Эта лирическая драма написана лѣтъ двадцать пять тому назадъ. Въ основу ея положенъ слѣдующій эпизодъ изъ Магабгараты.
Во время своихъ странствованій, предпринятыхъ во исполненіе покаяннаго обѣта, Арджуна пришелъ въ Манипуръ. Тамъ онъ увидѣлъ Читрангаду, прекрасную дочь Читраваганы. царя той страны. Очарованный ея прелестью, онъ сталъ просить у царя руки его дочери. Читравагана спросилъ его, кто онъ, и, узнавъ, что онъ — Арджуна Нандара, сказалъ ему, что Прабганджапа, одинъ изъ его предковъ, царей Манипура, долго оставался бездѣтнымъ. Чтобы вымолить себѣ наслѣдника, онъ возлагалъ на себя строгіе обѣты покаянія. Тронутый этими суровыми подвигами, богъ Шива обѣщалъ ему, что у него и его преемниковъ будетъ у каждаго по одному ребенку. Случилось такъ, что этотъ обѣщанный единственный ребенокъ неизмѣнно оказывался сыномъ. Только одному ему, Читраваганѣ, была дана дочь Читрангада для продолженія его рода. Поэтому, онъ всегда обращался съ ней, какъ съ сыномъ, и сдѣлала, ее своей наслѣдницей. Продолжая рѣчь свою, царь сказалъ:
— Единственный сынъ, который родится у нея, долженъ быть продолжателемъ моего рода. Этотъ сынъ будетъ платой, которую я потребую за твой бракъ. Ты можешь взять ее, если хочешь, съ этимъ условіемъ. Арджуна обѣщалъ и взялъ себѣ въ жены Читрангаду и прожилъ съ ней три года въ престольномъ городѣ ея отца. Когда у нихъ родился сынъ, онъ обнялъ жену съ нѣжностью и, простившись съ ней и съ ея отцомъ, снова пустился въ свои странствованія.
Боги:
Мадана (Эросъ).
Базанта (Ликорисъ).
Смертные:
Читра, дочь царя Манипурскаго.
Аржуна, царевичъ изъ дома Курусовъ. Онъ принадлежитъ къ кшатріямъ или «кастѣ воиновъ», и въ то время, когда происходитъ дѣйствіе, живетъ отшельникомъ въ лѣсномъ уединеніи. Поселяне изъ дальняго округа Манипура.
СЦЕНА I.
[править]Читра. Ты-ли богъ съ пятью стрѣлами, Властелинъ Любви?
Мадана. Я тотъ, что родился первенцемъ въ сердцѣ Творца. Я связываю жизни мужчинъ и женщинъ узами муки и блаженства!
Читра. Я знаю, знаю, какова эта мука и каковы эти узы. — А ты кто, владыка?
Базанта. Я другъ его, — Базанта, — царь временъ года. Смерть и дряхлость изъѣли-бы міръ до костей, еслибъ я не шелъ за ними по пятамъ и не боролся съ ними неотступно. Я вѣчная Юность.
Читра. Преклоняюсь передъ тобой, владыка Базанта.
Мадана. Какой же суровый обѣтъ принялъ ты, чарующій незнакомецъ? Зачѣмъ изсушаешь ты свою свѣжую юность постомъ и покаяніемъ? Такая жертва не приличествуетъ служенію любви. Кто ты, и о чемъ ты молитвенно просишь?
Читра. Я — Читра, дочь царственнаго дома въ Манипурѣ. Съ божественнымъ милосердіемъ владыка Шива обѣщалъ моему царственному пращуру непрерывающійся родъ мужского потомства. Божественное слово оказалось, однако, безсильно измѣнить въ утробѣ моей матери искру жизни — такъ непобѣдима — хотя я и женщина — была моя природа.
Мадана. Знаю. Вотъ почему твой отецъ и воспитываетъ тебя какъ сына. Онъ научилъ тебя владѣть лукомъ и исполнять всѣ обязанности царя.
Читра. Да, вотъ почему я ношу мужскую одежду и покинула затворничество женскихъ покоевъ. Я не знаю женскихъ уловокъ, плѣняющихъ сердца. Мои руки достаточно сильны, чтобы натянуть лукъ, но никогда не училась я искусству владѣть любовными стрѣлами, игрѣ очей!
Мадана. Для этого, чарующая дѣва, не нужно никакой науки. И неученый глазъ дѣлаетъ свое дѣло, и тотъ знаетъ его умѣнье, кого онъ поражаетъ въ сердце.
Читра. Однажды въ поискахъ дичи, я очутилась одна въ лѣсу на берегу рѣки Пурны. Привязавъ своего коня къ древесному стволу, я проникла, но слѣдамъ оленя, въ лѣсную чащу. Я нашла тѣсную, извилистую тропинку, извивавшуюся въ сумракѣ перепутанныхъ сучьевъ. Листва трепетала отъ трескотни кузнечиковъ, когда я внезапно набрела на человѣка, лежавшаго на ложѣ изъ сухихъ листьевъ, поперекъ моей тропы. Я надменно потребовала, чтобъ онъ посторонился, но онъ не обратилъ вниманія на мои слова. Тогда я съ презрѣніемъ кольнула его острымъ концомъ. своего лука. Онъ мгновенно вскочилъ, прямой и высокій, какъ внезапный языкъ пламени изъ груды пепла. Веселая усмѣшка заиграла въ углахъ его губъ, вызванная, быть можетъ, моимъ мальчишескимъ видомъ. Тогда, вперзые въ своей жизни, я почувствовала себя женщиной и узнала, что передо мной стоялъ мужчина.
Мадана. Въ благопріятный часъ я преподаю мужчинѣ и женщинѣ эту наивысшую мудрость самопознанія. Что происходило послѣ того?
