеннаго-друга его какъ можно сильнѣе дергаютъ за ноги.
Я заговорилъ о Густавѣ Пфицерѣ, потому что не могъ обойти его въ разсужденіи о швабской школѣ. Могу только увѣрить, что въ безмятежномъ сердцѣ моемъ нѣтъ ни тѣни негодованія противъ г. Пфидера. Напротивъ того, если-бъ. я былъ въ состояніи оказать ему дружескую услугу, то конечно не даль бы ему долго дрыгать на висѣлидѣ... Но-теперь ноговоримъ серьезно, любезный читатель; тому, чтб-миѣ остается сказать тебѣ, не соотвѣтствуютъ ни тотъ шутливый тонъ, ни то легкомысленно хорошее расположено духа, съ которыми я писалъ эту статью. На душѣ у меня тяжело лежитъ нѣчто, чего я до сихъ поръ не могъ высказать совершенно свободно и чтб, однако, подлежитъ необхо-; димости самаго недвусмысленная признанія. Именно, мнѣ просто страшно—по поводу швабской школы говорить и о Людвигѣ Уландѣ, о великомъ поэтЬ, котораго я почти боюсь | оскорбить, упоминая о немъ въ той жалкой компаніи. А между тѣмъ, такъ какъ вышеупомянутые стихоплеты при-числяютъ Уланда къ своей братіи и даже выдаютъ его за , главу своей школы, то умолчаніе здѣсь его имени могло бы показаться безчестностью. Весьма далекій оть желанія пятнать его достоинство, я хотѣлъ бы, напротивъ того, высказать въ самыхъ громкозвучныхъ словахъ уваженіе, которое я питаю къ его произведеніямъ. Скоро мнѣ представится къ этому болѣе удобный случай. Тогда я достаточно докажу, что если въ мои прежнія разсужденія объ этомъ пре-восходномъ поэтѣ вкрадывались нѣкоторые сердитые тоны, нѣкоторые звуки неудовольствія, вызванные условіями того времени, то я никогда не имѣлъ намѣренія несправедливо отнестись къ его внутреннему достоинству, къ его дарова-нію. Только о литературно-историческихъ отношеніяхъ, о внѣшней обстановкѣ его музы долженъ я былъ высказать откровенное мнѣніе, которое, можетъ-быть, не понравилось
его друаьямъ, но тѣмъ не менѣе было совершенно справед-