ТРАГЕДІЯ О ГАМЛЕТѢ
ПРИНЦѢ ДАТСКОМЪ.
[править]<…> Вѣроятнѣе, что Шекспиръ познакомился съ повѣстью о Гамлетѣ по книгѣ Бельфорэ (1630—1683): Le Cinquiesme Livre des Histoires Tragiques, le succez et evenement desquelles est pour la plus part recueilly des choses advenues de nostre temps, et le reste des histoires anciennes. Le tout faict, illustre et mis en ordre, par Franèois de Belieferest Comingeois. A Lyon, par Benoist Bigaud. 1681. Avec privilège du Roy. Въ этой книгѣ есть разсказъ подъ заглавіемъ: «Avec quelle ruse Amleth (у Саксона Amletlius) qui depuis fut Roy de Dannemarch, vengea la mort de son pere Horwendille, occis par Fengon son frere, et autre occurrence de son histoire».
Приводимъ, съ нѣкоторыми поправками, русскій переводъ разсказа Бельфора, помѣщенный въ «Театральной Библіотекѣ» 1880 года, стр. 4—19:
"Еще задолго до принятія Датскимъ королевствомъ христіанской вѣры и святого крещенія, когда еще народъ былъ грубъ и невѣжественъ, князья этой страны были жестоки и не гнали ни религіи, ни нравственности. Они только и дѣлали, что выживали одинъ другого, стараясь или свергнуть другъ друга съ престола, или оскорбить цѣною чести, даже жизни. Они почти не имѣли обычая отпускать на выкупъ плѣнниковъ, а отдавали ихъ на жертву жестокой мести, прирожденной ихъ натурѣ. Даже если и существовалъ какой-нибудь добрый король или князь, который, побуждаемый самыми лучшими инстинктами своей природы, захотѣлъ бы быть добродѣтельнымъ и обращаться кротко и тѣмъ восхищалъ бы народъ (потому что добродѣтель восхищаетъ даже и порочныхъ), — зависть его сосѣдей была бы такъ велика, что они не успокоились бы до тѣхъ поръ, пока не сжили бы его со свѣта.
"Въ Даніи царствовалъ Рорикъ. Усмиривъ омуты внутри страны и прогнавъ свевовъ и славянъ изъ своихъ владѣній, онъ раздѣлилъ провинціи своего королевства, назначивъ туда правителей, которые съ этихъ поръ (такъ же случилось и во Франціи) стали называться герцогами, маркизами и графами. Онъ далъ Ютландію двумъ вельможамъ, доблестнымъ мужамъ, которыхъ звали Горвендиллъ и Фентонъ, дѣтямъ Горвендидла, который былъ когда-то также правителемъ этой провинціи.
"Самая большая честь, какой могли достичь люди того времени, было заниматься ремесломъ морскихъ разбойниковъ, пиратовъ, нападать на сосѣдей и разорять окрестныя земли, и чѣмъ дальше они заходили въ сосѣднія провинціи и острова, тѣмъ больше росла ихъ слава и репутація. Горвендиллъ въ свое время былъ первымъ, самымъ извѣстнымъ изъ разбойничавшихъ на морѣ и въ сѣверныхъ гаваняхъ.
"Его громкая слава задѣла за живое Норвежскаго короля Коллера, который сердился, что Горвендиллъ превзошелъ его въ дѣлахъ оружія и затьмилъ его славу на моряхъ. Слава эта цѣнилась больше, чѣмъ богатства, которыя подстрекали князей-варваровъ нападать одинъ на другого, не боясь смерти.
"Этотъ великодушный король вызвалъ на бой одинъ на одинъ Горвендилла. Вызовъ былъ принятъ съ условіями, что тотъ, кто будетъ побѣжденъ, потеряетъ всѣ богатства, которыя будутъ на корабляхъ, а побѣдитель велитъ честно похоронить убитаго въ битвѣ, потому что смерть должна была быть цѣной и возмездіемъ тому, кто проиграетъ сраженіе. Король (какъ ни былъ онъ доблестенъ и храбръ) былъ побѣжденъ и убитъ датчаниномъ, который велѣлъ воздвигнуть ему сейчасъ же гробницу, сдѣлавъ ему похороны достойныя короля, по обычаямъ и предраэоудкамъ вѣка. По условіямъ битвы, онъ отнялъ у свиты короля всѣ ихъ богатства, убилъ оестру покойнаго короля, смѣлую и отважную воительницу, и пройдя весь берегъ Норвегіи до сѣверныхъ острововъ, послалъ своему государю, королю Рорику, большую часть добычи и прибыли, чтобы подкупить его. Такимъ образомъ, благодаря своей храбрости, онъ сталъ однимъ изъ любимцевъ короля. Прельщенный этими подарками и находя себя счастливымъ имѣть между подданными такого добродѣтельнаго человѣка, король далъ ему въ жены Геруту, дочь свою, въ которую — онъ гналъ — этотъ вельможа былъ страстно влюбленъ. Онъ захотѣлъ самъ отвезти ее, для большей чести, въ Ютландію, гдѣ была отпразднована свадьба по древнему обычаю.
"Отъ этого брака родился сынъ Амдетъ, о которомъ я и намѣреваюсь говорить. Для этого я разсказалъ и вою предыдущую исторію.
"Фентонъ, братъ королевокаго зятя, завидовалъ большой извѣстности, пріобрѣтенной Горвендилломъ, и былъ обуреваемъ глупою ревностью, видя его удостоеннымъ родства и королевовой дружбы. Боясь потерять свою часть управленія, или скорѣе, желая быть одному въ княжествѣ и затемнить память побѣдъ своего брата, онъ рѣшился убить его. Никто не подозрѣвалъ этого, такъ какъ всякій думалъ, что узы родства могутъ только побудить на добрые и честные поступки. Но, какъ я сказалъ, властолюбіе не принимаетъ во вниманіе ни крови, ни дружбы и нисколько не заботится о добродѣтели, даже нисколько не уважаетъ законовъ и Божескаго величія, если только возможно допустить, что тотъ, кто захватываетъ безъ всякаго права чужое добро, можетъ имѣть какое-нибудь понятіе о божествѣ.
