Я какъ-то читала, что уховертки[1] высиживаютъ свои яйца и ухаживаютъ нѣкоторое время за вылупившимися изъ нихъ личинками. У насѣкомыхъ это встрѣчается очень рѣдко; большинство изъ нихъ обыкновенно не доживаетъ до появления на свѣтъ своего новаго поколѣнія.
Въ одно прекрасное майское утро я долго бродила среди скалъ, каменьевъ, старыхъ древесныхъ пней и зарослей папортниковъ, разыскивая гнѣздо уховертки. Много бѣгало тамъ разныхъ жуковъ, личинокъ и многоножекъ, но уховертокъ не попадалось. Я хотѣла уже покончить мои розыски, какъ вдругъ увидѣла, подъ отвернутымъ камнемъ, небольшое углубленіе, величиной съ горошину, въ которомъ лежало штукъ двадцать маленькихъ, круглыхъ, прозрачныхъ яичекъ, величиной съ булавочную головку. Вслѣдъ затѣмъ прибѣжала уховертка и усѣлась на гнездо. Я страшно обрадовалась: наконецъ-то желаніе мое исполнилось — я нашла высиживающую уховертку-мать.
Однако, какимъ бы образомъ могла я лучше всего наблюдать за высиживаніемъ? — Я рѣшила выкопать гнѣздо и, прикрывъ его мхомъ, снести къ себѣ домой. Такъ я и сдѣлала. Придя домой, я помѣстила гнѣздо въ довольно глубокую плоскую чашку, которую затѣмъ прикрыла сѣтчатою проволочною крышкой. Такимъ образомъ я могла отлично слѣдить за всѣмъ тѣмъ, что будетъ происходить въ чашкѣ.
Сначала госпожа уховертка внимательно изслѣдовала и осмотрѣла свое новое жилище, перещупавъ всѣ камешки и кусочки земли своими щупальцами. Осмотрѣвшись, она начала мастерить новое гнѣздышко, прилежно и неутомимо копаясь въ землѣ, пока все не было сдѣлано и налажено, какъ ей хотѣлось. Затѣмъ она начала перетаскивать во рту яички, одно за другимъ, и всѣ ихъ сложила въ новое гнѣздо. Она долго возилась, ворочалась и копошилась, укладывая и переворачивая яички; наконецъ, успокоилась, прикрывъ ихъ своею грудью. Каждую ночь, а иногда и по два раза въ день, выкапывала она новыя ямочки и переносила въ нихъ всѣ свои яички.
Чтобы предупредить сильное высыханіе земли, я опрыскивала ее слегка водой. Когда та или другая капелька падала при этомъ близко отъ гнѣзда, уховертка-мать каждый разъ сильно волновалась: она бѣгала со своими яичками взадъ и впередъ, пока не находила для нихъ вполнѣ сухого мѣстечка. Когда же я совсѣмъ прекратила опрыскиваніе, насѣкомое стало отыскивать самыя сырыя мѣстечки для помѣщенія яицъ и, казалось, охотно даже встрѣтило возобновленное опрыскиваніе, при чемъ само сосало ртомъ воду и ощупывало увлажненную землю своими щупальцами.
Въ теченіе трехъ недѣль была она такимъ образомъ неутомимо занята, при чемъ питалась маленькими кусочками сырого мяса и комнатными мухами. Я въ то время не знала, что уховертки питаются главнымъ образомъ растительною пищей. Что онѣ могутъ переносить также и мясную пищу, это показалъ мой опытъ. Въ первый разъ я дала ей свѣже-пойманную комнатную муху. Она долго ее осматривала, тревожно обѣгая вокругъ неподвижно лежавшаго «чудовища», ощупывала щупальцами, схватывала челюстями и, наконецъ, убѣдившись, что «чудовище» это не способно причинить ей никакого вреда, начала медленно его поѣдать. По прошествіи часа отъ мухи остались одни только крылышки.
Такъ какъ весна была лишь въ самомъ еще началѣ и трудно было добывать насѣкомыхъ, то я направила мои поиски въ оранжерею, гдѣ, однако, съ большимъ лишь трудомъ отыскала одну тлю[2]. Къ большому моему удивленію и вопреки ожиданія, уховертка, вмѣсто того, чтобы тотчасъ же проглотить это маленькое нѣжное насѣкомое, начала прежде всего высасывать изъ трубочекъ его тѣла сладкій медовый сокъ. Дѣлала она это съ такимъ же, повидимому, удовольствіемъ, съ какимъ то же самое дѣлаютъ и муравьи. Три-четыре минуты продолжалось это удовольствіе, и затѣмъ госпожа уховертка скушала маленькую зеленую козявочку, какъ говорится, «съ ножками и рожками»…
По прошествіи трехъ недѣль, въ одно прекрасное утро, я нашла, къ большой моей радости, яички уже высиженными. Хорошенькія, бѣлыя какъ снѣгъ, уховерточки, съ вполнѣ развитыми щупальцами и челюстями, оживленно ползали и копошились возлѣ своей матери. Я положила къ нимъ въ чашку ломтикъ сочной груши, который былъ тотчасъ же облѣпленъ этою мелюзгой; очевидно, онъ представилъ собою наиболѣе подходящую для нихъ пищу.
Въ нѣсколько дней мои уховерточки выросли почти вдвое противъ первоначальной своей величины и приняли свѣтло-коричневую окраску.
Такъ какъ моя любознательность была удовлетворена, то и не было больше основания лишать мою уховертку, съ ея маленькою семьей, свободы. Я не сомнѣваюсь, что она болѣе чѣмъ охотно возвратилась въ свой укромный уголокъ, подъ зарослями папортника, и что всѣмъ имъ гораздо больше нравилось въ ихъ темномъ и сыромъ каменномъ жилищѣ, чѣмъ въ моемъ сухомъ и свѣтломъ домикѣ.