611
данныхъ, и допустить, чтобы имъ объясняли два естества въ Іисусѣ Христѣ, существованіе Божіе, беасмертіе души и будущую жизнь, но только какъ введете въ науку нравственности»:
Также своеобразный взглядъ проводить Дидро на преподава-ніе исторіи, полагавшейся во второмъ классѣ дополнительнаго курса, наравнѣ съ географіей, политической экономіей и домовод-ствомъ. «Думаю, говорить онъ, что изученіе исторін нужно начать съ своего отечества и притомъ такъ, чтобы при изложеніи какъ отечественной исторіи, такъ и исторіи другихъ народовъ, начинать съ ближайшаго къ намъ времени, нисходя постепенно къ вѣкамъ побасенокъ и миеологіи... Вообще, не слѣдуетъ начинать съ событій, давно минувпшхъ, для насъ не любопытныхъ, но съ болѣе вѣрныхъ, близкихъ фактовъ и идти отъ нихъ шагъ за шагомъ до начала временъ». Выходило, какъ будто, что исторія должна преподаваться на выворотъ.
Не менѣе поражаетъ противорѣчіе Дидро съ самимъ собою, когда онъ, отнеся изученіе классическихъ языковъ на послѣдній годъ школьнаго курса, какъ дѣло вполнѣ побочное и второстепенное въ развитіи юношескихъ умовъ, не безъ восторженности говорить о той великой благотворной роли, которую эти же языки играли въ его собственномъ образованіи. «Многіе годы, говорить онъ, передъ сномъ я также обязательно читалъ пѣснь Гомера, какъ священникъ свой молитвенникъ. Съ юности я сосалъ молоко Гомера, Горація, Теренція, Анакреона, Платона и Еврипида, пе-ремѣшанное съ молокомъ Моисея и пророковъ... Языкъ Гомера — это языкъ поэзіи. Да извинится мнѣ тотъ слабый фиміамъ, который я сожигаю передъ статуей учителя, которому я обязанъ тѣмъ, что есть, если чего нибудь стою». Между тѣмъ на вопросы кому необходимо знаніе древнихъ языковъ? тотъ же Дидро говорить — «почитаю себя въ правѣ отвѣчать на этотъ вопросы никому, и развѣ только поэтамъ, ораторамъ, ученымъ и записнымъ литера-торамъ, т. е. классу общества, наименѣе полезному». И, однакожь, знакомство съ произведеніями древнихъ писателей въ переводѣ на современный нарѣчія, Дидро считаетъ отнюдь недостаточнымъ, — «лучшіе переводы древнихъ авторовъ, справедливо замѣчаетъ онъ, бевцвѣтныя и безжизненныя копіи; судить о древнихъ по такимъ образцамъ — это все равно, что судить о Рафаэлѣ и Тиціанѣ по описаніямъ».
Хотя, повидимому, при составлены плана объ устройствѣ учеб-ныхъ заведеній въ Россіи, Дидро главнымъ образомъ билъ на оригинальность, какъ это замѣтно и изъ слѣдующихъ его словъ: «я возстаю противъ системы воспитанія, освященной опытомъ всѣхъ вѣковъ и всѣхъ націй». Онъ посовѣтовалъ, однакожь, Екатеринѣ обратиться эа указаніями по занимавшему ихъ предмету также и
къ Лейпцигскому ученому филологу Эрнести, одному изъ глав-