"Итакъ, Фентонъ, подкупивъ тайно людей и чувствуя себя достаточно сильнымъ, чтобы выполнить свое предпріятіе, бросился разъ на пиру на своего брата и убилъ его такъ же вѣроломно, какъ и лукаво. Онъ въ глазахъ своихъ подданныхъ оправдалъ себя въ такомъ отвратительномъ убійствѣ: раньше, чѣмъ поднять окровавленную и преступную руку на брата, онъ осквернилъ братское ложе кровосмѣшеніемъ, обольстивъ жену того, честь котораго онъ долженъ былъ бы оберегать, а не преслѣдовать и желать ея гибели, а на свою жестокость и злобу онъ съ хитростью и лукавствомъ набросилъ покрывало простосердечія, пользуясь благоволеніемъ невѣстки, изъ-за любви въ которой, какъ онъ говорилъ, называлъ брата. Его преступленіе нашло оправданіе въ народѣ и было принято за справедливый поступокъ. Герута была добра и обходительна: она никогда не оскорбила ни одного изъ своихъ подданныхъ, будь они изъ народа или изъ придворныхъ. Этотъ прелюбодѣй и низкій убійца, оклеветавъ покойнаго въ желаніи умертвить такую женщину, сказалъ, что въ ту минуту, когда тотъ бросился на нее, онъ защищалъ ее и убилъ брата, отводя удары, направленные на невинную принцессу, лично не имѣя противъ него ни ненависти, ни злобы. У него не было недостатка въ свидѣтеляхъ, утверждавшихъ это и давшихъ показанія, какія хотѣлъ клеветникъ; это были его же соучастники въ заговорѣ. Они, вмѣсто того чтобы преслѣдовать его, какъ преступника и кровосмѣсителя, одобряли и льстили ему.
"Клеветниковъ чествовали больше тѣхъ, кто, ставя на видъ добродѣтели покойнаго, хотѣлъ наказать разбойниковъ и убійцъ. Это повело къ тому, что Фентонъ, ободренный безнаказанностью, осмѣлился еще жениться на той, съ которою былъ въ связи еще при жизни добраго Горвендилла, имя котораго осквернилъ онъ двойнымъ преступленіемъ, взявъ на совѣсть двойное беззаконіе — кровосмѣшеніе и вѣроломное убійство.
"И несчастная, имѣвшая честь быть супругой одного изъ самыхъ доблестныхъ и умныхъ князей сѣвера, унизилась до такой степени, что измѣнила ему и, что еще хуже, вышла замужъ за того, кто былъ убійцей ея законнаго мужа. Это многимъ подало мысль, что она была причиной этого убійства, дабы свободнѣе наслаждаться порокомъ. Что можетъ быть постыднѣе, какъ видѣть высокопоставленную особу, забывшую свои обязанности?
"Эта принцесса, прежде уважаемая всѣми за свои рѣдкія добродѣтели и учтивость и любимая своимъ супругомъ, съ той поры, какъ поддалась тирану Фентону, забыла и положеніе, которое занимала, и обязанности честной жены.
"Видя, что Герута забылась до такой степени, Амлетъ сознавалъ, что его жизнь въ опасности. Покинутый собственною матерью, всѣми оставленный, онъ чувствовалъ, что Фентонъ не долго будетъ выносить его и отправитъ вслѣдъ Горвендиллу. Чтобъ обмануть хитрость тирана, который подозрѣвалъ, что Амлетъ, войдя въ возрастъ, не преминетъ отомстить за смерть отца, онъ притворился сумасшедшимъ такъ хитро и ловко, что казался совсѣмъ потерявшимъ разсудокъ. И подъ такимъ покровомъ онъ скрылъ свои планы и защищалъ свою жизнь отъ возней тирана. Онъ являлся каждый день во дворецъ королевы, которая только и думала о томъ, чтобы нравиться своему прелюбодѣю, не заботилась мстить за мужа, не старалась заставить признать наслѣдникомъ сына. Амлетъ замажется всякою мерзостью, вываляется въ сору и гадости и, натеревъ лицо грязью съ улицъ, по которымъ онъ бѣгаетъ, какъ какой-нибудь полоумный, не проронитъ ни одного слова, которое не свидѣтельствовало бы объ его изступленіи и несомнѣнномъ безуміи. И всѣ его дѣйствія и движенія были поведеніемъ человѣка, лишеннаго разсудка и пониманія. Онъ служилъ забавой пажей и легкомысленныхъ придворныхъ, составлявшихъ свиту его дяди-отчима. Но юноша замѣчалъ это и намѣревался отомстить когда-нибудь за все, но отомстить такъ, чтобъ они никогда не забыли того. Вотъ великая черта мудрости и ума въ молодомъ принцѣ — воспользоваться своимъ жалкимъ положеніемъ униженнаго и презираемаго и этимъ облегчить себѣ путь, чтобы стать однимъ изъ самыхъ счастливыхъ королей своего времени!
"Никто никогда не прослыль за умнаго и осторожнаго человѣка болѣе Брута, притворившагося сумасшедшимъ; у него это было результатомъ здраваго размышленія, столько же для того, чтобъ оградить свое имущество и избѣгнуть злобы тирана, сколько и для того, чтобъ изгнать Тарквинія и освободить народъ, подавленный тяжестью труднаго и презрѣннаго рабства. Какъ Брутъ, такъ и этотъ, а также къ нимъ можно присоединить еще царя Давида, который притворялся бѣшенымъ, чтобы сохранить жизнь, дали урокъ тѣмъ, кто, недовольный какимъ-нибудь правителемъ, не имѣетъ достаточно силъ ни противостать открыто, ни мстить за полученное оскорбленіе.
