знаковъ этой струи. Это тотъ мотивъ, который въ парижскомъ театрѣ для черни заставляетъ блузниковъ выгонять чисто-одѣтаго человѣка изъ партера огрызками яблокъ. Только этою струей можно иногда объяснять въ литераторѣ то упорное непониманіе самыхъ простыхъ вещей, о которомъ резонерство ребенка еще не можетъ дать надлежащаго понятія. Напримѣръ въ отношеніяхъ между нанимаемыми и нанимающими, рекомендуется ли первымъ точность въ исполненіи договора и уваженіе къ хозяевамъ, а послѣднимъ снисходительность и человѣколюбіе къ первымъ, – кажется, чего бы яснѣе и проще? Но литераторъ (какой бы онъ былъ литераторъ, еслибъ онъ понималъ такія простыя вещи?) разомъ становится въ ораторскую позу и восклицаетъ: „А еще стремятся къ уравненію сословныхъ правъ? Отчего же не рекомендовать того же тѣмъ и другимъ?“ Литераторъ обязанъ не видѣть, что тутъ дѣло идетъ не о сословіяхъ, а о положеніяхъ, изъ которыхъ вытекаютъ отношенія лицъ. А между тѣмъ извѣстный вопросъ: „Почему курица на улицѣ, а не улица на курицѣ,“ безъ сомнѣнія, придуманъ остроумнымъ мальчикомъ на смѣхъ, – и не нашлось достаточно тупоумнаго, чтобы задать такой вопросъ серіозно.
Дорожаютъ ли квартиры, литераторъ тотчасъ хватаетъ крупнаго домовладѣльца, и цѣлые годы хлопочетъ только о томъ, подъ какимъ бы соусомъ почернѣе подать его читателямъ. О томъ же, что по законамъ естественнымъ ни одной вещи нельзя продать по произвольной цѣнѣ, и что на повышеніе и пониженіе цѣнъ вліяютъ тысячи причинъ, литераторъ и знать не хочетъ: онъ литераторъ.
Фантазія древнихъ не даромъ избрала эмблемой мудрости сову, которая только тогда поднимается на своихъ беззвучныхъ крыльяхъ для ночныхъ поисковъ, когда смолкаетъ и замираетъ день съ его жизненнымъ блескомъ и шумомъ. Глаза науки, какъ и глаза совы, не созданы для того чтобы видѣть днемъ, а для того чтобы въ ночи, мрачной для всѣхъ, отыскивать свою добычу. Витая въ своемъ безмолвномъ мірѣ, наука, по существу своему, не можетъ заботиться о томъ, какое приложеніе получитъ ея открытіе въ жизни общей. Наука сущеествуетъ для науки, какъ благо для блага, истина для истины. Но какое до этого дѣло литератору? Ему не нравится извѣстный выводъ науки, онъ съ размаху прибавляетъ къ ней
