Свѣтило яркое солнце, когда деньщикъ мой разбудилъ меня, принеся кружку горячаго чаю. Испытывая нѣкоторую ломоту въ членахъ и легкій ознобъ, я осмотрѣлся вокругъ. Отрядъ нашъ находился въ лѣсу, который, начиная отъ гребня горы, густо разросся по всему ея скату. Лучи солнца прокрадывались между вѣтвями и стволами и рисовали на серебряномъ снѣгу ихъ легкія причудливыя тѣни. Повсюду дымились костры и стоялъ гулъ человѣческаго говора. Весь лѣсъ оглашался звуками топоровъ — то солдаты рубили дрова на топливо. Снѣжныя вершины были ослѣпительно залиты солнечными лучами; на небѣ — ни облачка, въ морозномъ воздухѣ — полная тишина и безвѣтріе. Это было прелестнѣйшее зимнее утро. У сосѣдняго костра я нашелъ Сосновскаго, Грекова, Бородина, Шелепова и нѣсколькихъ другихъ офицеровъ. Здѣсь сводились итоги вчерашнимъ нашимъ потерямъ. Оказалось, что мы оставили на мѣстѣ предъ укрѣпленіемъ восемь стрѣлковъ убйтыми или по крайней мѣрѣ надо было думать, что они убиты, потому что, по свидѣльству ближайшихъ товарищей, они не подавали ни голоса, ни движенія, послѣ того какъ были хвачены пулями; ранены у насъ 10-го стрѣлковаго батальона поручикъ Кипайтуло, въ ногу, и 10 стрѣлковъ, а также одинъ рядовой роты Шелепова и одинъ казакъ, оставшійся во фронтѣ; контужены: 6 стрѣлковъ, стрѣлковаго же батальона прапорщикъ Бойно-Родзевичъ и мой деньщикъ Петръ Баль — оба въ голову. У командира 3-й роты стрѣлковаго батальона штабсъ-капитана Зайцева отморожены ноги; 9-го полка, штабсъ-капитанъ Папковъ сильно ознобленъ; кромѣ того 48 человѣкъ нижнихъ чиновъ стрѣлковаго батальона тоже оказались обмороженными; итого выбыло изъ строя 4 офицера и 68 нижнихъ чиновъ. По свидѣтельству отряднаго хирурга Стелимаховича и врача Заблудовскаго, большая часть раненій принадлежитъ къ числу тяжелыхъ и нанесена преимущественно разрывными пулями, причемъ не рѣдко оказывалось по двѣ, по три и четыре раны на одномъ человѣкѣ; между тѣмъ какъ потерпѣвшіе свидѣтельствуютъ, что получили одинъ только ударъ пулею. Стелимаховичъ успѣлъ извлечь изъ подобныхъ ранъ нѣсколько свинцовыхъ осколковъ; одинъ изъ нихъ онъ показывалъ начальнику отряда и оставилъ у себя, какъ доказательство.