"Амлетъ, усовершенствовавшись въ роли безумнаго, дѣйствовалъ крайне знаменательно и отвѣчалъ на столько кстати, что догадливый человѣкъ могъ бы скорѣе провидѣть, отъ какого большого ума происходили его неподражаемыя выходки; такъ, сидя у огня и обтачивая лучинки въ видѣ кинжаловъ и шпагъ, онъ былъ однажды со смѣхомъ спрошенъ кѣмъ-то: къ чему эти палочки, и что онъ хочетъ съ ними сдѣлать? «Я приготовляю», сказалъ онъ, — «острыя копья и стрѣлы, чтобы мстить за моего отца».
"Неразвитые люди, какъ я сказалъ, приписывали это отсутствію разсудка, но люди потоньше и подальновиднѣе начали прозрѣвать истину, замѣчать подъ этимъ напускнымъ безумствомъ большую хитрость, которая могла сдѣлаться когда-нибудь опасною для ихъ короля. Они говорили, что подъ грубостью и простотой онъ скрывалъ большую и лукавую мудрость и таилъ блестящій умъ подъ маской этой напускной хитрости. Въ силу этихъ соображеній совѣтовали королю всѣми средствами пытаться обличить лицемѣріе и обнаружить обманъ юноши. Они не видѣли иного, болѣе тонкаго способа обличить его, какъ подставивъ ему красивую женщину въ уединенномъ мѣстѣ, которая старалась бы завлечь его самыми нѣжными и горячими ласками, на какія только она могла быть способна.
"Было поручено нѣсколькимъ придворнымъ привести принца въ уединенную чащу лѣса и тамъ представить ему эту женщину. Свита, оставивъ его съ нею наединѣ, должна была убѣдить его отдаться ея поцѣлуямъ и объятіямъ: способъ довольно обыкновенный и въ наше время, но только практикуемый не для того, чтобъ попытать безумство высокопоставленныхъ лицъ, а лишить ихъ силы, добродѣтели и мудрости посредствомъ этихъ піявокъ и адскихъ соблазнительницъ, креатуръ ихъ приближенныхъ служителей.
"Бѣдному принцу грозила опасность попасться въ ловушку, еслибъ одинъ изъ придворныхъ, воспитывавшійоя при жизни Горвендилла вмѣстѣ съ принцемъ, не выказалъ болѣе благодарности и преданности Амлету, чѣмъ страха предъ могуществомъ тирана. Онъ присоединился къ придворнымъ, отправленнымъ на это предательство, съ цѣлью научить принца, что ему надо дѣлать, а не съ цѣлью разставлять ему губительныя сѣти. Онъ зналъ, что если Амлетъ покажетъ малѣйшій признакъ разсудка, то потеряетъ жизнь. Онъ знаками показалъ Амлету, какой опасности подвергнется онъ, если поддастся, такъ или иначе, ласкамъ и призывамъ дѣвушки, подосланной его дядей. Это удивило принца, тронутаго красотою дѣвушки, которая, любя его съ дѣтства, рискуя убить себя его несчастіемъ и еще больше возможностью потерять страстно любимаго человѣка, не успѣвъ насладиться его любовью, сама подтвердила ему о предательствѣ.
"Юноша обманулъ придворныхъ, а молодая дѣвушка увѣряла, что онъ не старался овладѣть ею, хотя тотъ съ своей стороны и утверждалъ противное. Всѣ убѣдились, что онъ на самомъ дѣлѣ безуменъ, и что мозгъ его рѣшительно не способенъ въ здравому впечатлѣнію.
"Между друзьями Фентона былъ однако одинъ, который особенно сомнѣвался въ этомъ. Онъ утверждалъ, что немыслимо, чтобы такой хитрецъ, какъ этотъ мнимый сумасшедшій, былъ поддѣтъ на такую простую штуку, которую крайне не трудно было раскусить, и что для достиженія цѣли надо изобрѣсти средство болѣе совершенное и ловкое, гдѣ хитрость была бы ужасающая, а соблазнъ на столько силенъ, что фигляръ не могъ бы воспользоваться тутъ своею обычною маской. Онъ оказалъ, что знаетъ вѣрное средство для исполненія этого плана, а именно — заставить его самого запутаться въ сѣти и выказать свои душевныя способности. «Надо», оказалъ онъ, — «чтобы король Фентонъ сдѣлалъ видъ, что уѣзжаетъ по какому-нибудь важному дѣлу. Амлета же между тѣмъ запрутъ наединѣ съ матерью въ комнатѣ, гдѣ будетъ спрятанъ кто-либо, безъ вѣдома той и другого, съ цѣлью подслушать ихъ разговоры и заговоры, и сообразить, что предпринять противъ козней, задуманныхъ этимъ сумасшедшимъ».
"Увѣривъ короля, что если въ умѣ молодого человѣка не сложилось еще ничего рѣшительнаго, то онъ легко откроется матери и безъ боязни будетъ совѣщаться съ тою, которая его выносила и выкормила, этотъ другъ вызвался самолично быть шпіономъ и свидѣтелемъ бесѣды сына съ матерью, чтобы не подумали, что онъ подаетъ совѣтъ и отказывается самъ исполнить его.
"Королю крайне понравилась эта выдумка. То было единственное средство вылѣчить принца отъ безумія. Подъ предлогомъ дальняго путешествія онъ покидаетъ дворецъ, отправляясь самъ на охоту. Между тѣмъ совѣтчикъ входитъ тайкомъ въ комнату королевы и прячется подъ одѣяло немного раньше, чѣмъ сынъ заперся въ ней съ матерью. Этотъ же, будучи хитрымъ и прозорливымъ, едва мать вошла въ комнату, догадался, что тутъ какой-нибудь обманъ и ловушка, и чтобъ никто не слышалъ его разговоровъ съ матерью, продолжалъ безумствовать и дурить; онъ началъ пѣть пѣтухомъ, размахивая руками на подобіе взмаховъ пѣтушиныхъ крыльевъ, вскочилъ на одѣяло и, почувствовавъ что-то спрятанное подъ нимъ, вонзилъ въ него весь свой мечъ, потомъ, вытащивъ полумертваго предателя, добилъ его, изрубивъ въ куски; затѣмъ сварилъ его трупъ и бросилъ въ сточную трубу, по которой стекали нечистоты для корма свиней.