Читра. Со страхомъ и изумленіемъ я спросила его: «Кто ты?» «Я Арджуна», сказалъ онъ, «изъ высокаго племени Куру». Я стояла окаменѣвъ, какъ изваяніе, и забыла совершить ему привѣтствіе. Неужели это дѣйствительно Арджуна, единый великій кумиръ моихъ грёзъ! Да, я давно уже слышала про его обѣтъ двѣнадцатилѣтняго безбрачія. Много разъ мое юное честолюбіе подстрекала меня скрестить съ нимъ копья, вызвать его неузнанной на поединокъ и помѣряться съ нимъ въ искусствѣ владѣть оружіемъ. Ахъ, глупое сердце, куда возносилась твоя самонадѣянность! Еслибъ я только могла промѣнять свою молодость со всѣми ея стремленіями на комъ земли подъ его ногами, я сочла бы это самой драгоцѣнной милостью. Не знаю, въ какой водоворотъ мыслей я погрузилась, какъ вдругъ увидѣла, что онъ исчезъ за деревьями. О глупая женщина, ни привѣтствія, ни слова единаго ты ему не сказала, и не попросила у него извиненія, а стояла, какъ грубый мужикъ, пока онъ презрительно уходилъ прочь!.. На слѣдующее утро я отложила въ сторону свою мужскую одежду. Я надѣла запястье на руки и на йоги, опоясалась цѣпью, нарядилась въ платье изъ пурпурно-краснаго шелка. Непривычное одѣяніе терзало мою тайную стыдливость; но я поспѣшила на поиски и нашла Арджуну въ лѣсномъ храмѣ Шивы.
Мадана. Разскажи мнѣ все до конца. Я — богъ, рожденный изъ сердца, и понимаю тайну такихъ порывовъ.
Читра. Лишь смутно могу я вспомнить то, что я говорила, и какой получила отвѣтъ. Не требуй отъ меня, чтобъ я сказала тебѣ все. Стыдъ, какъ молнія, поразилъ меня, но не могъ, однако, разбить меня вдребезги, — до такой степени тверда я, такъ похожа я на мужчину. Его послѣднія слова, какъ раскаленныя докрасна иглы кололи мнѣ уши, когда я шла домой. «Я далъ обѣтъ безбрачія. Я не могу быть твоимъ супругомъ!» О, обѣтъ мужчины! Ты знаешь, конечно, ты, богъ любви, что святые и мудрецы безъ числа слагали къ ногамъ женщины заслуги подвижничества всей своей жизни. Я сломала свой лукъ пополамъ и сожгла въ огнѣ свои стрѣлы. Я возненавидѣла свою сильную, гибкую руку, покрытую рубцами отъ натягиванія тетивы. О любовь, о богъ любви, ты повергъ въ прахъ суетную гордыню моей мужеподобной силы, и все мое мужское обличье лежитъ растоптанное подъ твоею пятою. Преподай мнѣ теперь свои уроки, даруй мнѣ мощь слабыхъ и оружіе безоружной руки!
Мадана. Я буду тебѣ другомъ. Арджуну, міропокорителя, я Приведу къ тебѣ плѣнникомъ, чтобъ изъ твоихъ рукъ онъ принялъ приговоръ своему непокорству.
Читра. Еслибъ только у меня было необходимое время, съ настойчивой постепенностью я завоевала бы его сердце и не стала бы просить помощи у боговъ. Я стояла-бы возлѣ него, какъ его товарищъ, правила-бы горячими конями его боевой колесницы, сопутствовала-бы ему въ охотничьихъ забавахъ, сторожила-бы ночью входъ въ его шатеръ и помогала-бы ему во всѣхъ великихъ обязанностяхъ кшатрія, выручая слабыхъ, оказывая правосудіе тѣмъ, кто въ немъ нуждается. Вѣдь насталъ бы наконецъ для него день, когда онъ взглянулъ-бы на меня и удивился: «Что это за отрокъ? Или кто-нибудь изъ моихъ рабовъ изъ какой-то прежней моей жизни послѣдовалъ за мной въ эту жизнь, подобно моимъ добрымъ дѣламъ?» Не такая я женщина, чтобы свое отчаяніе лелѣять въ одинокомъ безмолвіи, питая его ночными слезами и прикрывая дневной терпѣливой улыбкой, — не вдова я отъ рожденія. Цвѣтокъ моего желанія никогда не упадетъ во прахъ, еще до того, какъ стать ему зрѣлымъ плодомъ. Но нуженъ трудъ цѣлой жизни, — чтобы сдѣлать вѣдомымъ и чтимымъ свое истинное существо. Поэтому, я и пришла къ твоимъ вратамъ, міропокорительница любовь, и къ твоимъ, Вазанта, юный владыка временъ года. Снимите съ моего молодого тѣла великую несправедливость непривлекательныхъ для взора очертаній. На единый день дайте мнѣ восхитительную красоту, столь же прекрасную, какъ прекрасенъ былъ внезапныя расцвѣтъ любви въ моемъ сердцѣ. Даруйте мнѣ лишь одинъ краткій день совершенной красоты, и и возьму на себя отвѣтъ за всѣ дни, которые послѣдуютъ затѣмъ.
Мадана. Царевна, я внялъ твоей молитвѣ.
Базанта. Не на краткій промежутокъ одного только дня, а на цѣлый годъ одѣнетъ твои члены очарованіе весеннихъ цвѣтовъ.
СЦЕНА II.
