Конец нашей истории рассказать недолго. Джорж Шельби отчасти из человеколюбия, отчасти потому что его заинтересовало романическое стечение обстоятельств, поспешил прислать Касси купчую на Элизу. Имена и числа вполне совпадали с теми, какие ей удалось узнать, и в душе её не осталось сомнения, что дело шло именно о её дочери. Теперь ей оставалось только разыскать следы беглецов.
Так как по странной случайности, г-жа де Ту преследовала ту же цель, то они отправились вместе в Канаду, и принялись наводить справки по всем селениям, в которых обыкновенно останавливаются бежавшие невольники. В Амгерстберге они нашли того миссионера, который приютил Джоржа и Элизу по приезде их в Америку, и от него узнали, что интересовавшая их семья живет в Монреале.
Прошло уже пять лет с тех пор, как Джорж и Элиза стали свободными людьми. Джорж нашел себе постоянные занятия в магазине одного почтенного машиниста и зарабатывал достаточно, чтобы содержать свою семью, которая за это время увеличилась рождением дочки.
Маленький Гарри, красивый и способный мальчик, ходил в школу и учился очень хорошо.
Почтенный пастор Амгерстберга настолько заинтересовался расказом г-жи де Ту и Касси, что согласился на просьбу г-жи де Ту и поехал вместе с ними в Монреаль помогать им в розысках. Все путевые издержки г-жа де Ту брала на себя.
Теперь просим читателя зайти вместе с нами в небольшую, чистенькую квартирку в предместье Менреаля. Вечер, Веселый огонь пылал в камине, на столе, покрытом белоснежною скатертью, всё готово к ужину. В одном углу комнаты стоит стол, покрытый зеленой клеенкой, на нём письменный прибор, перья, бумага, а над ним полка с книгами.
Это кабинет Джоржа. Та самая любознательность, которая побудила его самоучкой выучиться читать и писать в тяжелые годы его молодости теперь заставляла его всё свободное время посвящать самообразованию.
В настоящее время он сидит за столом и делает выписки из книги, которую читает.
— Полно тебе, Джорж, — говорит Элиза, — тебя целый день не было дома. Оставь книгу, поговорим немножко, пока я завариваю чай.
Маленькая Элиза является на помощь матери. Она подходит к отцу и старается отнять у него книгу, и самой усесться к нему на колени.
— Ах, ты маленькая плутовка! — говорит Джорж, уступая, как при подобных обстоятельствах обыкновенно делают мужчины.
— Вот и отлично! — замечает Элиза, начиная хлеб. Она несколько возмужала, пополнела; волосы её скромно зачесаны; вид у неё вполне счастливой и довольной женщины.
— Ну что, Гарри, как ты справился сегодня со своей задачей? — спросил Джорж, положив руку на голову сына.
Гарри лишился своих длинных локонов, но у него остались те же глаза с длинными ресницами и смелый, открытый лоб. При вопросе отца на лице его вспыхнул румянец, и он отвечал с торжеством: — Я сделал ее, папа, сам, с начала до конца, и никто мне не помогал!
— Это хорошо, — проговорил отец, — старайся во всём быть самостоятельным, дружок. Ты счастливее, чем был я в твои годы.
В эту минуту раздался стук в дверь, и Элиза пошла отворить. Её радостный возглас: — Как, это вы? — вызвал из-за стола её мужа, и он подошел приветствовать доброго пастора, из Амгертсберга. С пастором пришли какие-то две дамы, и Элиза попросила их садиться.
Сказать по правде, почтенный пастор составил маленькую программу того, как всё должно произойти. И дорогой все трое убеждали друг друга вести себя благоразумно и ни в чём не отступать от этой программы.
Пастор сделал знак обеим женщинам сесть и вынул платок, чтобы вытереть рот перед произнесением вступительной речи, как вдруг, к ею великому смущению, г-жа де Ту разрушила весь его план: она бросилась на шею Джоржу и без всякого предисловия вскричала: — О, Джорж! Неужели ты не узнаешь меня? Я твоя сестра Эмилия!
Касси спокойно села и, вероятно, очень хорошо сыграла бы свою роль, если бы перед ней вдруг не явилась маленькая Элиза, как две капли воды похожая и ростом, и фигурой, и каждой чертой лица, каждым локончиком, на её дочь, какой она ее видела в последний раз. Малютка пристально заглянула ей в лицо и Касси схватила ее на руки, прижала к груди и проговорила: — Дорогая моя деточка, я твоя мама! — в эту минуту она искренно этому верила.