"Разрушивъ такимъ образомъ сѣти и наказавъ раскинувшаго ему ихъ, онъ вернулся къ королевѣ, которая страдала и плакала, видя, что единственный сынъ ея — предметъ общихъ насмѣшекъ, безумецъ, доказательство чему она видѣла сейчасъ собственными главами. Это пробудило ея совѣсть: боги посылаютъ ей въ немъ наказаніе на кровосмѣшеніе съ тираномъ, убійцей ея мужа.
"Пока она такъ терзалась, входитъ Амлетъ. Онъ еще разъ осмотрѣлъ всѣ углы, не довѣряя ни кому, даже матери, и видя, что они дѣйствительно вдвоемъ, обратился въ ней вполнѣ здраво съ слѣдующими словами: «Какъ назвать такое предательство, о, гнуснѣйшая изъ всѣхъ женщинъ, развратничавшихъ по насилію отвратительнѣйшаго прелюбодѣя?! Подъ личиной горестнаго сокрушенія вы скрываете самое ужасное дѣло и самый омерзительный порокъ, какіе человѣкъ лишь можетъ только вообразить или совершить. Какъ я могу вѣрить вамъ, когда вы, какъ похотливая блудница, развращенная распутствомъ, идете съ распростертыми руками за этимъ разбойникомъ и гнуонымъ тираномъ, убійцей моего отца? Достойно ли королевы и дочери короля слѣдовать инстинктамъ животныхъ и, подобно кобыламъ, связывающимся съ истребившими ихъ первыхъ самцовъ, вы покоряетесь волѣ гнуснаго короля, который убилъ самаго доблестнаго и добродѣтельнаго человѣка и похитилъ, умертвивъ Горвендилла, славу и честь датчанъ. Я не хочу уважать въ немъ родителя, не могу видѣть въ немъ дяди, а въ васъ — горячо любимой матери; онъ не уважилъ крови, которая должна была бы насъ соединять тѣснѣе, чѣмъ при этой сваей его съ вами. Вы же не могли, сохранивъ свою честь и не навлекая на себя подозрѣнія въ участіи въ убійствѣ мужа, согласиться на бракъ съ его злѣйшимъ врагомъ. А, королева Герута! Только въ натурѣ собакъ соединяться съ нѣсколькими и жаждать этого соединенія съ равными самцами. Похоть уничтожила въ вашей душѣ память о доблестяхъ и добродѣтеляхъ короля, вашего супруга и моего отца; это необузданное желаніе бросило дочь Рорика въ объятія тирана Фентона, который забылъ уваженіе въ тѣни Горвендилла, тѣни, оскорбленной такимъ страшнымъ поступкомъ. Надо не быть женщиной и еще менѣе принцессой, въ которой должны сочетаться кротость, чуткость души, доброта и состраданіе, чтобъ отдавать такъ свое чадо въ окровавленныя и преступныя руки вѣроломнаго вора. Самый хищный звѣрь не сдѣлаетъ этого, потому что львы, тигры и леопарды бьются, защищая своихъ дѣтенышей, и птицы клювомъ и когтями сопротивляются тѣмъ, кто хочетъ украсть ихъ птенцовъ, а вы добровольно подвергаете меня гибели вмѣсто того, чтобъ охранять меня. Не значитъ ли погубить меня, когда, зная злобу тирана и его мечты истребить поколѣніе брата и память о немъ, вы не хотѣли найти средства спасти свое дѣтище, отославъ его въ Швецію или Норвегію, или даже въ Англію, а оставили его добычей вашего гнуснаго прелюбодѣя? Пожалуйста, не оскорбляйтесь, государыня, если въ порывѣ горечи я вамъ говорю такъ рѣзко и щажу васъ менѣе, чѣмъ велитъ мнѣ мой долгъ. Забывъ меня и потерявъ память о покойномъ королѣ, моемъ отцѣ, не изумляйтесь, если я выйду изъ границъ. Взгляните, въ какое отчаяніе впалъ я, къ какому горю привела меня судьба и ваше легкомысліе: я долженъ притворяться сумасшедшимъ, чтобы спасать свою жизнь, вмѣсто того, чтобы вооружиться и стараться всѣми средствами заставить признать себя настоящимъ сыномъ доблестнаго и добродѣтельнаго короля Горвендилла. Я хочу, чтобы всѣ принимали меня за лишеннаго разсудка и пониманія, такъ какъ я увѣренъ, что тотъ, кому совѣсть не помѣшала убить собственнаго брата, привычный въ убійству, не задумается накинуться съ подобною же злобою на кровь и плоть, происшедшія отъ его брата, безжалостно умерщвленнаго. А потому я предпочитаю притворяться безумнымъ, нежели показывать то, что мнѣ дала природа, ясные и свѣтлые лучи которой я скрываю подъ этою маской, какъ солнце знойнаго лѣта прячетъ иногда свое сіяніе за большою тучей. Личина безумнаго мнѣ служитъ, чтобы скрывать подъ нею мои начинанія, а жесты сумасшедшаго, при благоразумномъ поведеніи, способствуютъ сохранить себѣ жизнь для Даніи и память о покойномъ королѣ, отцѣ моемъ; ибо желаніе отомстить за него такъ сильно запечатлѣлось въ моемъ сердцѣ, что если только я не умру скоро, я надѣюсь такъ отомстить, что никогда о томъ не забудутъ въ этой странѣ. Во всякомъ случаѣ нужно выждать время, средства и случай. Если я слишкомъ потороплюсь, я погублю самого себя и тѣмъ сейчасъ же положу конецъ тому, чего жаждетъ мое сердце. Сила не на моей сторонѣ; надо прибѣгать къ хитрости, притворству и маскамъ. Государыня, не оплакивайте моего безумія, а содрагайтесь надъ проступкомъ, совершеннымъ вами, и страдайте отъ безчестія, заклеймившаго былую славу и доброе имя, которыя отличали прежде королеву Геруту. Совѣтую вамъ, въ особенности, чтобы ни король и никто не зналъ ничего объ этомъ, и позвольте мнѣ доиграть свою роль такъ, какъ я разсчитываю довести свое предпріятіе до конца».