[править]Арджуна. Сонъ-ли мнѣ снился, или то, что я видѣлъ у озера, было дѣйствительно явью? Сидя на мшистомъ дернѣ, я размышлялъ подъ косыми тѣнями вечера о минувшихъ годахъ, когда медленно выступило изъ обволакивающей темноты лиственной чащи видѣніе красоты въ совершенномъ образѣ женщины и стало на бѣлую каменную плиту у самой воды. Казалось, что сердце, земли должно дрогнуть отъ радости подъ ея обнаженными бѣлыми ногами. Прозрачные покровы на ея тѣлѣ должны были, думалось мнѣ, растаять отъ восторга и унестись, какъ таетъ золотой туманъ зари на снѣжной вершинѣ восточныхъ горъ. Она наклонилась надъ свѣтлымъ зеркаломъ озера и увидала отраженіе своего лица. Она вскочила въ благоговѣйномъ страхѣ и стояла не двигаясь; затѣмъ улыбнулась и беззаботнымъ движеніемъ лѣвой руки распустила волосы, позволивъ имъ устлать землю у ея ногъ. Она обнажила грудь свою и любовалась на свои руки, столь безупречно изваянныя, съ дремлющей въ нихъ блаженной лаской. Склонивъ, голову, она увидѣла очаровательную весну своей юности, нѣжный расцвѣтъ и румянецъ своей кожи. Она сіяла радостнымъ изумленіемъ. Такъ, еслибъ почка бѣлаго лотоса, раскрывъ утромъ глаза, изогнула дугой шею и увидѣла свою тѣнь въ водѣ, цѣлый день любовалась-бы она собой. Но, спустя мгновеніе, съ лица ея сошла улыбка, и въ очи ей проникла тѣнь печали. Она заплела на головѣ свои косы, спрятала руки подъ покрываломъ и съ затаеннымъ вздохомъ пошла прочь, какъ прекрасный вечеръ, гаснущій въ ночной тьмѣ. Предо мной какъ-бы въ откровеніи предстало наивысшее исполненіе желанія, и затѣмъ сокрылось внезапно…
Но кто это отворяетъ дверь?
Ахъ! Это она. Тише, мое сердце!..
Не бойся меня, госполга! Я кшатрій.
Читра. Достопочтенный господинъ, ты мой гость. Я живу въ этомъ храмѣ. Не знаю, какимъ образомъ я могу оказать тебѣ гостепріимство.
Арджуна. Прекрасная госпожа, одно твое лицезрѣніе есть по-истинѣ высшій предѣлъ гостепріимства. Если ты не оскорбишься, я хотѣлъ-бы предложить тебѣ одинъ вопросъ.
Читра. Спрашивай.
Арджуна. Какой строгій обѣтъ держитъ тебя заключенной въ стѣнахъ этого уединеннаго храма, лишая всѣхъ смертныхъ созерцанія такой восхитительной красоты.
Читра. Я ношу въ сердцѣ своемъ тайное желаніе, ради исполненія котораго ежедневно возношу молитвы богу Шивѣ.
Арджуна. Увы! Чего можешь желать ты, которая сама есть желаніе всего міра! Отъ самыхъ восточныхъ горъ, на вершинѣ которыхъ утреннее солнце прежде всего запечатлѣваетъ свою огненную стопу, я странствовалъ до края закатной страны. Я видѣлъ все, что есть самаго драгоцѣннаго, самаго прекраснаго и великаго на землѣ. Твоимъ будетъ мое знаніе, — только скажи, чего или кого ты ищешь.
Читра. Тотъ, кого я ищу, извѣстенъ всѣмъ.
Арджуна. Въ самомъ дѣлѣ! Кто этотъ любимецъ боговъ, чья слава плѣнила твое сердце?
Читра. Онъ отпрыскъ самаго высокаго изъ всѣхъ царскихъ домовъ, онъ величайшій изъ всѣхъ героевъ.
Арджуна. Госпожа, не возлагай такихъ сокровищъ красоты, какъ твоя, на жертвенникъ лживой молвы. Мнимая слава перебѣгаетъ изъ устъ въ уста, какъ мгла ранней зари, когда еще не взошло солнце. Скажи мнѣ, кто славнѣйшій герой въ самомъ высокомъ изъ царственныхъ родовъ?
Читра! Отшельникъ, ты завидуешь славѣ другихъ мужей. Или ты не знаешь, что по всему міру всѣхъ больше славится царственный домъ Курусовъ?
Арджуна. Домъ Курусовъ!
Читра. Развѣ ты никогда не слыхалъ о славнѣйшемъ имени среди этого прославленнаго дома?
Арджуна. Изъ твоихъ собственныхъ устъ дай мнѣ его услышать!
Читра. Арджуна, покоритель вселенной. Изъ устъ толпы подхватила я это нетлѣнное имя и бережно его сокрыла въ своемъ дѣвичьемъ сердцѣ. Отшельникъ, почему ты кажешься смущеннымъ? Пли у этого имени только обманчивый блескъ? Скажи, такъ ли это, — и я, не колеблясь, разобью этотъ ларецъ своего сердца и брошу въ прахъ поддѣльный алмазъ.
Арджуна. Лживы-ли или истинны его имя и слава, его храбрость и мужество, милосердія ради не изгоняй его изъ своего сердца, — ибо онъ склонилъ сейчасъ колѣни у твоихъ ногъ.
Читра. Ты — Арджуна?
Арджуна. Да, это я, — гость, алчущій любви у твоей двери.
Читра. Такъ, значитъ, неправда, что Арджуна далъ обѣтъ цѣломудрія на двѣнадцать долгихъ лѣтъ?
Арджуна. Но ты въ ничто обратила обѣтъ мой, какъ луна обращаетъ въ ничто обѣтъ ночи хранить темноту.
Читра. О, устыдись! Что ты во мнѣ увидѣлъ такого, чтобъ измѣнить самому себѣ? Кого ты ищешь въ этихъ темныхъ глазахъ, этихъ молочно-бѣлыхъ рукахъ, если готовъ цѣной своей совѣсти заплатить за это существо? Не мою истинную сущность ищешь ты въ нихъ, я знаю это. Нѣтъ, я знаю, это не любовь, это не высшая дань мужчины женщинѣ! Какое горе, что это хрупкое украшеніе, мое тѣло, дѣлаетъ человѣка слѣпымъ передъ свѣтомъ безсмертнаго духа! Да, теперь я дѣйствительно знаю, Арджуна, что лжива молва о геройской доблести твоей.