На деле оказалось не легко привести всё в ясность и порядок. Но доброму пастору удалось, наконец, успокоить всех и произнести речь, которой он предполагал начать объяснение. Эта речь настолько удалась ему, что все слушатели разрыдались; какого же большего успеха мог ожидать оратор древний или современный?
Они все преклонили колени и пастор произнес молитву: бывают чувства до того волнующие и бурные, что успокоить их можно только, излив их перед престолом всемогущей Любви.
После этого новообретенные родственники обнялись с горячей верой в Того, кто сохранил их невредимыми среди стольких опасностей и соединил их вместе.
В записной книжке одного миссионера, живущего среди беглецов, спасшихся в Канаде, встречаются рассказы из действительной жизни иногда более удивительные, чем всякие вымыслы романистов. Да и может ли быть иначе, при существовании системы, которая разрывает семьи и разметывает в разные стороны их членов, подобно тому, как ветер крутит и разметывает осенние листья?
Берега Канады, дающие приют беглецам, часто соединяют тех, кто в течение многих лет оплакивал друг друга. Невыразимо трогательно то радушие с каким здесь встречают всякого новоприбывшего, в надежде получить от него какие либо сведения о матери, сестре, жене или ребенке, потерянных из виду среди мрака рабства.
Геройских поступков здесь происходит больше, чем романических: случается нередко, что беглец, презирая всевозможные пытки и даже смерть, возвращается назад, в мрачную страну неволи, чтобы высвободить свою сестру, мать или жену.
Один миссионер рассказывал нам про молодого негра, который спасшись бегством, два раза возвращался, был пойман, вынес позорное наказание плетьми и снова бежал. Нам читали его письмо к друзьям, в котором он говорит, что намерен вернуться в третий раз, чтобы, наконец, увезти свою сестру. Как вы находите, читатель, герой он или преступник? Сделали бы вы то же для своей сестры? Можете ли вы осудить его?
Но вернемся к нашим друзьям, которых мы оставили, когда они еще плакали и не могли придти в себя от своей неожиданной радости. Мало-помалу волнение улеглось, они уселись за стол и принялись мирно беседовать. Касси посадила к себе на колени маленькую Элизу и временами так прижимала ее к себе, что удивляла малютку; еще более странным казалось девочке, что эта приезжая упорно отказывалась от пирожков, уверяя, будто нашла что-то получше пирожков и совсем не хочет есть.
В два-три дня с Касси произошла такая перемена, что наши читатели с трудом узнали бы ее. Безнадежное, мрачное выражение ее лица сменилось кротким и доверчивым. Она сразу сделалась членом семьи и привязалась к детям всем своим сердцем, так давно жаждавшим любви. Для нее казалось естественнее привязаться к маленькой Элизе, чем к своей собственной дочери, потому что девочка была живым портретом малютки, которую она потеряла. Девочка явилась соединительным звеном между матерью и дочерью; через нее они узнали и полюбили друг друга. Твердая, неуклонная вера Элизы, поддерживаемая постоянным чтением Святого Писания, делала ее подходящей руководительницей для наболевшей, разбитой жизнью души ее матери. Касси сразу поддалась доброму влиянию и сделалась благочестивой, любящей христианкой.
Дня через два госпожа де Ту более подробно рассказала брату свои дела. Муж оставил ей крупное состояние, которое она великодушно предлагала разделить с ним. Когда она спросила у Джоржа, что сделать, чтобы помочь ему хорошо устроиться, он отвечал: «Дай мне средства получить образование, Эмили; это всегда было моей заветной мечтой. Остальное сам устрою».
По зрелом обсуждении решено было, что вся семья уедет на несколько лет во Францию и возьмет с собой Эммелину.
Во время путешествия красота молодо девушки пленила сердце старшего штурмана парохода, и вскоре по прибытии в гавань она вышла за него замуж.
Джорж в течение четырех лет слушал лекции в одном из французских университетов, занимался с неутомимым прилежанием и сделался вполне образованным человеком.
Политические волнения во франции заставили всю семью снова вернуться в Канаду.