"Хотя королева чувствовала себя глубоко уязвленною, и Амлетъ затронулъ ее на живое, она тѣмъ не менѣе забыла то презрѣніе, которое должна была ощутить, видя себя такъ безжалостно упрекаемою и поносимою, забыла, ради большого счастія, внезапно представившагося ей, при видѣ сына въ здравомъ умѣ: она сознала, чего могла ожидать отъ столь сильнаго уха. Съ одной стороны, она не осмѣливалась поднять главъ и взглянуть на него, помня о своемъ проступкѣ, съ другой же — она съ радостью обняла бы его за умныя рѣчи, которыя онъ говорилъ ей, и которыя имѣли въ себѣ столько силы, что мгновенно вату шили похотливую страсть, отдавшую ее Фентону, и поселили въ сердцѣ ея воспоминаніе о доблестяхъ ея законнаго мужа, котораго жалѣла она теперь отъ всей души, видя живое подобіе его нравственнаго облика въ сынѣ, сохранившемъ великій духъ своего отца. Побѣжденная этимъ правдивымъ порывомъ и заливаясь словами, она долго, какъ бы восхищенная, смотрѣла на Амлета, наконецъ обнявъ его съ тѣмъ чувствомъ, съ какимъ можетъ обнимать и ласкать одна лишь нѣжная мать, она обратилась къ нему съ слѣдующею рѣчью: «Я хорошо знаю, сынъ мой, что я виновата, допустивъ бракъ съ Фентономъ, жестокимъ тираномъ, убійцей твоего отца и моего законнаго мужа. Но когда ты примешь въ соображеніе трудность сопротивленія и предательство, господствующее во дворцѣ, недовѣріе, которое должны мы питать къ придворнымъ и мѣры, обдуманныя Фенгономъ на тотъ случай, еслибъ я отказалась отъ связи съ нимъ, — ты простишь меня скорѣе, чѣмъ бросишь мнѣ обвиненіе въ развратѣ и непостоянствѣ, и не будешь подозрѣвать, чтобы когда-нибудь Герута могла согласиться на смерть своего супруга. Клянусь тебѣ величіемъ боговъ, что будь въ моей власти сопротивленіе тирану, я отъ всего сердца пожертвовала бы собственною жизнью, еслибъ могла спасти жизнь моего господина и мужа, такъ же какъ съ того времени я много разъ противодѣйствовала твоей насильственной смерти. Еслибъ у меня не было тебя, я не хотѣла бы больше жить въ этомъ мірѣ: вѣдь, увидавъ твой здравый умъ, я уже вижу несомнѣнную возможность отомстить за твоего отца. Во всякомъ случаѣ, мой сынъ и милый другъ, если ты жалѣешь самого себя и заботишься о доброй памяти отца твоего, и если ты не хочешь ничего сдѣлать для той, которая не достойна имени матери, я прошу тебя вести умно твои начинанія, не спѣшить исполненіемъ намѣреній. Ты видишь, нѣтъ почти никого, кому ты могъ бы довѣриться, и у меня также нѣтъ ни одной женщины, которой я могла бы открыть хоть одну тайну съ тѣмъ, чтобы та тотчасъ же не была передана твоему врагу; онъ, какъ ни прикидывается влюбленнымъ въ меня, все же не довѣряетъ мнѣ, а напротивъ страшится ради тебя. Онъ не такъ простъ, чтобы быть увѣреннымъ въ твоемъ сумасшествіи и бевуміи; а потому если ты сдѣлаешь что-либо, какъ бы скрытно и осторожно то ни было, онъ сейчасъ же узнаетъ все. Я боюсь, чтобы демоны не передали ему о происшедшемъ теперь между нами — такъ ужь судьба всегда была противъ насъ и преслѣдовала обоихъ, — или чтобъ это убійство, совершенное тобою, не стало причиной нашей гибели, хотя я покажу видъ, что ничего не знаю о немъ, какъ скрою и то, что знаю о твоемъ здравомъ умѣ и отважномъ предпріятіи. Будемъ молиться богамъ, сынъ мой, чтобъ они управляли твоимъ сердцемъ, руководили твоими мыслями и помогли бы тебѣ въ твоемъ предпріятіи, чтобъ я увидала тебя владѣющимъ всѣмъ, на что ты имѣешь право, и короной Даніи, похищенною у тебя тираномъ; чтобъ я имѣла возможность радоваться твоему счастію и быть вполнѣ довольною, видя, какъ смѣло ты отомстилъ убійцѣ твоего отца и всѣмъ его сообщникамъ».
