Скоро мы выѣхали въ поле. Было очень пріятно ѣхать въ этомъ спокойномъ уединеніи въ прохладное осеннее утро. Съ вершины холма виднѣлись разстилающіяся у его подножія зеленыя долины, мы, подобно вѣтру, промчались по этимъ долинамъ, гдѣ, подобно островкамъ, тамъ и сямъ возвышались деревья, а высокіе дубы бросали отъ себя длинную тѣнь; за этими долинали мы видѣли цѣлый рядъ холмовъ, синихъ отъ тумана и переливавшихся въ волнистой перспективѣ горизонта; въ нѣкоторыхъ промежуткахъ на волнистыхъ вершинахъ холмовъ появлялись бѣлыя и сѣрыя пятна и мы знали, что это были замки. Мы переѣхали уже широкую естественную просѣку, блестящую отъ росы; мы двигались какъ духи, потому что по слою торфа не слышно было звука копытъ; проѣзжая по просѣкѣ, мы дремали подъ зеленоватымъ свѣтомъ, которымъ были окрашены лучи солнца, проникавшіе сквозь зеленую крышку листьевъ; у нашихъ ногъ журчалъ самый чистый и самый холодный ручеекъ; онъ точно шептался съ листьями, и эта музыка ласкала ухо; иногда мы въѣзжали въ такую чащу лѣса, что заслонялся свѣтъ солнца; кое-гдѣ проскользнетъ какое-нибудь миленькое дикое животное и проскользнетъ такъ быстро, что даже и не замѣтно было, откуда они проскользали; порой взвивались птицы, испуганныя топотомъ копытъ моей лошади; то они летѣли за кормомъ и беззаботно распѣвали пѣсни; изъ лѣса мы опять въѣзжали на поляну.
Такъ разъ пять мы въѣзжали въ льсъ и опять выѣзжали на поляну; уже прошло часа два послѣ восхожденія солнца и становилось жарко; и это было чувствительно. Наконецъ, намъ пришлось ѣхать по такой мѣстности, гдѣ вовсе не было тѣни. Странно иногда бываетъ замѣчать, какъ небольшія волненія растутъ съ минуты на минуту и приницмаютъ все большіе и большіе размѣры. Вещь, о которой я сначала и не думалъ, теперь все болѣе и болѣе занимала мои мысли. Мнѣ понадобился мой носовой платокъ и я рѣшительно не зналъ, какъ его достать; я старался вовсе не думать объ этомъ, но, какъ на зло, это не выходило у меня изъ ума. Я проклиналъ человѣка, сдѣлавшаго одѣяніе безъ кармана; мнѣ, какъ нарочно, былъ необходимъ мой носовой платокъ каждую минуту. Видите-ли, платокъ у меня былъ въ шлемѣ вмѣстѣ съ другими необходимыми вещами; но это былъ такого рода шлемъ, который нельзя было снять самому. Я не обратилъ на это никакого вниманія, когда мнѣ надѣвали этотъ шлемъ; впрочемъ, я даже вовсе и не зналъ этого; все это крайне меня раздражало. Но представьте себѣ, что нельзя достать вещи, которая вамъ такъ необходима, такъ необходима. Мои мысли не могли сосредоточиться на чемъ либо другомъ; я представлялъ себѣ въ умѣ носовой платокъ, рисовалъ себѣ въ умѣ носовой платокъ; потъ струился у меня по лбу и я не могъ его вытереть; хотя было бы что-нибудь у меня подъ руками, ну, хоть кусочекъ бумаги, а то даже не было и такой бездѣлицы; это былъ дѣйствительно самый ужасный родъ бѣдствія. Я не говорилъ бы, если бы это не было такъ. Я старался себя успокоить тѣмъ, что на слѣдующій разъ непремѣнно возьму съ собою ридикюль, пусть люди смѣются, сколько имъ угодно. Дѣйствительно, эти желѣзные болваны Круглаго Стола найдутъ это немного скандальнымъ, но я прежде всего дорожу комфортомъ, а потомъ уже забочусь о стилѣ. И вотъ мы двигались все дальше и дальше и пришлось проѣзжать но пыльному мѣсту; поднялось цѣлое облако пыли; оно проникло мнѣ въ носъ и заставило меня чихать и плакать. ЛЪ сталъ говорить такія вещи, которыхъ не слѣдовало говорить; не отрекаюсь отъ этого. Я не лучше прочихъ людей. Казалось, что мы никого не встрѣтимъ въ этой Британіи, наводящей скуку, даже и людоѣда; а для послѣдняго было бы хорошо встрѣтиться со мною, когда я былъ въ такомъ расположеніи духа. Ахъ, пусть бы встрѣтился людоѣдъ, но только съ носовымъ платкомъ. Большинство рыцарей, конечно, думали бы только о томъ, чтобы имъ достались его вооруженія; но мнѣ нужно только его банданна, пусть бы онъ сохранилъ себѣ вѣсь желѣзный и мѣдный товаръ.