Свои чувства и взгляды как человека образованного и развитого, Джорж всего лучше выразил в письме к одному из своих друзей:
Моя жизнь до сих пор еще не вполне устроилась. Вы мне говорили, что я смело могу вращаться среди общества белых, так как цветной оттенок у меня очень незначителен, а в жене и детях почти незаметен. Может быть, вы правы, может быть, при желании это было бы возможно. Но говоря откровенно, у меня нет этого желания.
Мои симпатии принадлежат расе матери, а не отца. Для отца я был не дороже красивой собаки или лошади, Для моей несчастной матери я был ребенком; и хотя я не видал ее после той жестокой продажи, которая разлучила нас, я знаю, что она нежно любила меня, знаю это по себе, по тому что сам перечувствовал. Когда я думаю обо всём, что она выстрадала, о моем собственном несчастном детстве, о борьбе и отчаянии моей героини-жены, о моей сестре, проданной в Новом Орлеане на рынке невольников, — я стараюсь подавить в себе нехристианские чувства, но никто не осудит меня, если я скажу, что не желаю слыть американцем, не желаю иметь ничего общего с ними.
Я хочу делить жребий угнетенной, порабощенной расы; и скорей желал бы быть двумя тенями темнее, чем одной светлее.
Моя мечта, мое стремление — это примкнуть к африканской национальности, к народу, который существовал бы самостоятельно, независимо от других. Но где мне найти его? Не в Гаити. В Гаити нет главного условия для такого существования. Река не может подняться выше своего истока. Раса, от которой произошли Гаитяне, была выродившаяся, ослабевшая, и, в сущности говоря, пройдут века прежде, чем порабощенное племя дойдет до чего-нибудь.
Где же мне искать? На берегах Африки я, вижу республику, основанную людьми, которые, благодаря своей энергии и и своему самообразованию, лично возвысились над уровнем рабства. После подготовительного периода и временной слабости эта республика стала в глазах всего света независимым государством^ признанным и Францией, и Англией. Туда я хочу ехать, там я буду жить среди моего народа.
Я знаю, что вы все будете против меня. Но прежде чем разить, выкушайте! Пока я жил во Франции, я с интересом изучал историю негров в Америке. Я следил за борьбой аболиционистов и колонизационистов, и, как посторонний зритель, вынес некоторые впечатления, которые не мог бы иметь, если бы принимал участие в борьбе.
Я согласен, что эта Либерия могла служить различными целям, что наши угнетатели могли обратить ее в орудие против нас; несомненно они разными недостойными путями пользовались ею, как средством отсрочить время нашего освобождения. Но я спрашиваю себя: разве власть Божия не выше всех человеческих замыслов? Разве не может Бог разрушить все их планы, и их руками создать для нас наше государство?
В современном мире государство может образоваться в один день. Все великие задачи республиканского строя и цивилизации уже разрешены. Не надо изобретать ничего нового, достаточно применить существующее. Надо только дружно сплотиться, всеми силами трудиться на пользу этого нового дела, и весь роскошный Африканский материк откроется для нас и для детей наших. Наш народ разольет волны цивилизации и христианства по его берегам и положит начало могущественным республикам, которые разрастутся с быстротой тропической растительности и будут существовать долгие века.
Вы скажете, что я покидаю своих братьев, томящихся в неволе? Я думаю, это неверно. Если я забуду о них на один час, на одну минуту моей жизни, пусть Бог забудет меня! Но что я могу сделать для них, живя здесь? Разве я могу разбить их оковы? Я, как единица, ни в каком случае. Но если я войду в состав народа, который будет иметь право голоса в союзе других народов, тогда иное дело. Народ, государство имеет право доказывать, убеждать, умолять, защищать интересы своей расы; отдельному человеку это не дано.
Когда Европа станет великим союзом свободных государств — а я надеюсь, что с Божьею помощью это случится, — когда там уничтожится крепостничество и все несправедливости притеснения, вызываемые социальным неравенством, когда она, по примеру Франции и Англии, признает нашу самостоятельность, — тогда мы в великом конгрессе наций возвысим свой голос в защиту нашей порабощенной, страдающей расы. Не может быть, чтобы тогда просвещенная Америка не пожелала стереть с своего герба пятно, которое позорит ее в глазах других наций и является для неё поистине таким же проклятием, как и для рабов.