«Государыня», отвѣтилъ Амлетъ, — «я вѣрю вамъ и не буду больше вмѣшиваться въ ваши дѣла, прося васъ, чтобъ и вы, съ своей стороны, по долгу крови бросили этого прелюбодѣя, моего врага, котораго я убью, хотя бы всѣ демоны были за него. И приближеннымъ его не удастся помѣшать мнѣ освободить свѣтъ отъ этого тирана, а ихъ самихъ послать за нимъ же, какъ подлыхъ участниковъ въ убійствѣ моего отца и товарищей въ вѣроломствѣ и жестокомъ умыслѣ. Вамъ извѣстно, государыня, что Отеръ, вашъ дѣдъ, отецъ добраго короля Рорика, побѣдивъ Гимона, сжегъ его живымъ, потому лишь, что прежде этотъ жестокій прелюбодѣй поступилъ точно также съ Генаромъ, своимъ властелиномъ, котораго предательски захватилъ ночью. Да кому же не извѣстно, что измѣнники и клятвопреступники не заслуживаютъ ни довѣрія, ни благородства, что договоры, заключенные съ разбойникомъ, равносильны по своей ничтожности паутинѣ и должны считаться не существующими? И если я подниму руку на Фентона, который ни царь, ни властитель мой, я не учиню низости и измѣны, а напротивъ, покараю его, какъ своего вассала, который безчестнымъ образомъ подкапывался подъ своего владыку и господина. Необходимо, чтобъ или славная кончина превратила мое существованіе, или чтобъ съ оружіемъ въ рукахъ, въ блескѣ торжества и побѣды, я отнялъ жизнь тѣхъ, кто отравилъ мою собственную. Да и стоитъ ли жить, когда позоръ и низость, эти два палача, терзаютъ нашу совѣсть, и трусость отвлекаетъ сердце отъ отважныхъ намѣреній и убиваетъ высокія стремленія ума къ безконечной славѣ и почету! Я знаю, что не легко сорвать плодъ раньше времени и воспользоваться тѣмъ, на что мы еще не знаемъ, имѣемъ ли право. Но я надѣюсь окончить хорошо, полагаясь на судьбу, которая руководила до сихъ поръ моею жизнью; я надѣюсь, что не умру, не отомстивъ врагу, и что онъ самъ будетъ орудіемъ своей гибели и поможетъ мнѣ исполнить то, чего я самъ не осмѣлился бы предпринять».
"Фентонъ, какъ будто вернувшись изъ дальняго путешествія и безпокоясь о взявшемъ на себя обязанности шпіона, чтобы поймать Амлета въ его притворствѣ, былъ очень удивленъ, не узнавъ о немъ ничего. Поэтому онъ спросилъ о немъ у сумасшедшаго. Принцъ не былъ лгуномъ и въ продолженіе всего своего притворнаго безумія ни разу не уклонился отъ правды. Онъ отвѣтилъ, что придворный, котораго искалъ король, отправился по стоку нечистотъ туда, гдѣ, задохнувшись, былъ съѣденъ свиньями.
"Скорѣе бы повѣрили всему, чѣмъ этому убійству, совершенному Амлетомъ. И Фентонъ не повѣрилъ. Все же ему казалось, что безумный хочетъ подшутить надъ нимъ. Онъ охотно убилъ бы его, но боялся короля Рорика и не смѣлъ оскорбить королеву, мать сумасшедшаго, которая его любила и ласкала, хотя выказывала большое горе, видя его въ такомъ состояніи. Желая избавиться отъ него, онъ прибѣгнулъ къ помощи одного иностранца и задумалъ заставить Англійскаго короля быть исполнителемъ убійства, предпочитая свалить позоръ исполненія такой жестокости на своего друга.
"Амлетъ, угнавъ, что его отправляютъ въ Британію къ англичанамъ, сейчасъ же догадался о цѣли этого путешествія. Оттого, поговоривъ съ королевой, онъ просилъ ее не выказывать горя по случаю его отъѣзда, скорѣе притвориться веселою, какъ бы облегченною отъ присутствія того, кого она хоть и любила, но не могла безъ горя видѣть въ такомъ жалкомъ состояніи и лишеннымъ разсудка. Онъ еще умолялъ королеву, чтобы по его отъѣздѣ она устлала ковромъ валу, прибила бы коверъ гвоздями къ стѣнамъ и сохранила ему тѣ лучинки, которыя онъ обострилъ, говоря, что приготовляетъ стрѣлы для мести за смерть отца. Наконецъ, поручивъ въ концѣ года отпраздновать поминки по себѣ, увѣрилъ ее, что онъ тогда же вернется, и она останется вполнѣ удовлетворенною и болѣе чѣмъ довольною его поѣздкой. Съ нимъ были посланы два вѣрные министра Фентона съ дощечками, на которыхъ былъ начертанъ англичанамъ приказъ о смерти Амлета. Но хитрый датскій принцъ, во время сна своихъ спутниковъ, осматривая вещи послѣднихъ, прочиталъ дощечки и, узнавъ о предательствѣ дяди и злобѣ придворныхъ, которые везли его на бойню, стеръ приказъ убить его, а вмѣсто того написалъ распоряженіе англичанамъ повѣсить и удавить его спутниковъ. Но ему этого было не довольно; онъ еще прибавилъ, что Фентонъ приказалъ королю-островитянину дать племяннику короля въ супружество дочь.
"Пріѣхавши въ Британію, посланные представились королю и передали ему письма своего властелина. Тотъ, прочитавъ ихъ содержаніе, скрылъ все до удобнаго случая, чтобы привести въ исполненіе желаніе Фентона. А между тѣмъ онъ очень хорошо принялъ датчанъ и угостилъ ихъ за своимъ столомъ. Пока посланные веселились съ англичанами, хитрый Амлетъ, хотя былъ постоянно съ ними, но не прикасался ни къ чему, что подавали за королевскимъ столомъ. Король, скрывая свои мысли, велѣлъ проводить гостей въ ихъ помѣщеніе, подославъ туда одного изъ своихъ спрятаться и подслушать разговоры гостей передъ тѣмъ, какъ ложиться спать. Какъ только они остались одни въ комнатѣ, когда ушли прислуживавшіе имъ, спутники Амлета спросили его, отчего онъ пренебрегъ и ѣдой, и питьемъ, предлагаемыми ему за столомъ, и не сдѣлалъ чести угощенію такого великаго короля, принявшаго ихъ столь радушно и милостиво. Принцъ, не дѣлавшій ничего безъ основанія, сейчасъ же отвѣтилъ имъ: «Вотъ еще! Неужели вы думаете, что я буду ѣсть хлѣбъ, смоченный человѣческою кровью, поганить горло ржавчиной желѣза, употреблять мясо, отъ котораго пахнетъ разложившимися, совершенно сгнившими трупами? Какъ хотите вы, чтобъ я уважалъ короля, у котораго рабскій взглядъ, и королеву, которая сдѣлала три вещи, достойныя только самой низкой женщины и скорѣе присущія служанкѣ, чѣмъ женщинѣ ея положенія?» Сказавъ это, онъ прибавилъ еще нѣсколько оскорбительныхъ и колкихъ выраженій, столько же обращенныхъ противъ короля и королевы, какъ и противъ присутствовавшихъ на пиру для пріема датчанъ.