Арджуна. Ахъ, я чувствую, какъ суетна слава, какъ суетна гордость отваги! Все мнѣ кажется сновидѣніемъ. Ты одна совершенна; ты — богатство міра, конецъ всякой бѣдности, цѣль всѣхъ усилій, единственная женщина. Есть другія, которыхъ можно узнать лишь постепенно, между тѣмъ какъ увидѣть тебя на мгновенье — это увидѣть безпредѣльное совершенство разъ навсегда.
Читра. Увы, это не я, это не я, Арджуна! Это только обманъ боговъ. Иди, или отсюда, герой мой, иди! Не стремись овладѣть ложью; своего великаго сердца не отдавай заблужденію! Иди!
СЦЕНА III.
[править]Читра. Нѣтъ, невозможно. Чувствовать на себѣ его пламенный взоръ, почти хватающій тебя, какъ цѣпкія руки жаждущаго духа, который въ немъ сокрытъ, — слышать, какъ сердце его напрягаясь, хочетъ разбить сдерживающіе его предѣлы, все тѣло наполняя своимъ страстнымъ воплемъ, — и затѣмъ, отогнать его прочь, какъ нищаго, — нѣтъ, невозможно,!
Ахъ, богъ любви, какимъ ужаснымъ пламенемъ объялъ ты меня! Я горю и все сжигаю, къ чему только прикоснусь.
Мадана. Я хочу знать, что случилось въ прошлую ночь.
Читра. Вечеромъ я прилегла на ложе изъ дерна, усыпанное лепестками весеннихъ цвѣтовъ, и стала перебирать въ памяти чудную хвалу моей красоты, которую слышала отъ Арджуны; — капля но каплѣ вбирала я въ себя медъ, накопленный въ теченіе долгаго дня. Забыта была повѣсть моей минувшей жизни, точно быль прежнихъ моихъ существованій. Я была, какъ цвѣтокъ, который лишь нѣсколько мимолетныхъ часовъ можетъ внимать ласкательнымъ шорохамъ и шелестящему шопоту лѣса, а затѣмъ долженъ оторвать очи отъ неба, поникнуть головкой и разомъ, безъ крика, отдаться праху, кончая такъ краткую повѣсть свершеннаго мгновенія, не имѣющаго ни прошлаго, ни будущаго.
Базанта. Безпредѣльная жизнь славы можетъ расцвѣсти и угаснуть въ одно утро.
Мадана. Какъ смыслъ безконечный въ тѣсныхъ размѣрахъ, пѣсни.
Читра. Южный вѣтерокъ навѣвалъ на меня сонъ. Съ цвѣтущихъ кустовъ малати надъ моей головой на мое тѣло сыпались безмолвные поцѣлуи. На моихъ волосахъ, на груди, на ногахъ, каждый цвѣтокъ избиралъ себѣ ложе смерти. Я заснула. И внезапно, среди глубокаго сна, я почувствовала, что чей-то напряженный, горячій взоръ, подобный тонкимъ перстамъ пламени, словно касается моего дремлющаго тѣла. Я вскочила и увидѣла. Отшельника, стоявшаго передо мной. Луна передвинулась на. западъ и, просвѣчивая сквозь листву, поглядывала украдкой на это чудо божественнаго искусства въ оправѣ хрупкаго человѣческаго облика. Воздухъ былъ напоенъ благоуханіемъ; безмолвіе ночи оглашалось стрекотаніемъ кузнечиковъ; отраженія деревьевъ, застывъ, висѣли въ озерѣ, и, съ посохомъ въ рукѣ, онъ стоялъ, высокій, стройный и неподвижный, какъ дерево въ лѣсу. Мнѣ показалось, что, открывъ глаза, я умерла для всей дѣйствительной жизни и въ сонной грезѣ родилась вновь въ какой-то призрачной странѣ. Стыдъ соскользнулъ къ моимъ ногамъ, какъ падаютъ распущенныя, одежды. Я услыхала его зовъ: «Моя возлюбленная, возлюбленная моего сердца»! И всѣ мои позабытыя существованія слились воедино и отвѣтили на этотъ зовъ. Я сказала: «Возьми меня, всю меня возьми»! и открыла ему свои объятія. Луна зашла за деревья. Все покрыла одна завѣса мрака. Небо и земля, время и пространство, наслажденіе и страданіе, смерть и жизнь, все исчезло въ непереносимомъ восторгѣ… Съ первымъ проблескомъ свѣта, съ первымъ щебетаньемъ пташекъ я приподнялась и сѣла, опершись на лѣвую руку. Онъ лежалъ и спалъ съ легкой улыбкой на губахъ, какъ молодой мѣсяцъ утромъ. Яркій румянецъ зари; падалъ на его благородное чело. Я вздохнула и встала. Я сдвинула тѣснѣй густолиственныя ліаны, чтобъ защитить отъ солнечныхъ струй его лицо. Я осмотрѣлась вокругъ и увидала все ту же старую землю. Я вспомнила, какою я была прежде, и побѣжала, побѣжала, какъ лань, боящаяся своей собственной тѣни, по лѣсной тропѣ, усыпанной цвѣтами шефа я и. Я нашла уединенный уголокъ, сѣла тамъ, закрыла лицо обѣими руками и попыталась плакать и рыдать. Но въ глазахъ моихъ не было слезъ.
Мадана. Увы тебѣ, дочь смертныхъ! Изъ божественныхъ хранилищъ я похитилъ благоуханное вино небесъ, наполнилъ имъ до краевъ одну земную ночь и далъ тебѣ въ руки, чтобъ ты его выпила — и все же я слышу этотъ вопль тоски!
Читра (съ горечью). Кто выпилъ вино? Самое чудное осуществленіе жизненнаго желанія, первый союзъ любви былъ мнѣ предложенъ, но тутъ же исторгнутъ изъ моей руки. Эта заимствованная красота, эта ложь, опутывающая меня, соскользнетъ съ меня, унося съ собой единственную печать сладостнаго союза, какъ падаютъ лепестки съ отцвѣтшаго уже цвѣтка, и женщина, стыдясь своей неприкрытой нищеты, будетъ сидѣть и плакать день и ночь. Владыка любви! Эта проклятая оболочка неразлучна со мной, какъ демонъ, отнимающій у меня всѣ награды, даруемыя любовью — всѣ лобзанія, которыхъ жаждетъ мое сердце.
