Темная личность.[править]
Ужъ сколько разъ твердили міру,
Что лесть гнусна, вредна.
Но только все не впрокъ...И. А. Крыловъ.
Сашка! Иначе его не называлъ никто.
О! Это былъ „типъ“, одинъ изъ такихъ типовъ, которые, попадая въ водоворотъ столичной жизни, не пропадаютъ, не теряются въ немъ и какимъ то чудомъ находятъ себѣ средства къ существованію, среди тысячъ подобныхъ себѣ безработныхъ.
Ужъ это былъ его талантъ.
Начавъ свою карьеру чистильщикомъ сапогъ, подъ конецъ перебравъ, чуть ли не съ десятокъ профессій, онъ какимъ то чудомъ поступилъ репортеромъ въ одну, довольно распространенную, газету.
Но успѣвъ прослужить въ ней всего съ полъ года, какъ попалъ въ „исторію“
Ну кто же не знаетъ „газетныхъ исторій“?
Сашка въ своей замѣткѣ раздѣлалъ „особу“.
«Особа» оказалась двоюроднымъ братомъ сенатора Хвостикова, ну и „исторія“ разгорѣлась!
Сенаторъ ѣздилъ лично къ редактору за объясненіемъ, потребовалъ удаленья изъ редакціи «автора замѣтки» и помѣщенья опроверженія.
Напуганный редакторъ удовлетворилъ требованія сенатора.
Итакъ Сашка снова очутился на улицѣ.
Денегъ едва хватало на 3 дня.
Казалось, выхода не было.
Сашка пришелъ къ себѣ въ комнатку подавленный, но не потерявшій способности мыслить
Онъ сѣлъ на желѣзную кровать и сталъ усиленно думать, сжимая себѣ виски ладонями.
Но по выраженію его лица можно было догадаться, что положеніе — швахъ.
— Эхъ! влопался, чортъ возьми! не разъ съ горечью бормоталъ онъ.
Выхода, дѣйствительно, не было.
И вдругъ, нѣтъ!
Его толстыя губы, внезапно, расплылись въ улыбку. Морщинки на лбу расправились и лицо пріобрѣло обычный, нахальный репортерскій видъ.
Онъ придумалъ!
Опасность миновала!
Для подкрѣпленія силъ Сашка сначала отправился въ ресторанчикъ «Тверь», гдѣ обыкновенно, по вечерамъ собираются ужинать репортеры, мелкіе фельетонисты и прочая газетная мелюзга. Но, такъ какъ было еще часа 4, то Сашка не встрѣтилъ никого изъ своей братіи и, довольный этимъ обстоятельствомъ (насмѣшки будутъ отпускать по моему адресу, думалъ онъ), сытно пообѣдалъ выпилъ для храбрости полбутылки краснаго и противъ обыкновененія акуратно расплатившись, направился выполнить свой геніальный планъ.
Глава I.[править]
— Вамъ кого? Не совсѣмъ ясно и твердо спросилъ, очевидно подвыпившій лакей, открывая парадную дверь петербургской квартиры знаменитаго писателя Купринаа уставя свои оловянные глаз- на стоявшаго передъ нимъ молодого человека, одѣтаго «хоть не шикарно, но во всякомъ случаѣ прилично». Сашка (это безъ сомнѣнія былъ онъ) пріятно улыбнулся и слащавымъ голосомъ спросилъ:
— Дома-съ Александръ Ивановичъ и можно-ли ихъ видѣть-съ?
— Какъ доложить? Тоесть какъ ваша фамилія?
— Э-э скажите, что э... э... молодой человѣкъ желаетъ видѣть! Э... молодой человѣкъ!
— Ну-у ладно. Доложу. Подождите здѣсь!
И пока подвыпивший лакей ходилъ докладывать, зоркіе глаза эксъ-репортера успѣли осмотреть полутемную переднюю. Зеркало было не протертое, со слѣедами безчисленныхъ мухъ, на столикѣ — передъ нимъ наваленъ разный хламъ
На огромной вѣшалкѣ висѣло всего одно рыжее пальто да и то повѣшенное но ошибкѣ за рукавъ. На полу валялась измятая фетровая шляпа.
Во всемъ былъ виденъ хозяинъ — поэтъ (поэтическій безпорядокъ!) Или если не поэтъ, то во всякомъ случаѣ большой пьяница........
Въ передней больше ничего и небыло.