"Амлетъ не оказалъ ничего невѣроятнаго, какъ вы узнаете послѣ. Въ то время всѣ эти сѣверныя страны были подъ властью сатаны, тамъ было неисчислимое множество колдуновъ, и всякій болѣе или менѣе былъ посвященъ въ ихъ знанія. Такъ, въ Готландіи и Біарміи очень многіе знаютъ гораздо больше, чѣмъ позволяетъ христіанская религія. И Амлетъ еще при жизни отца былъ ужъ на столько опытенъ въ той наукѣ, при помощи которой злой духъ обвинялъ людей и предупреждалъ этого принца о минувшихъ событіяхъ. Слышавшіе его отвѣтъ обвиняли его въ сумасшествіи и говорили, что онъ не могъ представить ему лучшаго доказательства, презирая то, что было только достойно похвалы; что притомъ онъ ужасно забылся, обвиняя столь прекраснаго человѣка, какъ король, и порицая королеву, славнѣйшую и мудрѣйшую изъ всѣхъ сосѣднихъ принцессъ; угрожали при этомъ покарать его за такую дерзость. Но онъ продолжалъ притворяться сумасшедшимъ и смѣялся надъ ними, увѣряя, что не сдѣлалъ и не предположилъ ничего дурного и невѣроятнаго. Съ своей стороны король, узнавъ обо всемъ этомъ, рѣшилъ, что Амлетъ, говоря такъ двусмысленно, или былъ сумасшедшій до крайнихъ предѣловъ, или же умнѣйшій человѣкъ своего времени. И чтобъ убѣдиться въ томъ или другомъ, онъ велѣлъ позвать въ себѣ булочника, поставляющаго ему хлѣбъ. Онъ спросилъ его: въ какомъ мѣстѣ росло зерно, изъ котораго дѣлался его обыкновенный хлѣбъ? На это ему отвѣтили, что недалеко отсюда было поле, все покрытое человѣческими костями убитыхъ когда-то въ ожесточенномъ бою, и почва такъ была жирна и плодородна, такъ удобрена мертвецами, что тамъ сѣяли каждый годъ самый лучшій хлѣбъ для королевскаго стола. Видя, что правда сквозитъ въ рѣчахъ молодого принца, король спросилъ еще: чѣмъ кормили свиней, мясо которыхъ подавали на столомъ? Ему отвѣтили, что, выгнанныя изъ хлѣва, онѣ питались падалью и трупомъ разбойника, казненнаго за злодѣянія и преступленія. Это окончательно удивило англійскаго принца. Онъ захотѣлъ узнать, какую воду брали для пива. Онъ велѣлъ раскрыть источникъ, изъ котораго доставали эту воду. На днѣ его нашли мечи и заржавленное оружіе, которое давало питью такой дурной вкусъ. По разъясненіи всего этого королю было еще любопытно узнать, почему датскій принцъ сказалъ, что у него рабскій взглядъ. И чтобъ удовлетворить это любопытство, онъ обратился къ матери и тайно отвелъ ее въ комнату, которую заперъ за собою. Онъ просилъ ее сказать, кому обязанъ онъ своимъ появленіемъ на свѣтъ. Королева, увѣренная, что никогда никто не зналъ о ея связяхъ и проступкахъ, клялась ему, что только одинъ король пользовался ея ласками. Онъ же, достаточно увѣренный въ справедливости словъ принца датскаго, пригрозилъ матери, что если она не отвѣтитъ ему по доброй волѣ, онъ заставитъ ее отвѣчать силой. И тогда она призналась ему, что подчинялась когда-то рабу, который и былъ отцомъ короля Великой Британіи. Это и удивило, и изумило его. Но онъ скрылъ все, предпочитая оставить грѣхъ безнаказаннымъ, чѣмъ подвергнуться презрѣнію подданныхъ, которые, можетъ быть, тогда не захотѣли бы имѣть его своимъ правителемъ. Онъ былъ очень опечаленъ тѣмъ, что услышалъ. Явившись къ принцу, онъ спросилъ его: почему тотъ сказалъ, что королева сдѣлала три вещи достойныя рабыни, а не настоящей принцессы? Король, недовольный тѣмъ, что узналъ о своемъ происхожденіи, долженъ былъ еще услышать то, что его опечалило такъ же, какъ и его собственное горе, а именно, что королева, жена его, была дочерью служанки.