Въ полдень прибылъ командиръ Старо-Ингерманландскаго полка, флигель-адъютантъ графъ Татищевъ, со вторымъ эшелономъ нашего отряда[1]. Подполковникъ Сосновскій, собравъ всѣхъ начальниковъ отдѣльныхъ частей и ротныхъ командировъ, еще ранѣе прибытія графа Татищева, отправился съ ними на перевалъ, чтобы дать имъ случай заранѣе, при дневномъ свѣтѣ, ознакомиться съ условіями мѣстности и расположеніемъ турецкихъ укрѣпленій. Графъ тоже отправилсн вслѣдъ за ними, а между тѣмъ артиллеристы съ ранняго утра еще хлопотали около своихъ волоковъ. Саперная рота еще на разсвѣтѣ ушла на подъемъ разработывать проложенную нами вчера дорогу. Въ теченіи цѣлаго дня удалось встащить на черепъ одно только орудіе со всѣми его принадлежностями, и чтобы судить до какой степени это было трудно, достаточно сказать, что въ лубки, тащившіе пушку, было впряжено 48 буйволовъ, въ придачу къ которымъ тащили лямки двѣ пѣхотныя роты и всѣ наличные болгары. Къ пяти часамъ по полудни орудіе было уже собрано и установлено на избранной позиціи — тамъ, гдѣ вчера пылалъ сигнальный костеръ, а саперы къ этому времени успѣли уже сработать для него брустверъ и ложементы для прикрытія. Чтобы провѣрить установку орудія и его дѣйствіе, подполковникъ Сосновскій въ этотъ день вторично поднялся на вершину, и въ его присутствіи, въ началѣ шестаго часа, былъ сдѣланъ первый пробный выстрѣлъ. Снарядъ далъ перелетъ. Турки не отвѣчали, хотя изъ ихъ ложементовъ на нашу батарею легко могли бы досягать ружейныя пули. Черезъ пять минутъ былъ пущенъ второй снарядъ, разорвавшійся не долетя до укрѣпленія. Тогда съ высоты непріятельскаго люнета вдругъ взвилось бѣлое облако и черезъ нѣсколько секундъ граната горнаго орудія упала во ста шагахъ передъ нашимъ укрѣпленіемъ. Третій выстрѣлъ нашъ былъ очень удаченъ и попалъ въ брустверъ. Турки обмѣнялись вторымъ снарядомъ, который далъ громадный перелетъ, пронесся надъ головами артиллеристовъ и упалъ по нашу сторону, за горою, неподалеку отъ бивуака, но не разорвался. Этимъ и ограничились всѣ наши непріязненныя дѣйствія въ день 24-го декабря. Рота прикрытія, саперы и болгарскія четы остались на ночь при орудіи, куда къ нимъ въ изобиліи доставлены были на вьюкахъ дрова, и яркіе костры всю ночь пылали на довольно значительномъ протяженіи предъ глазами турокъ. Это была тоже демонстрація въ своемъ родѣ — кострами. Вчерашняя же наша демонстрація раскрыла слѣдующія данныя: во-первыхъ, она совершенно опредѣлила силу турецкихъ укрѣпленій, состоящихъ изъ одного головнаго люнета, по бокамъ котораго, въ видѣ эполементовъ, спускаются въ обѣ стороны траншеи, и трехъ другихъ, дающихъ первому двухъ-ярусную фронтальную и фланговую оборону; во-вторыхъ, это расположеніе показало, что атака укрѣпленія открытою силою съ фронта стоила бы слишкомъ большихъ потерь, а потому надобно поискать обходныхъ путей, и, наконецъ, въ-третьихъ, мы убѣдились по выдержкѣ залповъ и въ высшей степени дисциплинированному огню, что траянскія укрѣпленія обороняются низамомъ и очень хорошимъ низамомъ, а не мустахфизами, какъ доносили было наши развѣдчики. Все это для дальнѣйшихъ нашихъ дѣйствій требовало числа силъ больше того, какимъ мы располагали въ данную минуту, а потому на совѣтѣ между старшими чинами отряда было рѣшено дождаться прибытія третьяго эшелона, въ ожиданіи чего завтрашній день употребить на встаскиваніе втораго орудія.
Весь этотъ день погода выстояла превосходная, морозно-ясная и тихая. Солдаты уже успѣли настроить себѣ шалаши и разныя закрытія, на случай непогоды, и варили въ котелкахъ сухарную похлебку съ чаемъ. Рождественскій сочельникъ всѣ мы провели истинно постнымъ образомъ, питаясь однимъ лишь чаемъ съ солдатскими сухарями, а такъ какъ по близости не было источника, то вмѣсто воды употребляли снѣгъ, кипятя его въ котелкахъ, и ничего-себѣ: чай выходилъ довольно вкусенъ. Лошадей поили тоже талымъ снѣгомъ, распуская его на кострахъ въ желѣзныхъ ведрахъ. За нѣсколько часовъ люди уепѣли совершенно свыкнуться съ подобнымъ родомъ существованія и многіе преспокойно принялись уже, сидя предъ кострами, за починку платья и обуви. Подъ вечеръ старо-ингерманландцы смастерили изъ жердей, хвороста, сѣна и снѣга довольно просторный шалашъ для своего полковаго командира, гдѣ Сосновскій, Грековъ и я, благодаря любезному приглашенію графа Татищева, могли провести ночь значительно удобнѣе, чѣмъ остатокъ вчерашней ночи.