Вскорѣ вошелъ слуга и произнес лѣниво: — пожалуйте въ кабинетъ, они тамъ сейчасъ. Сашка прошелъ за лакеемъ черезъ какую то, такъ-же не прибранную комнату, и очутился на порогѣ Куприновскаго кабинета.
Лакей исчезъ.
Въ кабинетѣ было почти темно; у окна былъ замѣтенъ письменный столъ съ кипою неряшливо набросанныхъ бумагъ.
Въ самомъ дальнемъ углу комнаты стоялъ какой то предметъ, очевидно, громоздкой, солидный, но что это было, разобрать было невозможно; хозяина-же въ комнатѣ, по-видимому не было.
Но, попривыкнувъ къ темнотѣ, Сашка къ своему удивленію заметилъ, что это что-то темное, въ углу, что онъ принялъ за какой нибудь громоздкой предметъ, приняло теперь очертаніе тучнаго низенькаго человѣчка сидящаго за маленькимъ кругленькимъ столикомъ.
Сашка почтительно кашлянулъ. Человѣчекъ поднялъ голову и пьяненькимъ баскомъ, съ хрипотой лѣниво проговорилъ:
— А, это вы молодой человѣкъ э.. не знаю какъ васъ, зажгите пожалуйста электричество, а кнопка вонъ тамъ возлѣ двери — лѣнь вставать, знаете, человѣкъ я пожилой
Сашка подобострастно бросился къ двери и повернулъ выключатель.
Минуту было больно глазамъ а затѣмъ онъ ясно увидалъ лицо Александра Ивановича, оно было круглое, узенькіе сѣрые глаза были окружены опухолью и мѣшечками; во рту торчала потухлая папироса, а круглый толстый подбородокъ обрамленъ рѣденькой, неопредѣленнаго цвѣта бородкой, которая казалась выщипаной и не столько похожей на бородку, сколько на щеку недѣлю небрившагося актера. Маленькій фіолето-красный носъ дополнялъ портретъ извѣстнаго писателя. Онъ сидѣлъ передъ столикомъ, представлявшимъ оригинальное зрѣлище: онъ сплошь быль уставленъ цѣлой батареей бутылокъ самой разнообразной величины и формы. На полу валялось нѣсколько пустыхъ пивныхъ бутылокъ. Передъ писателемъ стоялъ колосальный жбанъ, изъ котораго онъ изредка потягивалъ, тщетно стараясь раскурить полъ часа тому назадъ потухшую папиросу.
Сашка немного помолчалъ и видя, что съ нимъ не заговариваютъ, рѣшилъ начать самъ:
— Гмъ! гмъ! Э ... я Александръ Ивановичъ къ вамъ съ большой э... просьбой! Началъ онъ, сгибаясь вдвое
— А вотъ молодой человекъ, пробасилъ писатель
— Вы попробуйте сначала лучше, чѣмъ съ просьбами обращаться, вотъ эту англійскую горькую, вотъ я вамъ стаканчикъ налью.
— Покорно благодарю... не пью-съ, совралъ Сашка и покосился на бутылки.
— Э-эхъ напрасно, молодой человѣкъ, даже очень напрасно. Просьбу вы, всегда успѣете мнѣ изложить. А вотъ выпить.. Тутъ онъ многозначительно прищелкнулъ языкомъ, не всегда—выпьете Сашка застѣнчиво мялся Знаменитый писатель оживился и увлеченьемъ сталъ описывать достоинства стоящихъ передъ нимъ въ изобиліи коньяковъ, водокъ, наливокъ, ликеровъ.
Сашка терпѣливо ждалъ.
Наконецъ опустошивъ почти половину содержимаго въ бутылкахъ, и впадая въ благодушное настроеніе, великій писатель повалился на софу животомъ вверхъ и, растегнувъ всѣ пуговицы на жилетѣ томно прошепталъ, (ибо не могъ говорить):
— Ну-съ добрѣйший юноша, излагайте мнѣ вашу просьбу и азъ помогу вамъ чѣм могу! Сашка согнулся еще ниже и сладенькимъ голосомъ проговорилъ:
— Я видите-ли служу приказчикомъ въ писчебумажномъ магазинѣ, ну жалованье совсѣмъ маленькое — 35 рубл. въ мѣсяцъ. Сами подумайте! Матери въ деревню отсылаю по 15 рублей и остается 20 рублей. Ну и еле-еле перебиваешься — живешь кое-какъ....
— Такъ вамъ нужны деньги? — Не дамъ! Прервалъ Сашкину рѣчь писатель
— Прин-ци-пі-ально не даю, прин-ци-пі-ально!
