I
— 401 —
возможно! Но тамъ, гдѣ такая вещь случилась бы, народъ скоро бы нересталъ ходить и въ церковь, и въ синагогу.
Поэтамъ еще тяжелѣе говорить двумя языками... Ахъ, большинство ихъ едва можегь совладать и съ однимъ!
Превозносятъ того драматическаго писателя, который
умѣетъ извлекать у публики слезы. Этою способностью
обладаетъ и самая жалкая луковица; съ нею раздѣляетъ онъ свою славу.
Театръ неблагопріятенъ для поэтовъ.
Въ искусствѣ настуиилъ новый періодъ. Начинаютъ открывать въ природѣ тѣ же законы, которыми управляется и нашъ человѣческій духъ, ихъ очеловѣчиваютъ (Новалисъ), въ человѣческомъ духѣ открываютъ законы природы — магнетизмъ, электричество, притягательные и отталкивающіе полюсы (Генрихъ фонъ-Клейстъ). Гёте показываегь взаимное отношеніе между природою и человѣкомъ; ІНиллеръ вполнѣ спиритуалистъ, онъ отвлекаетъ отъ природы, онъ приверженецъ Кантовской эстетики.
Антипатія Гёте къ энтузіазму столько же противна, сколько ребяческая. Подобное сдерживаніе себя есть болѣе* или менѣе самоубійство; оно похоже на огонь, который не хочетъ горѣть изъ боязни уничтожиться. Благородное пламя, душа Шиллера, горѣло съ самопожертвованіемъ — всякое пламя приносить самого себя въ жертву; чѣмъ прекраснее горитъ оно, гіімъ больше приближается къ уничтожению, къ угасанію. Я не завидую тѣмъ тихимъ ночнымъ огонькамъ, которые такъ смиренно проводить свой вѣкъ.
У Шиллера мысль соверпіаетъ торжественньтя оргіи; трезвыя идеи вѣнчаютъ себя виноградными лозами, машутъ тирсами, пляшутъ, какъ вакханки—ньяныя размышленія...
Якоби, эта хнычущая, брюзжащая натура, эта прилиичи-вая душа, этотъ религіозный червь, который грызъ плодъ древа познанія, чтобъ сдѣлать его непріятнымъ для нашего вкуса.
Скорбно приниженное время, которому было запрещено все, произносимое громко вслухъ, и которое тоже боялось
Сочивѳнія Генриха Гейне. Т, IV. 26