Мадана. Какъ безполезна, увы! была твоя единственная ночь! Челнъ радости показался вдали, но волны не дали ему пристать къ берегу.
Читра. Небо такъ близко было отъ моихъ рукъ, что я забыла на мгновеніе, что я его не достигла. Но когда я утромъ очнулась отъ своей грезы, я увидѣла, что мое тѣло сдѣлалось моимъ собственнымъ соперникомъ. Это моя — мнѣ ненавистная — задача каждый день наряжать его, посылать его къ моему возлюбленному и видѣть, какъ онъ осыпаетъ его ласками. О богъ Мадана, возьми обратно свой даръ!
Мадана. Но если я возьму его у тебя, какъ предстанешь ты передъ своимъ возлюбленнымъ? Оторвать чашу отъ его устъ, когда онъ едва только испробовалъ первый глотокъ наслажденія, — развѣ это не будетъ жестоко? Съ какимъ мстительнымъ гнѣвомъ долженъ онъ, будетъ тогда смотрѣть на тебя?
Читра. Это будетъ гораздо лучше, чѣмъ то, что есть. Я открою ему свою истинную сущность, нѣчто болѣе благородное, чѣмъ эта личина. Если онъ отвергнетъ ее, если оттолкнетъ меня и разобьетъ мое сердце, я это перенесу въ молчаніи.
Вазанта. Внемли моему совѣту. Когда съ приходомъ осени кончится пора цвѣтенія, тогда наступаетъ торжество собиранія плодовъ. Само собой настанетъ время, когда, пресыщенный зноемъ, поблекнетъ цвѣтъ тѣла, и радостно приметъ тогда Арджуна неизмѣнно пребывающую въ тебѣ плодоносную истину. О дитя, вернись на свой страстный праздникъ.
СЦЕНА IV.
[править]Читра. Что ты такъ слѣдишь за мной, мой воитель?
Арджуна. Я слѣжу за тѣмъ, какъ ты плетешь этотъ вѣнокъ. Ловкость и очарованіе, эти сестры близнецы, рѣзвятся и пляшутъ на кончикахъ твоихъ пальцевъ. Я слѣжу за тобой и думаю.
Читра. О чемъ ты думаешь, господинъ?
Арджуна. Я думаю о томъ, что съ такой-же легкостью и нѣжностью прикосновенія ты сплетаешь дни моего изгнанія въ безсмертный вѣнокъ, чтобъ увѣнчать меня имъ, когда я возвращусь домой.
Читра. Домой! Но эта любовь не для дома!
Арджуна. Не для дома?
Читра. Нѣтъ. Никогда не заговаривай объ этомъ. Возьми съ собой домой то, что прочно и сильно. Маленькій дикій цвѣточекъ оставь тамъ, гдѣ онъ родился; дай ему умереть прекрасной смертью въ концѣ дня среди всѣхъ увядающихъ цвѣтовъ и засыхающихъ листковъ. Не бери его въ свои чертоги, чтобъ бросить его, на каменный полъ, не знающій жалости къ тому, что вянетъ и забывается.
Арджуна. Развѣ наша любовь такова?
Читра. Да, не иная! Почему печалиться объ этомъ? То, что предназначено для праздныхъ дней, не должно переживать ихъ. Радость превращается въ муку, когда дверь, черезъ которую она должна уйти, оказывается замкнутой для нея. Возьми и храни ее, пока она длится. Пусть насыщеніе твоего вечера не требуетъ больше, чѣмъ могло заслужить желаніе твоего утра… День кончается. Надѣнь этотъ вѣнокъ. Я устала. Возьми меня въ свои объятія, моя любовь! Всѣ призрачныя тѣни печали пусть угаснутъ при сладкомъ сліяніи нашихъ устъ.
Арджуна. Тише… Прислушайся, любимая! Звуки молитвенныхъ колоколовъ отдаленнаго сельскаго храма скользятъ въ вечернемъ воздухѣ между безмолвными деревьями!
СЦЕНА V.
[править]Базанта. Я никакъ за тобой не поспѣю, мой другъ! Я утомился. Трудная это задача — поддерживать огонь, который ты зажегъ. Сонъ одолѣваетъ меня; опахало падаетъ изъ моихъ рукъ, и холодный пепелъ покрываетъ горящіе уголья. Я стряхиваю съ себя дремоту и изо всѣхъ силъ стараюсь оживить гаснущее пламя. Но это не можетъ дольше продолжаться.
Мадана. Я знаю, ты непостояненъ, какъ ребенокъ. Вѣчно неугомонна твоя игра на небѣ и на землѣ. То, что ты цѣлыми днями созидаешь съ безконечной кропотливостью, ты безъ сожалѣнія разбиваешь въ дребезги въ одинъ мигъ. Но это дѣло близится у насъ къ окончанію. На крыльяхъ наслажденія быстро пролетаютъ дни, и годъ, уже почти на исходѣ, замираетъ въ упоительномъ блаженствѣ.
СЦЕНА VI.
[править]Арджуна. Я проснулся утромъ и увидѣлъ, что мои сновидѣнія воплотились въ драгоцѣнномъ камнѣ. У меня нѣтъ ларца, въ который я могъ-бы его запереть, нѣтъ царскаго вѣнца, въ который я ногъ-бы его вставить, нѣтъ цѣпи, чтобъ его носить на ней, но не хватаетъ у меня духу его бросить. Моя десница кшатрія, празднично занятая тѣмъ, что держитъ его, забываетъ свои обязанности.
Читра. Повѣдай мнѣ свои мысли, мой властелинъ!
