Имя пеласги, без сомнения, родственное слову пелагус, — общее название для разных, вытесненных или заблудившихся, маленьких азиатских племен, которые первыми перебрались в Европу. Здесь они вскоре совершенно позабыли культуру, предания и религию родины, а взамен, под счастливым воздействием прекрасного, умеренного климата и хорошей почвы, а также приморского положения Греции и Малой Азии, самостоятельно, под именем эллинов, достигли вполне согласного с природой развития и чисто-человечной культуры, притом в таком совершенстве, какое более уже нигде и никогда не встречалось. В согласии с этим у них не было и иной религии, кроме религии полудетской, наполовину игры; все важное находило себе место в мистериях и трагедии. Этой греческой нации, и только ей одной, мы обязаны правильным восприятием и верным природе изображением человеческих форм и телодвижений, открытием единственно правильных и с тех пор навсегда установленных отношений строительного искусства, развитием всех истинных форм поэзии вместе с изобретением действительно прекрасных стихотворных размеров, построением философских систем по всем основным направлениям человеческого мышления, элементами математики, основами разумного законодательства и вообще созданием норм для истинно прекрасного и благородного человеческого существования. Ибо этот маленький избранный народ муз и граций был одарен, можно сказать, инстинктом красоты. Инстинкт этот распространялся на все: на лица, фигуры, позы, одежды, оружие, здания, сосуды, утварь и прочее, и не покидал его нигде и никогда. Поэтому мы всегда настолько же отдалимся от хорошего вкуса и красоты, насколько отдалимся от греков, — в особенности в скульптуре и архитектуре; и поэтому же никогда древние не устареют. Они — та полярная звезда для всех наших стремлений и в литературе, и в изобразительном искусстве, которую мы никогда не должны терять из виду, и ею останутся. Посрамление ожидает эпоху, которая дерзнула бы устранить древних. И если бы какая-нибудь испорченная, жалкая и доступная лишь материальному „современность“ и освободила себя от их школы, чтобы тем свободнее услаждать себя собственным самомнением, она тем посеяла бы только стыд и позор.
Напротив, в механических и технических искусствах, как и во всех отраслях естествознания, греки стоят далеко позади нас; и это — потому, что эти вещи больше требуют времени, терпения, методы и опыта, чем высших духовных сил. Поэтому в большей части естественнонаучных произведений древних поучительно для нас почти только то одно, как многого они не знали. Кто хочет знать, как невероятно далеко заходило невежество древних в физике и физиологии, пусть прочтет problemata Аристотеля; они — настоящий specimen ignorantiae veterum. Проблемы, правда, по большей части поняты верно, а иногда и очень тонко; но решения в большинстве случаев совсем жалки, так как Аристотель не знает других элементов объяснения, как все только το ϑερμον και ψυχρον, το ξηρον και ὑγρον (теплое и холодное, сухое и влажное).
Греки, как и германцы, были вселившееся из Азии племя, — орда; и те, и другие, вдали от родины, развивались вполне самостоятельно. Но что стало из греков, и что из германцев! — Стоит, например, сравнить хотя бы мифологию тех и других. Она позднее послужила для греков основанием для их поэзии и философии, — первыми их воспитателями была древние певцы, Орфей, Музей, Амфион, Лин, под конец — Гомер. За ними последовали семь мудрецов и, наконец, явились философы. Таким образом, греки как бы прошли школу из трех классов, чего у германцев (до переселения народов) нет и в помине.
В гимназиях не следовало бы преподавать старогерманской литературы, Нибелунгов и других поэтов средневековья; все это, конечно, — вещи очень любопытные и достойные прочтения, но они не содействуют образованию вкуса и отнимают время, которое по праву принадлежит древней, действительно-классической литературе. Если вы, благородные германцы и немецкие патриоты, на место греческих и римских классиков водворите старогерманскии вирши, вы воспитаете дикарей. Сравнивать же этих Нибелунгов с Илиадой уж настоящее богохульство, от которого во всяком случае следовало бы пощадить уши юношества.
Ода Орфея, в первой книге Эклог Стобея, это — индийский пантеизм, с украшениями, которыми, играя, наделило его пластическое чувство греков. Она не принадлежит Орфею, но все же — древнего происхождения, так как часть ее приводится уже в псевдо-аристотелевском de mundo, — книге, которую в самое последнее время стали приписывать Хризиппу. Кое-что подлинно орфеевское в основе ее, вероятно, и есть; берет даже соблазн видеть в ней документ перехода индийской религии в эллинский политеизм. Во всяком случае, она — хорошее противоядие сообщенному в той же книге и много превозносившемуся гимну Клеанфа в честь Зевса, явственно издающему иудейский запах, почему он многим так и нравится. Я никогда не поверю, чтобы стоик, а следовательно пантеист, Клеанф мог сочинить эти раболепные хвалы, и подозреваю, что автором их был какой-нибудь александрийский еврей. Во всяком случае — не дело так всуе поминать имя Кронида.
Клото, Лахезис и Атропос выражают ту же самую основную мысль, как и Брама, Вишну и Шива. Но мысль эта слишком проста, чтобы из этого мы могли сделать заключение об историческом родстве.
В Гомере многочисленные бесконечно повторяющиеся фразы, тропы, образы и выражения так натянуты и деревянны, вдвинуты так механически, точно их вставляли при помощи шаблонов.
Что поэзия старее прозы, так как первыми начали писать прозой только уже Ферекид — свою философию, и Гекатей Милетский — историю, и это было отмечено древними, как нечто достопамятное, — объясняется следующим образом. Раньше, чем вообще научились писать, для увековечения заслуживающих сохранения фактов и мыслей в их подлинном виде старались излагать их стихами. Когда же затем начали писать, было вполне естественно, что сначала все писали стихами: ведь, иначе и не думали, как то, что все достопамятное сохраняется именно в стихах. Помянутые первые прозаики отступили от этой формы, как уже излишней.
Единственный остаток или, вернее, аналогию греческих мистерий представляет собою франкмасонство; принятие в него это — μυεισϑαι и τελεται; то, чему там научаются, — μυστηρια, а различные степени — те же μικρα, μειζονα και μεγιστα μυστηρια.
Такая аналогия объясняется не случайностью и не унаследованием, а существом дела, которое вытекает из глубины человеческой природы; у магометан аналогией мистерий является суфизм. Так как у римлян собственных мистерий не было, то они посвящались в мистерии чужих богов, особенно Изиды, культ которой в Риме — очень раннего происхождения.
Почти на все наши позы и телодвижения известное влияние оказывает наша одежда. Этого не было у древних, которые, сохраняя свою широкую, не прилегающую одежду, может быть, при их тонком эстетическом чутье, отчасти делали это и по предчувствию такого неудобства. — Поэтому актер, когда он одет в античный костюм, должен избегать всех тех движений и поз, которые так или иначе вызываются нашей одеждой и уже обратились у нас в привычку; из чего однако вовсе не следует, чтобы он должен был топорщиться и надуваться, как французский скоморох в тоге и тунике, разыгрывающий своего Расина.
Может быть, дух древних можно охарактеризовать тем, что они всегда и во всем стремились оставаться возможно близкими к природе, тогда как для духа нового времени, напротив, характерно стремление возможно больше удалиться от природы. Сравните одежду, обычаи, утварь, жилища, сосуды, искусство, религию, образ жизни древних и новых.