Въ день Рождества Христова насъ довольно рано раз будилъ значительный утренній холодъ. Чтобы сколько нибудь согрѣться, мы разложили посреди шалаша костерокъ, но ѣдкій дымъ былъ еще хуже мороза. Вскорѣ восходящее багровымъ дискомъ солнце начало озлащать перламутровыми переливами верхніе края снѣжныхъ вершинъ, обѣщая день подобный вчерашнему; однако черезъ часъ небо заволоклось тучами и вмѣстѣ съ тѣмъ въ воздухѣ значительно потеплѣло, такъ что у насъ уже начали было опасаться, какъ бы не повалилъ снѣгъ, который легко могъ обратить въ ничто всѣ наши тяжкія усилія по проложенію уже оконченной дороги; а поднимись при этомъ вьюга — отрядъ нашъ былъ бы совершенно отдѣленъ отъ всего живаго міра, но главное — разлученъ со своимъ продовольственнымъ складомъ въ колибахъ. Сухарей у солдатъ оставалось уже немного, и они такъ дорожили ими, что когда одинъ изъ офицерскихъ деньщиковъ, желая угодить голодному барину, предложилъ одному солдату продать ему за полуимперіалъ пару сухарей, тотъ отказался, говоря: «зачѣмъ мнѣ твой золотой, если завтра, можетъ быть, придется сидѣть безъ хлѣба». Но вотъ замѣчательная черта: тотъ же самый солдатъ, узнавъ, что деньщикъ заботится не о себѣ, а о голодномъ офицерѣ, тотчасъ же охотно подѣлился съ нимъ своею порціею и ни за что̀ не хотѣлъ принять отъ офицера вознагражденія деньгами: — «помилуйте, ваше благородіе, за что̀ же тутъ деньги!.. Вы вѣдь свои же господа… Коли у насъ офицеровъ не будетъ, съ кѣмъ же въ дѣло идти, да и кто о насъ тогда позаботится?» — Такъ и не взялъ денегъ: — «на что̀, молъ, онѣ тутъ, въ этой трущобѣ!»
Часовъ въ десять утра пріѣхалъ подполковиикъ Сухомлиновъ, съ которымъ прибыли на бивуакъ и части 3-го эшелона[2], и привезъ словесное приказаніе генералъ-лейтенанта Карцова, чтобы графъ Татищевъ, впредь до его прибытія, принялъ начальство надъ всѣмъ отрядомъ, собраннымъ у подножія Траянскаго перевала, и, если окажется возможнымъ, приступилъ бы къ наступательнымъ дѣйствіямъ. Прибытіе Сухомлинова успокоило подполковника Сосновскаго, который крайне тревожился неизвѣстностію о его участи. Оказалось, что 23-го числа Шинковскій (4-й) эшелонъ не успѣлъ достичь предположенныхъ цѣлей, потому что самое обходное движеніе явилось окончательно невозможнымъ. Дѣло было такъ: пріѣхавъ 22-го въ деревню Шипково, Сухомлиновъ не нашелъ тамъ ни пѣхотной роты, ни казачьей сотни, долженствовавшихъ прибыть изъ Тетевеня. Тщетно дожидая ихъ прибытія, онъ рѣшился наконецъ перевалить за Балканы хотя съ двумя сотнями, чтобы поспѣть 23-го на ту сторону. Мѣстные жители сказывали ему, что лѣтомъ отъ Шипкова до Рахманлы считается 9 часовъ ходу. Имѣя въ виду, что теперь, при большихъ снѣгахъ, придется идти гораздо дольше, Сухомлиновъ выступилъ 23-го