Арджуна. Моя голова полна сегодня мыслями объ охотѣ. Смотри, какими потоками льетъ дождь, какъ неистово хлещетъ онъ по скату холма. Темная тѣнь облаковъ тяжело повисла надъ лѣсомъ, и вздувшаяся рѣка, какъ безпечная юность, съ вызывающимъ смѣхомъ перескакиваетъ чрезъ высокія преграды. Въ такіе дождливые дни мы, пятеро братьевъ, ходили въ Читракскій лѣсъ охотиться за дикими звѣрями. Радостное то было время! Сердца наши счастливо трепетали подъ кимвальный звонъ гремящихъ тучъ. Въ лѣсахъ раздавались крики павлиновъ. Изъ-за шума дождя и рева водопадовъ робкія лани не могли слышать нашихъ приближающихся шаговъ; леопарды оставляли свои слѣды на мокрой землѣ, указывая намъ свои логовища. Окончивъ свою потѣху, мы состязались другъ съ другомъ, переплывая бушующіе потоки на обратномъ пути къ дому. Духъ безпокойства нашелъ на меня. Я тоскую по охотѣ.
Читра. Сначала загони добычу, за которой ты не кончишь охоты. Вполнѣ ли ты увѣренъ, что зачарованная лань, которую ты преслѣдуешь, непремѣнно дастся тебѣ въ руки? Нѣтъ, пока еще нѣтъ. Какъ сонная грёза, это дикое существо ускользаетъ отъ тебя, когда кажется уже совсѣмъ возлѣ тебя. Взгляни, какъ яростно вѣтеръ гонимъ дождемъ, который пускаетъ ему вслѣдъ тысячу стрѣлъ. И все-таки онъ носится свободный и непобѣжденный. Наша игра подобна этой, моя любовь! Ты хочешь овладѣть быстроногимъ духомъ красоты, цѣлясь въ него всѣми стрѣлами, какія у тебя въ рукахъ. А волшебная лань продолжаетъ бѣжать, все еще свободная и нетронутая.
Арджуна. Любовь моя! Развѣ нѣтъ у тебя домашняго очага, гдѣ преданныя сердца ожидаютъ твоего возврата? Домашняго очага, который ты нѣкогда услаждала своими ласковыми заботами, и свѣтъ котораго погасъ, когда ты покинула его ради этой пустыни?
Читра. Къ чему эти вопросы? Или миновали часы бездумнаго наслажденія? Или ты не знаешь, что я вся здѣсь, какой ты видишь меня передъ собой? У меня нѣтъ ничего, кромѣ этого. Капля росы, висящая на кончикѣ лепестка кинсуки, не имѣетъ ни имени, ни предназначенія. Она не даетъ отвѣта ни на какой вопросъ. Та, кого ты любишь, подобна этой жемчужной росинкѣ.
Арджуна. Развѣ она ничѣмъ не связана съ міромъ? Можетъ-ли она быть просто кусочкомъ неба, упавшимъ на землю по небрежности какого-нибудь шаловливаго бога?
Читра. Да.
Арджуна. Ахъ, потому-то мнѣ всегда и кажется, что я вотъ*вотъ потеряю тебя. Мое сердце не удовлетворено, мой умъ не знаетъ покоя. Ближе подойди ко мнѣ, недосягаемая! Отдайся узамъ имени, очага и родства! Дай сердцу моему со всѣхъ сторонъ почувствовать тебя и жить съ тобой подъ мирной охраной любви!
Читра. Къ чему тщетное усиліе поймать и удержать оттѣнки облаковъ, пляску волнъ, благоуханіе цвѣтовъ?
Арджуна. Владычица моя, не надѣйся утолить любовь пустыми, какъ воздухъ, словами. Дай мнѣ что нибудь, что я могъ-бы сжать въ рукѣ, что-нибудь, что можетъ длиться дольше наслажденія, что можетъ пережить даже страданіе.
Читра. Витязь мой! Годъ еще не истекъ, а ты уже утомился! Теперь я знаю, что быстротечность жизни цвѣтка — это благословеніе Небесъ. Если-бъ это тѣло мое могло увянуть и умереть вмѣстѣ съ цвѣтами прошлой весны, оно, конечно, умерло-бы съ должнымъ почетомъ. Но дни его все-же сочтены, моя любовь! Не щади его, выжми изъ него весь медъ, чтобъ обнищавшее сердце твое не возвращалось къ нему съ ненасыщеннымъ желаніемъ, какъ жаждущая пчела, когда лѣтніе цвѣты лежатъ мертвые на распыленной зноемъ землѣ.
СЦЕНА VII.
[править]Мадана. Сегодня твоя послѣдняя ночь.
Базанта. Плѣнительность твоего тѣла возвратится завтра въ неисчерпаемыя хранилища весны. Алая краска губъ твоихъ, забывъ о поцѣлуяхъ Арджуны, расцвѣтетъ вновь четой свѣжихъ листьевъ ашоки, а мягкій бѣлый блескъ твоей кожи возродится въ сотнѣ благоуханныхъ цвѣтковъ жасмина.
Читра. О боги, внемлите моей молитвѣ! Въ эту ночь, въ послѣдній ея часъ, пусть красота моя засіяетъ самымъ лучезарнымъ свѣтомъ, какъ прощальная вспышка умирающаго пламени!
Мадана. Да исполнится по твоему желанію.
СЦЕНА VIII.
[править]Поселяне. Кто защититъ насъ теперь?
Арджуна. Что такое? Какая опасность вамъ угрожаеть?
Поселяне. Разбойники, какъ горный потокъ, устремляются съ сѣверныхъ холмовъ, чтобъ опустошить наше селеніе.
Арджуна. Развѣ нѣтъ у васъ въ этомъ царствѣ правителя?
Поселяне. Царевна Читра наводила ужасъ на всѣхъ дѣлателей зла. Пока она была въ этой счастливой странѣ, мы боялись естественной смерти, но не знали никакихъ другихъ страховъ. Теперь она ушла на богомолье, и никто не знаетъ, гдѣ искать ее
Арджуна. Развѣ страной этой правитъ женщина?
