286
Д. Л Мордовцев*
зій будущее, когда во власти его, казалось, находились цѣлыя моря и океаны съ нѳвѣдомыми странами и народами, когда онъ самъ бороздилъ эти моря и рвался въ новыя, невиданныя страны и когда впереди, среди этихъ греэъ и дѣйствительности, вставалъ свѣтлый образъ навѣки погибшаго друга, — объ этомъ далекомъ прошломъ онъ даже и не вспоминалъ, потому что не могъ реально представить его себѣ. Ему теперь казалось, что этой полосы въ его жизни совсѣмь даже не было, что все это пронеслось въ вол-шебномъ снѣ, въ молодыхъ грезахъ. Онъ даже не могъ теперь представить себя тѣмъ Кравковымъ, какимъ онъ былъ когда-то въ этихъ разлетавшихся грезахъ, въ этихъ «соніяхъ», пробужденіе отъ которыхъ было такое страшное. Развѣ это онъ, вотъ этоть одинокій Кравковъ, плылъ тогда на фрегатѣ отъ кавказскаго берега къ Крыму, къ Кафѣ, и разскавывалъ молодымъ офидерамъ Павлюку и Шастову о своихъ далекихъ плаваніяхъ? Да развѣ это онъ плавалъ? — Развѣ онъ восторженно молился сѣдому океану и плакалъ отъ умиленія?.. Нѣтъ, это былъ кто-то другой, а не онъ... Да, этого прошлаго не было — оно было только во снѣ... И та, когда-то свѣжая, а теперь уже почти забытая могила на берегу Оки, и та, которая лежала въ этой могилѣ, и ея соломенная шляпка на столѣ, и одна перчатка, и то послѣднее письмо — «отдай мнѣ его, сине море»,—все это было во енѣ...
Но у него осталось еще и другое прошлое, близкое—и вотъ объ немъ онъ теперь вспоминалъ какъ о чѳмъ-то недосягаѳмомъ.
Обширная луговая поляна залита лучами утренняго солнца. Съ одной стороны ее окаймляетъ зеленый лѣсъ, эвенящій голосами птицъ, съ другой—ровные, плоскіе берега Иргива, а дальше—бев-конечная степь, что раскинулась вширь отъ Волги вплоть до Яика-Урала. Изъ-за лѣсу блеститъ на солнцѣ волоченый крестъ скитской церкви. Въ прозрачной синевѣ кружатся голуби. А здѣсь, на по-лянѣ, кипитъ работа. Отъ самаго лѣсу вытянулся строй косарей, человѣкъ до ста, и, широко размахивая косами, эта длинная лава косцовъ медленно двигается впередъ, шаркая острыми косами по зеленой травѣ, убранной всевозможными цвѣтами. Высокая, сочная трава такъ и расстилается, такъ и падаетъ ницъ передъ этими витязями. А витязи эти—скитскіе «старцы»—косари, большею частью народъ молодой, здоровый. А противъ этой длинной лавы «старцевъ» идетъ другая, еще болѣе длинная лава «старицъ»—все это бабы молодыя, сильныя. «Старицы» идутъ лавою косцовъ въ двѣсти. Косы сверкаютъ на солнцѣ какъ алмазныя полосы.
— Вонъ какъ старица Платонида забираетъ впереди всѣхъ, словно лебедь плыветъ.
— Ужъ и мастерица же косить! двухъ мужиковъ за поясъ заткнетъ.
— Вонъ какую широкую полосу гунитъ—богатырь старица!