— Помилуйте, засуетился Сашка, я не попрошайка-съ и пришелъ просить, даже вовсе не денегъ!
— Великій писатель что-то одобрительно промычалъ и неопрѣделеннымъ жестомъ попросилъ продолжать. И Сашка продолжалъ:
— Но надо вамъ Александръ Ивановичъ замѣтить, воспитывался я въ гимназіи и имѣю непреодолимое, можно сказать, влеченіе къ чтенію, но классическіе писатели: Пушкинъ, Лермонтовъ, Гоголь, Тургеневъ меня не удовлетворяли я что-то искалъ, а что самъ не зналъ и вотъ въ одинъ прекрасный день мнѣ попала въ руки книжечка вашихъ сочиненій, Александръ Ивановичъ, и тутъ я прозрѣлъ! Я увидѣлъ, что одни только ваши сочиненія могутъ меня удовлетворить! Безъ нихъ я жить не могу! Но, Александръ Ивановичъ, человѣкъ я бѣдный! Сашка подавилъ тяжкій вздохъ. И купить полное собраніе вашихъ сочиненій не могу, а чувствую что пропадаю безъ нихъ, эдакая потребность, какъ рыба, можио сказать, безъ воды!
— И вотъ я рѣшился на отчаяный шагъ!
— Я рѣшилъ пойти къ вамъ лично и просить у самого творца — его геніальныя произведенія. Александръ Ивановичъ, не откажите! Вѣдь жить не могу!
Великій писатель хотѣль поворотиться къ собесѣднику, но не могъ пошевелиться и потому не измѣняя позы трогательнымъ голосомъ прошепталъ, (ибо не могъ говорить)
— Молодой человѣкъ, какъ ваше имя, не знаю?
— Александръ-съ какъ бы ваша тезка хе... хе!..
— Э..э.. молодой человѣкъ. Саша.... Ты одинъ меня понялъ во всей Россіи. Ты... Саша, обрадовалъ старика э.. на старости лѣтъ... Саша, за это выпей рюмочку вишневки и поцѣлуй меня!....
Приходи, братъ, Саша, завтра ко мнѣ и ты э.. э... получишь полное собраніе моихъ сочиненій въ роскошныхъ переплетахъ для тебя ничего не пожалѣю ты... одинъ... на всю Россію понялъ.. оцѣнилъ... позналъ и все такое прочее... Ну а теперъ вып....
— Честь имѣю кланяться, не смѣю отвлекать отъ работы своимъ присутствіемъ прервалъ его Сашка поклонился и вышелъ
— Ю-у-уный прапорщикъ армееее-ейскій сталъ ухажи-и-ивать за мнооой .. запѣлъ великій писатель, но тотчасъ оборвался... И вслѣдъ за этимъ раздался храпъ, потрясшій всю квартиру.
Въ передней было темно Лакей сналъ на стулѣ подлѣ двери.
Сашка вышелъ на улицу.
Судьба играетъ человѣкомъ
Она измѣнчива всегда, ...(Народная пѣсня).
Глава II.[править]
Въ изящномъ кабинетѣ несравненнаго юмориста Аркадія Аверченко царилъ пріятный полумракъ.
Электрическая лампочка, въ зеленомъ абажурѣ бросала яркій, бѣлый свѣтъ на письменный столъ, аккуратно покрытый чистенькой промакательной бумагой, на которой въ одномъ ея углу была надпись карандашемъ:
- З00 строкъ въ Сатириконъ — 30 р.
- въ Синій Жур.. 221½ строчки (не считая подписи) — 22 р. 50 коп.
- Задолжалъ въ «Литературкѣ» 3 р. 35 коп. (все равно не отдамъ).
- 1 разъ выругалъ Пуришкевича, за это получилъ съ К....а 50 копѣекъ.
- Коробочка ваксы — 10 коп. и. т. д.
Столъ былъ уставленъ всевозможными бездѣлушками, баначками отъ помады и коробочками отъ пилюль.
Знаменитый юмористъ въ непренужденно-граціозной позѣ сидѣлъ за столомъ и сгрызая съ ручки лакъ подбиралъ рифму къ слову „Пуришкевичь“ Свѣтлый потъ струился съ его вдохновеннаго чела.
— Вѣвичъ, сѣвичъ, шмулевичъ..... фи это не годится... ба ... вал... Тарасевичъ... нѣтъ... шевичъ... ахъ чортъ возьми, не выходитъ...
