маемъ мы. Ораторы, каковъ Цицеронъ, Гортензій и Юлій Цесаръ, гордились похвалою черни, которая безъ единодушнаго изъявленія восторга не пропускала ни одного замѣчательнаго періода рѣчи, и съ тѣмъ же единодушіемъ немилосердо освистывала каждую неокругленную фразу или даже ошибку противу благозвучія. Еслибъ какой-нибудь ораторъ на рострахъ началъ
говорить въ рифмахъ — какъ недавно одинъ Парижскій франтъ защищался въ Сour d'assises — его навѣрное разругали бы тутъ же! (Извѣстно, что Римляне имѣли эту привычку.)
Когда же начинается владычество рифмы, заимствованной у Арабовъ Готами и южными народами? Во времена Провенціаловъ, коихъ Трубадуры усовершенствовали эту восточную игрушку искуснымъ переплетеніемъ рифмъ и — слѣдственно - были первые рифмоплеты! Рифма и рыцарскій духъ блаженною четою обладали великимъ эдемомъ Романтики! Но посмотримъ, доказываетъ ли происхожденіе, распространеніе и владычество рифмы что нибудь въ ея пользу?
Она родилась у Арабовъ. Никто не будетъ оспориватъ поэтическаго достоинства и нѣкогда сильнаго вліянія сего народа на образованность Европы. Уже древнѣйшая ихъ Поэзія, Мoаллакаатѣ, собраніе семи стихотвореній семи поэтовъ пятаго вѣка, переведенное Гартманомъ подъ названіемъ: «Лучезарныя Плеяды на поэтическомъ небѣ Аравіи», отличается жаромъ и силою чувствъ и роскошью