Между темъ, становилось все жарче и жарче. Видите-ли, солнце стало спускаться ниже и ниже и нагрѣвало желѣзо все болѣе и болѣе. А когда вамъ такъ жарко, то васъ раздражаетъ всякая бездѣлица. Когда я ѣхалъ рысцой, то пыхтѣлъ и сопѣлъ и это мнѣ крайне надоѣдало; кромѣ того, меня выводилъ изъ терпѣнія щитъ, который отъ тряски такъ и прыгалъ у меня на шеѣ и колотилъ меня то въ грудь, то въ затылокъ; если бы мнѣ вздумалось прогуляться, то мои суставы захрустѣли бы и заскрипѣли бы такъ же монотонно, какъ тачешныя колеса, если бы мы своею скорою ѣздою не производили вѣтерка, то я положительно изжарился бы въ этой печи; но чѣмъ дальше, тѣмъ желѣзо становилось горячѣе и горячѣе и, казалось, вѣсъ въ немъ все прибавлялся и прибавлялся. Кромѣ того, приходилось постоянно перемѣнять пику съ одной стороны на другую, потому что было слишкомъ тяжело держать ее одною и тою же рукою долгое время.
Если во время такого путешествія вы еще вспотѣете, то у васъ… у васъ начинается зудъ. А между темъ, ваше тѣло въ кольчугѣ, а руки снаружи; что тутъ дѣлать? Между руками и тѣломъ желѣзо. А это нелегкая вещь; зудъ появляется то въ одномъ мѣстѣ, то въ другомъ, то въ нѣсколькихъ заразъ; наконецъ, этотъ зудъ распространяется по всей территоріи вашего тѣла и вы не можете себѣ представить, какъ это непріятно и неудобно. И когда этотъ зудъ достигъ высшей степени, когда я находилъ, что уже не въ состояніи больше терпѣть, вдругъ появилась несносная муха, проникла черезъ преграду и совершенно безцеремонно помѣстилась на моемъ носу, а я никакъ не могъ поднять забрала; я могъ только трясти головою, а она у меня горѣла отъ жары; а вамъ извѣстно, какъ надоѣдливы мухи и какъ онѣ дѣйствуютъ, если найдутъ что-либо такое… а когда я трясъ головою, то муха только перемещалась съ одного мѣста на другое: съ носа на губы, съ губъ на ухо и все время жужжала и кусала меня, такъ что всякій, кто былъ уже и безъ того измученъ до такой сильной степени, конечно, рѣшительно не могъ вынести; я также дошелъ до послѣдней степени мученія. Я попросилъ Ализанду освободить меня отъ шлема. Она сняла его, вынула оттуда все содержимое, а вмѣсто этого наполнила его чистою и свѣжею водою и я пилъ, пилъ, пока не освѣжился; остальную воду она вылила мнѣ за мое желѣзное одѣяніе. Нельзя себѣ представить, какъ это освѣжило и подкрѣпило меня. Она продолжала лить на меня воду, пока я не освѣжился окончательно.
Теперь пріятно было бы отдохнуть, успокоиться; иногда отъдыхъ бываетъ самымъ пріятнымъ наслажденіемъ въ жизни. За минуту передъ тѣмъ я набилъ трубку; табакъ былъ положенъ въ моемъ шлемѣ, но только у меня не было спичекъ.
Но между тѣмъ, время шло, а тутъ явился еще непріятный фактъ, состоящій въ томъ, что я, какъ новичекъ, не умѣлъ самъ сѣсть на лошадь. Сэнди была слишкомъ слаба для этого. Намъ пришлось ждать, не подойдетъ-ли кто изъ прохожихъ. Ожидать въ молчаніи было бы очень пріятно, такъ какъ у меня было много дѣлъ, о которыхъ приходилось поразмыслить, и я тотчасъ же принялся раздумывать. Мнѣ приходилось пораздумать о томъ, какъ эти раціональные или полураціональные люди научились носить такое вооруженіе, въ виду всѣхъ его неудобствъ; какимъ образомъ они рѣшались передавать такое одѣяніе послѣдующимъ поколѣніямъ; то, что я вытерпѣлъ сегодня, они должны были терпѣть цѣлую жизнь. Мнѣ приходилось подумать обо всемъ этомъ; кромѣ того, мнѣ нужно было еще поразмыслить и о томъ, какъ преобразовать это неуклюжее одѣяніе и какимъ образомъ убѣдить народъ уничтожить его; но при настоящихъ обстоятельствахъ пришлось отказаться отъ всѣхъ этихъ обсужденій. Ни о какихъ размышленіяхъ нельзя было и думать тамъ, гдѣ находилась Сэнди. Она была вполнѣ порядочная особа и съ добрымъ сердцемъ; но изъ ея устъ всегда лился цѣлый потокъ рѣчи; эта дѣвушка была настоящая мельница; отъ ея болтовни у васъ трещала голова такъ же, какъ отъ городской ѣзды экипажей и вагоновъ. Если бы ей можно было заткнуть ротъ пробкой, то это было бы удобно; но такимъ существамъ нельзя затыкать пробкой ротъ, потому что тогда они умрутъ. Дѣвушка болтала цѣлый день и вы могли бы подумать, что она разскажетъ что-нибудь особенное, но она ничего не говорила выходящаго изъ ряда вонъ; она никогда не пренебрегала словами. Она цѣлыя недѣли жужжала, молола, болтала. А въ результатѣ оставался одинъ только вѣтеръ. У пей никогда не было никакой идеи, какъ ея нѣть у осла. Она была настоящая пустозвонка; я тутъ подразумѣваю, что она ворчала, ворчала, ворчала, болтала, болтала, болтала; именно такъ, какъ она и должна была дѣлать; еще сегодня утромъ я вовсе не считалъ ее такою мельницею; у меня было достаточно и своихъ треволненій; но послѣ полудня мнѣ нѣсколько разъ приходилось ей говорить:
— Успокойтесь, дитя мое; вы, право, испортите весь воздухъ и королевству придется выписывать новый, а это будетъ крайне убыточно для казначейства, у котораго и безъ того много расходовъ.