декабря въ половинѣ шестаго часа утра. Въ горахъ не только дороги или тропы, о существованіи которыхъ разсказывали болгары, но даже и слѣда человѣческаго не оказалось. Тѣмъ не менѣе, Сухомлиновъ рѣшился пробиваться кое-какъ впередъ, въ ущельяхъ — по глубокимъ сугробамъ, на хребтахъ — по гололедицѣ. Шипково отдѣляется отъ главнаго Балканскаго хребта особымъ высокимъ кряжемъ, пройдя который, отрядецъ Сухомлинова долженъ былъ спуститься къ деревнѣ Рыбарцы и оттуда уже начать подъемъ на главный хребетъ. Разстояніе, которое болгары опредѣляли двумя часами ходу, казаки проходили шесть часовъ сряду. Пролагая себѣ путь по снѣжной цѣлинѣ и оставляя много и много отсталыхъ, отрядецъ шелъ до тѣхъ поръ, пока не выбился изъ послѣднихъ силъ. Давъ людямъ необходимый отдыхъ, среди горной суровой пустыни, Сухомлиновъ поневолѣ вынужденъ былъ вернуться съ ними назадъ и едва-едва дотащился до Шипкова, куда почти одновременно съ нимъ прибылъ и маіоръ Кобордо съ двумя ротами изъ Тетевеня. Кобордо сообщилъ, что казачья сотня идетъ за нимъ и скоро должна быть въ Шипковѣ. Тяжелымъ опытомъ убѣдившись въ невозможности пройдти черезъ Балканы на Рахманлы, Сухомлиновъ рѣшилъ выступить съ отрядомъ изъ Шипкова 24-го, въ 7 часовъ утра, и идти на нашъ проходъ, къ Княжевицкимъ колибамъ, чтобы присоединиться тамъ ко 2-му эшелону. Но онъ поспѣлъ къ намъ уже не со 2-мъ, а съ 3-мъ эшелономъ. — «И этотъ путь — разсказывалъ Сухомлиновъ — послѣ нашихъ скитаній по невообразимымъ трущобамъ, ей-Богу, показался намъ настоящимъ шоссе!» А 23-го числа и нашъ путь во второй своей половинѣ былъ точно такою же непрерывною, гигантского трущобой. Маіоръ Кобордо не могъ поспѣть въ Шипково къ 22-му декабря, какъ слѣдовало по диспозиціи, тоже вслѣдствіе массы глубокихъ снѣговъ и полнаго бездорожія. Впрочемъ, все это оказалось къ лучшему, потому что удайся переходъ Сухомлинову, онъ очутился бы за Балканами съ горстью своего отрядца въ очень критическомъ положеніи: превосходныя силы противника сдавили бы его съ двухъ сторонъ — отъ Текке и Клиссуры, а путь отступленія въ Шипково немыслимъ по ужаснымъ кручамъ южнаго балканскаго склона; мы же, какъ уже извѣстно, 23-го числа не могли бы подать ему ни малѣйшей помощи. И такъ, все обошлось пока благополучно.
Вмѣстѣ съ 3-мъ эшелономъ пришли на бивуакъ и вьюки, на которыхъ было привезено вдоволь мяса, вина, крупы, сухарей, ячменя и сѣна. Пріободрились и люди, и лошади. Солдаты тотчасъ принялись за варку пищи, роспили по крышкѣ водки, поѣли до сыта, да и про запасъ осталось еще не мало говядины и хлѣба. Послѣ обѣда замѣтно повеселѣло на бивуакѣ, говоръ сталъ оживленнѣе, топоры еще ретивѣе застучали по лѣсу, костры запылали ярче и кое-гдѣ, ради праздника, затянулись пѣсни.