Поселяне. Да, она намъ все: и мать, и отецъ. (Уходятъ).
Читра. Что ты сидишь въ одиночествѣ?
Арджуна. Я стараюсь представить себѣ, что за женщина царевна Читра. Я слышу столько разсказовъ о ней отъ людей всякаго званія и состоянія.
Читра. Ахъ, но она не красавица. У нея нѣтъ такихъ прелестныхъ очей, какъ мои, чернѣе смерти. Она можетъ пронзить всякій щитъ, какой только вздумаетъ, но не ваше мужественное сердце.
Арджуна. Говорятъ, что по доблести она мужчина, и женщина по нѣжности души.
Читра. Въ этомъ, дѣйствительно, ея величайшее несчастіе. Когда женщина — только женщина, когда она своими улыбками и рыданіями, своею заботою и нѣжными ласками вьется и обвивается вокругъ мужскихъ сердецъ, тогда она счастлива. На что ей мудрость я великіе подвиги? Еслибъ ты хоть вчера видѣлъ царевну Читру во дворѣ храма Шивы у лѣсной тропинки, ты прошелъ-бы мимо, не удостоивъ ее даже взглядомъ. Но развѣ ты такъ пресыщенъ красотой женщины, что ты ищешь въ ней мужской силы?
Изъ зеленыхъ листьевъ, влажныхъ отъ брызгъ пѣнящагося водопада, я приготовила намъ полуденное ложе въ темной, какъ ночь, пещерѣ. Тамъ прохлада мягкихъ зеленыхъ мховъ, густо покрывающихъ черный, влажный камень, своими поцѣлуями навѣетъ сонъ на твои очи. Дай, я поведу тебя туда.
Арджуна. Не сегодня, возлюбленная моя.
Читра. Почему не сегодня?
Арджуна. Я слышалъ, что шайка разбойниковъ спустилась въ равнины. Мнѣ нужно пойти приготовить оружіе, чтобы защитить перепуганныхъ поселянъ.
Читра. Тебѣ нечего бояться за нихъ. Прежде чѣмъ отправиться на богомолье, царевна Читра приставила сильную стражу ко всѣмъ пограничнымъ проходамъ.
Арджуна. Ты позволишь мнѣ на короткое время приняться за дѣло кшатрія. Новой славой облагорожу я эту праздную руку я сдѣлаю изъ нея изголовье, болѣе достойное тебя.
Читра. Что если я откажусь отпустить тебя, если буду тебя удерживать въ своихъ объятіяхъ?
Неужели ты грубо вырвешься изъ нихъ на свободу и покинешь меня? Тогда иди! Но ты долженъ знать, что ліана, разъ ее переломили надвое, никогда не срастется. Иди, если жажда твоя утолена. Но, если нѣтъ, то помни, что богиня наслажденія непостоянна и ни одного мужчины но станетъ ждать. Присядь, властелинъ мой! Скажи мнѣ, какія неспокойныя мысли мучаютъ тебя. Кѣмъ заняты были твои думы сегодня? Читрой?
Арджуна. Да. Читрой. Я желалъ-бы знать, во исполненіе какого обѣта она отправилась на богомолье. Въ чемъ можетъ она нуждаться?
Читра. Нуждаться? Да что-же она, злополучная, когда-либо имѣла? Самыя ея достоинства точно стѣны темницы, замыкающія ея женское сердце въ убогую келью. Мракъ одиночества, неполнота жизни ея удѣлъ. Ея женская любовь должна довольствоваться одеждой изъ лохмотьевъ; красоты ей не дано. Она подобна духу пасмурнаго утра, сидящему на каменистой горной вершинѣ, которую обложили темныя тучи, заслонившія собой весь его свѣтъ. Не разспрашивай меня о жизни Читры. Никогда повѣетъ о ней не будетъ звучать сладостно въ ушахъ мужчины.
Арджуна. Я горю нетерпѣніемъ узнать все, что касается esu Я точно путешественникъ, прибывшій въ полночь въ чужой городъ. Храмы, и башни, и деревья въ садахъ кажутся смутными и призрачными, и глухой рокотъ моря прерывисто доносится сквозь молчаніе сна. Жадно ждетъ онъ утра, которое откроетъ ему всѣ невѣдомыя чудеса. О, разскажи мнѣ о ней.
Читра. Что же еще разсказать?
Арджуна. Мнѣ кажется, что мои умственныя очи видятъ ее скачущей на бѣломъ конѣ, гордо держащей въ лѣвой рукѣ поводья, а въ правой лукъ и, подобно богинѣ Побѣды, расточающей крутомъ радостныя надежды. Какъ бдительная львица, охраняетъ она страстной любовью дѣтенышей у своихъ сосцовъ. Женскія руки, хотя ничѣмъ не украшенныя, кромѣ нескованной силы, прекрасны! Мое сердце, очаровательница, извивается, какъ змѣя, оживающая послѣ долгаго зимняго сна. Дикой помчимся бокъ-о-бокъ на быстрыхъ коняхъ, какъ двое свѣтилъ-близнецовъ, несущихся въ пространствѣ. Прочь изъ этой дремотной темницы зеленаго мрака, прочь отъ этой сѣрой чащи свода, отъ этого благоуханнаго опьяненія, давящаго грудь!