— Ба! ... Нашелъ, ура! — Штукаревичъ! Шту-ка-ре-вичъ — Пу-ри-шке-вичъ! Великолѣпная риѳма, шедевръ, страшно-шикарно!
Великій юмористъ небрежно обмокнулъ перо въ чернила и крупнымъ элегантнымъ почеркомъ вывелъ:
|
Надо было подбирать риѳму на «золъ» и только-что онъ хотѣлъ написать:
|
какъ въ передней раздался повелительный звонокъ и хорошенькая горничная кокэтлово улыбаясь доложила:
— Господинъ Корнфельдъ!
Великій юмористъ, весело всталъ, со свойственнымъ ему юморомъ ущипнулъ горничную за щечку и самъ пошолъ встречать гостя:
— Хе... хе... хе.. Здравствуйте: Моисей Геноховичъ, снимайте пальто, милости просимъ!
— Господинъ Аверченко, зачѣмъ я буду снимать своего пальта, если я забѣжалъ къ вамъ, для одной минутки?
— Да вы ничего, Моисей Геноховичъ, раздѣвайтесь право, вамъ вѣдь не на пожаръ!
— Хо... хо... хо — вотъ чудакъ этотъ Аверченко хо.. хо.. хо.. „на пожаръ“ ха... ха... „на пожа...“ даже выговорить не могу — смѣхъ душить, чудакъ.... остроумный парень, чтобъ я такъ хлѣбъ кушалъ!
— Ха... ха... ха... хи... хи... хи... это дѣйствительно того... икъ... нкъ... остро...умно ха... хи... хи! Но я острю случайно — это у меня въ природѣ такъ ужъ. Эдакая юмористическая жилка ха.. ха!
— Вы не скромничайте, Аверченко, ви таки да — юмористъ вовсе, но дѣло не въ этомъ, я зашелъ къ вамъ за матерьяломъ для моего «Сатирикона».
Аверченко лукаво улыбнулся и подмигнувъ правымъ глазомъ, между тѣмъ какъ лѣвый жадно смотрѣлъ на отопыреннмй карманъ Горифельда проговорилъ:
— Моисей Геноховичъ, если возможно, то дайте мнѣ авансомъ рублей 50—100.
Моисей Геноховичъ сдѣлалъ кислое лицо.
— Дайте, Монсей Геноховичъ, честное слово!
Авансъ подъ Пуришкевича, чудная эпиграмка у меня есть, вотъ я вамъ прочту сейчасъ. И онь прочитал съ легкимъ завываньемъ:
|
Ха... ха... ха. Шикарно? Не правда-ли милейишій издатель?
— Конечно, нетъ слова, что это стихотворенія таки себѣ эпиграмма вовсе, но аванса я вамъ дать не могу, накажи меня Богъ!
— Ахъ Моисей Геноховичъ, но вѣдь авансъ не подъ какого-нибудь Меньшикова — вѣдь авансъ подъ самого Пуришкевича, а? Подъ самого Владиміра Митро...
— А! Ай ему въ ротъ палкой, не говорите мнѣ, этого, проклятаго с... с... союзника!..
Но, ей Богу, какъ честный еврей, а вамъ говорю, денегъ подъ Пуришкевича не дамъ, немогу. И тутъ произошло нечто невероятное.
Великій юмористъ выпрямился во вѣсь ростъ, на гла-захъ у него показались слезы и... (рука моя не повинуется написать дальше). И... Но объ этомъ послѣ, а покамѣстъ возвратимся къ нашему герою, къ несчастному, гонимому судьбою - Сашкѣ
Глава III.[править]
Выйдя на улицу послѣ своего визита къ Куприну, Сашка постоялъ въ раздумьи, наконецъ тряхнулъ головой и пошелъ по мокрой отъ недавняго дождя улицѣ. Сумерки спустились, кое гдѣ горѣли фонари и ихъ свѣтъ скользилъ и переливался въ блескѣ мокрыхъ тротуаровъ. По улицѣ сновали взадъ и впередъ автомобили, кареты... Слыхался стукъ копытъ, визжанье трамвая... Но далекъ былъ мислью отъ всего этого — репортеръ Сашка.
Онъ шелъ быстро неоглядываясь по сторонамъ. Дойдя до дома № 125 онъ вошелъ въ подъѣздь, посмотрѣлъ въ указателѣ № квартиры знаменитаго юмориста Аверченко и поднялся на второй этажъ по шикарной мраморной лѣстницѣ. Дверь была отперта и изъ нее падала яркая полоса свѣта и были слышны голоса, одинъ хриплый съ еврейскимъ акцентомъ, а другой... ну, да читатели сами знаютъ кто говорилъ за дверью. Не долго думая Сашка вошолъ въ дверь и остановился на порогѣ комнать. Его не замѣчали.