Вскорѣ по пріѣздѣ на бивуакъ Сухомлинова, подполковникъ Сосновскій поѣхалъ по дѣламъ службы къ генералу Карцову, а Сухомлиновъ остался при графѣ Татищевѣ, для исполненія обязанностей начальника отряднаго штаба. Не теряя времени, онъ тотчасъ же, вмѣстѣ съ начальниками частей, поднялся на высоту Траянова черепа и сдѣлалъ подробную рекогносцировку турецкой позиціи и обходнаго пути на Карнари, о которомъ еще вчера сказывали Сосновскому болгарскіе четники. Къ шести часамъ вечера было встащено и второе орудіе, которое установлено на особой позиціи, шагахъ въ трехстахъ отъ перваго, такъ какъ оно предназначалось для дѣйствія противъ особаго укрѣпленія, прикрывавшаго обходную дорогу на Карнари.
Согласно распоряженію генерала Карцова, къ четыремъ часамъ дня была составлена диспозиція, по которой на завтра (26-го) предполагался бой на Траянѣ. Для этого всѣ части отряда должны были къ четыремъ часамъ утра быть на своихъ бивуакахъ готовыми къ выступленію. Одиннадцать ротъ и четыре сотни[3], подъ общимъ начальствомъ полковника Грекова, выступаютъ въ четыре часа утра и, слѣдуя по карнарской дорогѣ, атакуютъ, а если окажется возможнымъ, то и совершенно обходятъ правый флангъ турецкой позиціи. 2-й и 3-й батальоны Старо-Ингерманландскаго полка, саперная рота и полторы сотни казаковъ[4], подъ начальствомъ графа Татищева, составили резервъ и должны были выступить съ бивуака по приказанію графа. Всѣмъ частямъ велѣно запастись сухарями на три и мясомъ на два дня, а вьюкамъ — оставаться на бивуакѣ впредь до приказанія. Перевязочный пунктъ остался въ овчарнѣ, а санитарная рота раздѣлена пополамъ, причемъ 1-я полурота должна была слѣдовать при колоннѣ полковника Грекова. 2-я же находиться прирезервѣ. Наблюденіе за лѣвымъ нашимъ флангомъ возлагалось на попеченіе Грекова, а за правымъ — на особо высланный постъ отъ 5-й сотни 30-го полка.
Въ пять часовъ графъ Татищевъ собралъ у себя въ шалашѣ всѣхъ командировъ частей и сообщилъ имъ диспозицію, причемъ объяснилъ и условился окончательно, ка́къ и что́ кому дѣлать. Такимъ образомъ, всѣ уже заранѣе знали ясно и опредѣленно свою роль въ предстоящемъ дѣлѣ. Знали ее и субалтернъ - офицеры, знали въ общихъ чертахъ и солдаты, которымъ ротными командирами было растолковано что́ нужно. Остатокъ дня и вечеръ были всецѣло отданы отдыху. Въ 9 часовъ вечера проиграли зорю, люди хоромъ пропѣли «Отче нашъ» — и вскорѣ на бивуакѣ водворилось полное спокойствіе. Что́-то Богъ дастъ завтра....
Примѣчанія[править]
- ↑ Три роты 1-го батальона, весь 3-й батальонъ Старо-Ингерманландскаго полка и полусотня 30-го казачьяго полка.
- ↑ Двѣ стрѣлковыя роты (1-я и 3-я) 10-го пѣх. Ново-Ингерманландскаго полка, 2-й батальонъ 9-го пѣх. Старо-Ингерманландскаго полка и двѣ сотни (3-я и 4-я) 30-го полка.
- ↑ 1-й батальонъ 9-го полка, 10-й стрѣлковый батальонъ, двѣ стрѣлковыя роты (1-я и 3-я) 10-го полка, 1-я, 2-я, 3-я и 4-я сотни 30-го казачьяго полка и 1-й взводъ 3-й батареи 3-й артиллерійской бригады (т.‑е. два орудія, уже расположенныя на позиціи за насыпями).
- ↑ Полусотня 5-й сотни и вся 6-я сотня 30-го полка.