Читра. Арджуна, скажи мнѣ правду: еслибъ какимъ-нибудь волшебствомъ я могла теперь сразу освободиться отъ этой сладострастной нѣги, этого робкаго разсвѣта красоты, содрагающагося предъ грубымъ и сильнымъ прикосновеніемъ міра, и сбросить ихъ съ своего тѣла, какъ взятую взаймы одежду, былъ бы ты въ состоянія это перенести? Если я воспряну — прямая и сильная, съ мощью дерзновеннаго сердца, презирающаго уловки и ухищренія вкрадчивой слабости — если я голову свою подниму высоко, подобно высокой и молодой горной соснѣ, а не буду больше стлаться по землѣ, какъ ліана, привлеку-ли я тогда къ себѣ мужскіе взоры? Нѣтъ, нѣтъ, ты не могъ-бы этого перенести. Лучше мнѣ сохранить на себѣ всѣ эти парадныя украшенія мимолетной молодости и терпѣливо ждать тебя. Когда ты пожелаешь вернуться, я съ улыбкой волью для тебя вино наслажденія въ чашу этого прекраснаго тѣла; когда тебѣ наскучитъ или тебя пресытитъ это вино, ты уйдешь къ своимъ трудамъ или забавамъ; а когда я состарѣюсь, со смиреніемъ и благодарностью приму я тогда какой-бы мнѣ ни былъ предназначенъ удѣлъ. Развѣ было-бы пріятно твоей доблестной душѣ, еслибъ подруга твоихъ ночей возмечтала сдѣлаться помощницей твоихъ дней, если-бъ лѣвая рука научилась дѣлить бремя гордой десницы?
Арджуна. Я, кажется, совсѣмъ не знаю тебя по настоящему. Ты для меня точно богиня, скрытая въ золотомъ изображеніи. Я не могу осязать тебя, не могу уплатитъ тебѣ своей дани за твои безцѣнные дары. Моя любовь отъ этого не полна. Порой, въ загадочной глубинѣ твоего печальнаго взора, въ твоихъ шутливыхъ словахъ, высмѣивающихъ свой собственный смыслъ, я ловлю проблески существа, пытающагося разорвать томное очарованіе своего тѣла, выступить въ цѣломудренномъ огнѣ страданія сквозь туманный покровъ улыбокъ. Мечта есть первое проявленіе Истины. Она приближается къ своему любовнику, надѣвъ на себя личину. Но наступаетъ время, когда она бросаетъ прочь свои украшенія и покровы, и стоить, облеченная нагимъ достоинствомъ. Я стремлюсь къ этому послѣднему ты, къ этой голой простотѣ истины.
Зачѣмъ эти слезы, любовь моя? Зачѣмъ закрываешь ты лицо руками? Или я огорчилъ тебя, моя голубка? Забудь то, что я сказалъ. Я буду довольствоваться настоящимъ. Пусть каждый отдѣльный мигъ красоты является ко мнѣ, какъ таинственная птица изъ своего незримаго гнѣзда во мракѣ, принося съ собой сладкозвучную вѣсть. Пусть я вѣчно буду сидѣть съ своей надеждой на рубежѣ ея осуществленія и такъ кончу свои дни!
СЦЕНА IX.
[править]Читра (окутанная покрываломъ). Властелинъ мой, до послѣдней-ли капли осушилъ ты чашу? Дѣйствительно-ли это конецъ? Нѣтъ; когда все миновало, что-нибудь еще остается, и это — мое послѣднее жертвоприношеніе у твоихъ ногъ.
Изъ небеснаго сада я принесла цвѣты несравненной красоты, чтобъ повергнуть ихъ предъ тобой въ молитвѣ, богъ моего сердца. Если обряды свершены, если цвѣты увяли, дай мнѣ выбросить ихъ изъ храма. (Сдергиваетъ съ себя покрывало и показывается въ своемъ первоначальномъ мужскомъ одѣяніи). Теперь взгляни на своего поклонника милостивыми очами.
Я не такъ безукоризненно прекрасна, какъ цвѣты, которыми я тебѣ молилась. Много у меня недостатковъ и изъяновъ. Я странникъ на великой стезѣ міра; моя одежда испачкана, ноги мои до крови изранены шипами. Гдѣ было мнѣ достигнуть красоты цвѣтовъ, незапятнанной прелести, жизнь которой — одно мгновенье? Даръ, съ гордостью приносимый мною тебѣ, это — сердце женщины. Здѣсь скопились всѣ муки и радости, всѣ надежды и страхи и весь стыдъ дочери земли; здѣсь любовь своимъ стремленіемъ возносится къ безсмертной жизни. Здѣсь есть несовершенство, благородное, однако, и возвышенное. Если кончилось цвѣточное служеніе, повелитель мой, шими меня, какъ слугу своего на грядущіе дни.
Я — Читра, дочь царя. Быть можетъ, ты помнишь тотъ день, когда къ тебѣ пришла въ храмъ Шивы женщина, вся увѣшанная дорогими уборами и украшеніями. Эта безстыдная женщина явилась къ тебѣ со своими искательствами, какъ еслибъ она была мужчиной. Ты отвергъ ее; ты хорошо сдѣлалъ. Владыка мой, я — эта женщина. Она была моей личиной. Тогда, внявъ моимъ мольбамъ, боги мнѣ даровали на годъ самый лучезарно-прекрасный обликъ, какой когда-либо носила смертная, и гнетомъ этого обмана я утомила сердце своего витязя. О, конечно, я не эта женщина.
Я — Читра. Не богиня, которой поклоняются, но и не предметъ общей жалости, который съ равнодушіемъ отметаютъ прочь, какъ червя. Если ты соблаговолишь оставить меня рядомъ съ собой на стезѣ опасности и дерзновенія, если дозволишь мнѣ дѣлить съ тобой великія заданія твоей жизни, тогда ты узнаешь мою истинную сущность. Если твой младенецъ, которого я питаю въ своемъ чревѣ, родится сыномъ, я сама научу его быть вторымъ Арджуной и пришлю его въ тебѣ, когда настанетъ время, и тогда наконецъ ты поистинѣ узнаешь меня. Сегодня я могу предложить тебѣ только Читру, царскую дочь.
Арджуна. Возлюбленная, жизнь моя полна!
- ↑ Въ слѣдующей книгѣ «Современника» творчеству Раб. Тагора, привлекающему теперь усиленное вниманіе русской, публики, будетъ посвящена спеціальная статья. Ред.