"Король пришелъ въ восторгъ отъ молодого человѣка. Онъ видѣлъ, что онъ выше обыкновенныхъ людей, и отдалъ за него свою дочь, исполняя то, что было начертано на дощечкахъ, поддѣланныхъ хитрымъ Амлетомъ. А на другой день онъ приказалъ повѣсить двоихъ слугъ короля Фентона, исполняя желаніе послѣдняго. Какъ ни радовался Амлетъ всему происшедшему, и хоть англичанинъ не могъ угодить ему больше этого, онъ притворился огорченнымъ и пригрозилъ королю отомстить за все. Чтобъ его успокоить, ему дали очень много золота. Принцъ велѣлъ растопить его и влить въ палки, которыя нарочно для этого приказалъ высверлить. Въ Данію онъ увезъ только эти палки, возвратившись туда тотчасъ по прошествіи года. Онъ обѣщался Англійскому королю вернуться очень скоро для свадьбы съ принцессой англійскою. Какъ только онъ прибылъ во дворецъ дяди, гдѣ праздновали по немъ трнэну, онъ вошелъ въ залу и очень удивилъ всѣхъ. Никто не думалъ, чтобъ онъ былъ живъ. Многіе радовались его смерти, зная, какое удовольствіе эта потеря доставляла Фентону, а нѣкоторые горевали, вспоминая славу покойнаго Горвендилла, побѣды котораго остались для нихъ незабвенными. Изумленіе разразилось общимъ смѣхомъ. Всѣ участвовавшіе на тризнѣ этого мнимо-умершаго смѣялись одинъ надъ другимъ, что такъ попались въ обманъ. Такъ какъ всѣ не прочь были придраться къ случаю попировать, то каждый захотѣлъ отпраздновать возвращеніе Амлета; принцъ самъ служилъ имъ виночерпіемъ, ни минуты не оставляя кубковъ пустыми. И онъ напоилъ всѣхъ до такой степени, что всѣ, совершенно опьяненные, заснули тутъ же, гдѣ сидѣли; вино лишило ихъ силъ и чувствъ. Это случается не рѣдко у нѣмцевъ и у всѣхъ сѣверныхъ народовъ.
"Амлеть, видя, что наступаетъ удобная минута исполнить свой замыселъ и отомстить своимъ врагамъ, сохраняя вмѣстѣ съ тѣмъ и дѣйствія, и движенія, и одежду безумнаго, не преминулъ ухватиться за представившійся ему случай. Видя эти тѣла, усыпленныя виномъ, которыя валялись на полу, какъ свиньи — одни заснули, другихъ рвало отъ излишне выпитаго вина, — онъ опустилъ на нихъ коверъ, которымъ обиты были стѣны комнаты, и этимъ ковромъ прикрылъ пировавшихъ, приколотивъ его къ дощатому полу, а въ углахъ прикрѣпилъ палочками, обточенными имъ когда-то. Они такъ крѣпко придерживали коверъ, что никакія усилія не могли высвободить закрытыхъ имъ. И онъ тутъ же поджегъ дворецъ съ четырехъ угловъ. Такимъ образомъ ни одинъ Изъ бывшихъ въ залѣ не спасся; всѣ искупили свои грѣхи огнемъ, умирая жертвою пламени.
"Юноша видѣлъ все это. Онъ зналъ, что дядя до конца пира удалился въ свои покои, отдѣленные отъ горящаго дворца. Онъ пошелъ къ нему и, войдя въ комнату, схватилъ мечъ убійцы его отца, подсунувъ ему свой, пригвожденный къ ножнамъ во время пира. Онъ обратился къ Фентону со слѣдующими словами: «Я изумляюсь, король незаконный, какъ можешь ты спать спокойно, когда дворецъ твой въ пламени, и когда всѣ твои приближенные и исполнители твоихъ жестокихъ плановъ погибли въ немъ. Я не постигаю, какъ сильно надѣешься ты на твое счастье, что не боишься, видя Амлета около себя, Амлета, вооруженнаго оружіемъ, которое онъ долго оттачивалъ, готоваго теперь мстить за ужасное преступленіе, совершенное тобою противъ его властелина-отца».
Фентонъ понялъ тутъ вполнѣ хитрость своего племянника, слыша, какъ Амлетъ говоритъ въ здравомъ разсудкѣ, а главное — увидя обнаженный мечъ въ его рукѣ, которую тотъ поднялъ, чтобы лишить его жизни, — вскочилъ съ кровати и бросился въ оружію племянника; но пока онъ силился его вытащить, Амлетъ ударилъ его по шеѣ такъ, что голова скатилась на землю, и оказалъ: «Такого возмездія заслуживаютъ всѣ, подобные тебѣ. А потому умри! И когда будешь въ аду, разскажи своему брату, котораго ты убилъ такъ жестоко, что ты умеръ насильственною смертью; окажи, что его сынъ далъ тебѣ такое порученіе, пусть его тѣнь успокоится этимъ извѣстіемъ среди блаженныхъ духовъ и тѣмъ освободитъ меня отъ долга, заставлявшаго меня мстить за родную кровь, такъ какъ черезъ нее же я самъ лишился кровныхъ узъ и родства».
«Смѣлъ и отваженъ, достоинъ вѣчной похвалы тотъ, который, вооружась ложнымъ сумасшествіемъ, обманулъ самыхъ мудрыхъ, хитрыхъ и лукавыхъ людей! Онъ не только сохранилъ свою жизнь отъ возней тирана, но сумѣлъ совершенно новымъ образомъ отомстить за смерть отца, спустя много лѣтъ послѣ нея. Такимъ образомъ, ведя свои дѣла такъ осторожно и выполняя планы съ такою отважностью и постоянствомъ, онъ оставляетъ не рѣшеннымъ вопросъ: что въ немъ болѣе достойно одобренія, его постоянство и великодушіе, или мудрость въ выработкѣ давно задуманныхъ плановъ и приведеніи ихъ въ исполненіе. Если когда-нибудь месть имѣла оправданіе, нѣтъ сомнѣнія, что сожалѣніе и любовь, которыя связаны съ воспоминаніемъ о нашихъ родителяхъ, невинно пострадавшихъ, заставляютъ насъ искать средства не оставлять безнаказанною измѣну. Гдѣ общество затронуто, тамъ потребность мести не должна преслѣдоваться, а напротивъ достойна похвалы и поощренія. Такъ и было въ аѳинскихъ законахъ. Они воздвигаютъ памятники тѣмъ, кто мстилъ за оскорбленіе, нанесенное республикѣ, и смѣло убивали тѣхъ, кто смущалъ спокойствіе гражданъ…» <…>