шись на дубинку, стоялъ надъ нимъ съ обычнымъ внушительнымъ выраженіемъ лица; другіе плотники Алексѣевой артели неподалеку тоже готовили лѣсъ.
— Вишь мошенники, елёси! Замѣтилъ Алексѣй, когда я наступилъ ногой на обдѣлываемую имъ балку. – Какими сиротами прикидываются, какъ съ нихъ приходится! Ужь дай вамъ Богъ добраго здоровья, что хоть вы ихъ проучили, а то вѣдь за лѣто-то они бы насъ раззорили.
— Разорили бы, раззорили! добавилъ внушительно старикъ отецъ, еще ниже опуская сѣдыя брови.
Итакъ вотъ новая народная точка зрѣнія, къ которой мы будемъ имѣть случай подойдти поближе.
Если Алексѣй плотникъ — типъ говоруна-философа, то Семенъ Скочкинъ — типъ говоруна добродѣтельно-сиротливаго. Это весьма распространенный типъ русскаго мужика, и надо отдать ему должную справедливость — самый несносный. Перваго можно еще чѣмъ-нибудь унять, ну хоть отвернуться и уйдти, а добродѣтельно-сиротливый говорунъ сумѣетъ проникнуть къ вамъ въ кабинетъ, въ гостиную, въ спальню, и даже залѣзть своимъ кислосладенькимъ голоскомъ подъ черепъ. Какой резонъ ему не представляйте, хоть на смѣхъ скажите: „надо тебя повѣсить“, онъ клянется, что устами вашими сама мудрость вѣщаетъ, и вслѣдъ за тѣмъ снова затягиваетъ свою однообразную ноту. Добродѣтельнаго Семена я знаю уже два года. Два года онъ отдаетъ сына своего Филиппа къ намъ въ работники, и признаюсь, каждый разъ, когда вижу во дворѣ черную свитку, подвязанную новымъ краснымъ кушакомъ, не могу не почувствовать тайнаго трепета. Въ первый еще годъ мнѣ пришлось познакомиться съ его неотразимымъ краснорѣчіемъ, буквально à propos de bottes. Сынъ его, Филиппъ, отвозя мою рожь на мельницу, помѣнялся сапогами съ сыномъ мельника. Тотъ и другой надѣли вымѣненные сапоги, и казалось бы дѣло съ концомъ... Нѣтъ, Семенъ нашелъ, что мельникъ обманулъ его сына, и сталъ сверлить мнѣ уши тоненькимъ голоскомъ, настаивая, чтобъ я черезъ владѣльца мельницы подѣйствовалъ на мельника съ цѣлію новаго размѣна