Но вы мне скажете, что люди нашей расы имеют такое же право жить в Американской республике, как ирландцы, шведы, немцы. Согласен, имеют. Мы должны бы жить рядом и вместе с американцами, мы должны быть свободны, мы должны возвышаться силою наших личных качеств без всякого различия цвета и происхождения; и тот, кто отрицает за нами это право, изменяет собственным принципам равенства людей. Именно здесь, в Америке, следует предоставить нам это право более, чем где либо. Здесь мы имеем больше прав, чем все остальные люди, мы, обиженная раса, требующая вознаграждения. Но мне лично этого не нужно, мне нужно иметь собственную страну, собственный народ. Я убежден, что негрская раса имеет свой особенности, которые разовьются при свете цивилизации и христианства; эти особенности не одинаковы с особенностями англо-саксонской расы, но в нравственном отношении, быть может, окажутся более высокого типа.
Англо-саксонской расе вверены были судьбы мира в первые века цивилизации, в период её борьбы и столкновений. Суровость, непреклонность и энергия, отличающие эту расу, вполне подходили для этого периода. Но, как христианин, я мечтаю о наступлении другого времени. Я верю, что оно уже близко; судороги, от которых в наши дни мучатся народы, — это родовые муки общего мира и братства людей.
Я уверен, что Африка будет развиваться в духе христианской религии. Негры не созданы властвовать и повелевать, за то они великодушны, незлобивы, способны любить. Пройдя сквозь горнило несправедливости и притеснения, они поневоле должны были искать утешения в учении любви и всепрощения, и, благодаря исключительно этому ученью, они окажутся победителями, они распространят его на весь материк Африки.
Сознаюсь, сам я в этом отношении слаб, в моих жилах на половину течет горячая, пылкая саксонская кровь; но я имею возле себя красноречивую проповедницу евангелия, мою красавицу жену. Когда ум мой начинает блуждать, она возвращает меня на путь истинный и указывает мне христианские задачи нашей расы. Как христианин-патриот, как учитель христианства, хочу я ехать в свою страну, в свою излюбленную, славную Африку! В глубине сердца я часто отношу к ней дивные слова пророка: я все чуждались и ненавидели тебя, и ни один человек не приблизился к тебе. Я уже уготовил тебе вечную славу и воздвигну тебя на радость многим поколениям“.
Вы назовете меня мечтателем: вы скажете, что я, вероятно, не обдумал как следует того, что намерен предпринять, Нет, я всё обдумал, всё рассчитал. Я ищу в Либерии не сказочной страны счастья, а поприще для работы. Я намерен работать, напрягая все силы, бороться со всевозможными трудностями и разочарованиями, работать до конца жизни. На это я еду, и в этом отношении, надеюсь, ожидания не обманут меня.
Как бы вы ни относились к моему решению, не отнимайте у меня вашей дружбы и верьте, что я всем сердцем предан своему народу.
Через несколько дней после этого Джорж с женой, детьми, сестрой и матерью отплыл в Африку. Если мы не ошибаемся, свет еще услышит о нём. Об остальных наших героях мы не можем сообщить ничего особенно интересного, кроме разве нескольких слов о мисс Офелии и Топси; последнюю же главу мы намерены посвятить Джоржу Шельби.
Мисс Офелия привезла Топси с собой в Вермонт к большому удивлению местного общества, которое в Новой Англии принято называть „наши“. „Наши“ сначала находили, что Топси являлась странным и совершенно излишним прибавлением к их строго установленному домашнему строю. Но старания мисс Офелии исполнить свой долг относительно девочки оказались настолько успешными, что Топси скоро приобрела расположение и семьи Сент-Клеров, и соседей. Взрослой девушкой она, по собственному желанию, приняла крещение и стала членом местной церкви. Она оказалась такой разумной, деятельной и энергичной девушкой, так искренно желала приносить пользу ближним, что ее приняли миссионершей на одну из африканских „станций“. И мы слышали, что та неутомимая деятельность и изобретательность, которые делали ее такою неугомонною в детстве, нашли себе теперь более безопасное и полезное применение — при обучении детей её соплеменников.
P. S. Некоторым матерям будет вероятно приятно узнать, что г же де Ту после долгих розысков удалось напасть на след сына Касси. Благодаря своей энергии, он успел бежать из неволи несколькими годами раньше матери и нашел приют в северных штатах среди друзей угнетенных, вторые дали ему образование. Он собирается вскоре последовать за родными родными в Африку.