В день четверга, излюбленный у нас,
Затем что это праздник всех могучих,
Мы собрались в предвозвещённый час.
Луна была сокрыта в дымных тучах,
5 Возросших как леса и города.
Все ждали тайн и ласк блаженно жгучих.
Мы донеслись по воздуху туда,
На кладбище, к уюту усыплённых,
Где люди днём лишь бродят иногда.
10 Толпы́ колдуний, жадных и влюблённых,
Ряды глядящих пристально людей,
Мы были сонмом духов исступлённых,
Один, мудрейший в знании страстей,
Был ярче всех лицом своим прекрасным.
15 Он был наш царь, любовник всех, и Змей.
Там были свечи с пламенем неясным,
Одни с зеленовато-голубым,
Другие с бледно-жёлтым, третьи с красным.
И все они струили тонкий дым,
20 Кто подходил и им дышал мгновенье,
Тот становился тотчас молодым.
Там были пляски, игры, превращенья
Людей в животных, и зверей в людей,
Соединённых в счастии внушенья.
25 Под блеском тех изменчивых огней,
Напоминавших летнюю зарницу,
Сплетались члены сказочных теней.
Как будто кто вращал их вереницу,
И женщину всегда ласкал козёл,
30 Мужчина обнимал всегда волчицу.
Таков закон, иначе — произвол,
Особый вид волнующей приправы,
Когда стремится к полу чуждый пол.
Но вот в сверканьи свеч седые травы
35 Качнулись, пошатнулись, возросли,
Как души, сладкой полные отравы.
Неясный месяц выступил вдали,
Из дрогнувшего на́ небе тумана,
И жабы в чёрных платьях приползли.
40 Давнишние созданья Аримана,[2]
Они влекли колдуний молодых,
Ещё не знавших сладости дурмана.
Наш круг разъялся, принял их, затих,
И демоны к ним жадные припали,
45 Перевернув порядок членов их.
И месяц им светил из дымной дали,
И Змей наш устремил на них свой взгляд,
И мы от их блаженства трепетали.
Но вот свершён таинственный обряд,
50 И все колдуньи, в снах каких-то гневных,
«Давайте мёртвых! Мёртвых нам!» кричат.
Протяжностью заклятий перепевных,
Составленных из повседневных слов,
Но лишь не в сочетаньях ежедневных, —
55 Они смутили мирный сон гробов,
И из могил расторгнутых восстали
Гнилые трупы ветхих мертвецов.
Они сперва как будто выжидали,
Потом, качнувшись, быстро шли вперёд,
60 И дьявольским сиянием блистали.
Раскрыв отживший, вдруг оживший, рот,
Как юноши, они к колдуньям льнули,
И всю толпу схватил водоворот.
Все хохоты в одном смешались гуле,
65 И сладостно казалось нам шептать
О тайнах смерти, в чувственном разгуле.
Отца ласкала дочь, и сына мать,
И тело к телу жаться было радо,
В различности искусства обнимать.
70 Но вот вдали, где кончилась ограда,
Раздался первый возглас петуха,
И мы спешим от гнили и распада, —
В блаженстве соучастия греха.