— Ей-богу, какъ честный еврей, подъ Пуришкевича я вамъ аванса не дамъ, не могу.
— Аверченко выпрямился, и глаза его сверкнули и... (о Боже!) и онъ съ жалобнымъ видомъ опустился передъ Корнфельдомъ на колѣни приговаривая:
— Ну не 50, ну 40, ну З5 что, вамъ жаль! что-ли?
— Ну такъ и быть 25 я вамъ дамъ, но это послѣдній разъ, и то изъ уваженія къ вашему таланту! Аверченко съ чувствомъ поцѣловалъ ему руки, весело улыбаясь, сквозь слезы блестѣвшіи у него на глазахъ.
Проважая Корнфельда Аверченко наткнулся въ дверяхъ на Сашку, принялъ суровый видъ и сухо сказалъ:
— Что — это вы молодой человекъ? безъ доклада входить? А? что вамъ угодно? Сашка не растерялся, онъ сразу понялъ выгоду своего положенья и нахально проговорилъ:
— Господинъ Аверченко, совѣтую говорить со мной немного повѣжливѣе! Я пришелъ къ вамъ съ просьбой не отказать разрешить напечатать въ газете «Петербургская Зарница» все то что я видѣлъ, стоя на пороге вашей комнаты сейчасъ! Я репортеръ!
— А? разрѣшаете?
— Ша! сказалъ Аверченко со свойственнымъ ему юморомъ и вынимая изъ толстаго бумажника четвертную протянулъ ее къ Сашкѣ.
— Мало! локонически проговорилъ Сашка и сдѣлалъ видъ, что уходитъ, однако воротился и значительно мягче проговорилъ:
— Послушайте, Аверченко я готовъ взять съ васъ «четвертную» но съ условіемъ, что-бы вы меня приняли сотрудникомъ въ „Сатириконъ“.
— А! это можно, отчегоже?!
— Гонораръ мы вамъ шикарный назначимъ. — 50 коп.. строка! Довольны, надеюсь.
— А впрочемъ если хотите то можете и рисунки помещать въ нѣмъ, вы рисуете?...
— Нѣтъ не пробовалъ!
— А, тѣмъ лучше, тѣмъ лучше! обрадовался Аверченко, вотъ именно, кто не умѣетъ рисовать, такъ у того рисунокъ знаете выходитъ болѣе стыльно!... А ну ка любезнійшій норисуйте намъ что нибудь.
— Сашка помялся взялъ въ руку ручку и съ недоуумѣніемъ вывелъ нѣчто похожее на человѣка, въ профиль, но съ двумя глазами, вродѣ того, какъ школьники рисуютъ на ариѳметическихъ тетрадкахъ, и что характеризуется слѣдующимъ стишкомъ:
|
Аверченко захлопалъ въ ладоши и смѣясь воскликнулъ:
— Какъ стильно, какъ живо, да это шедевръ! Какъ же вы дражжайшій хотите назвать этоть чудный шаржъ называйте какъ угодно, не стѣсняйтесь ну... Пуришкевичъ, Марковъ — 2-ой, Замысловскій, все равно, на всѣхъ правыхъ похоже!
Нѣтъ, не хочу! угрюмо сказалъ Сашка.
«Сенаторъ Хвостиковъ», этотъ рисунокъ назовите.
— Прекрасно! прекрасно! воскликнулъ юмористъ.
— Это такъ демократично!
— Вотъ вамъ 50 рублей, пока, и если хотите поѣдемъ ужинать въ «Литературку». Тамъ сейчасъ всѣ сотрудники «Сатирикона» я васъ представлю. Ѣдемъ...
IV (эпилогъ).[править]
Въ «Твери» бывшіе коллеги Сашки, черезъ двѣ недѣли послѣ происшедшаго, сидѣли и удивлялись, какъ это репортеръ Сашка попалъ въ Сатириконъ!
Сенаторъ Хвостиковъ, хотѣлъ поднять скандалъ, но... долженъ былъ ѣхать въ Баденъ. Баденъ на воды и дѣло не разгорѣлось.
Въ объявленіяхъ „Сатирикона“ прочитали между прочимъ слѣдующее:
- Дешево продается полное собраніе сочиненій А. Куприна узнать въ редакціи «Сатирикона» сотрудникъ. С—а.