Содержание: О московском «союзе истинно-русских» и его союзе с охранным отделением. О покушении на Витте и убийстве Иоллоса. О съезде союза русского народа. О провокации, в частности, о Жученко. Об аресте Фрумкиной. Вопрос о допустимости участия секретных сотрудников в организации убийства. Расследование покушения на Витте.
Председатель. — Анатолий Анатолиевич, вы изволили быть московским градоначальником по какое время?
Рейнбот. — Я был назначен в январе 1906 г. и был по конец ноября 1907 г. Я даже точно скажу число: я подал рапорт об отчислении 29 ноября 1907 г.
Председатель. — Мы имеем к вам два вопроса. Позвольте начать с более специального: что вам известно о прикосновенности или об участии московского охранного отделения и некоторых лиц, которые стояли во главе охранного отделения, — в деятельности «союза русского народа» и, в частности, в террористической деятельности этой организации?
Рейнбот. — Собственно говоря, о «союзе», как таковом, я не могу дать вам никаких указаний, в том смысле, что охранное отделение шло с ним в каком-нибудь контакте… Но до меня доходили слухи о том, что некоторые лица из московского «союза» якобы участвовали в охране лично меня, ген. Гершельмана, адмирала Дубасова. Затем я знаю, что он имел соприкосновение с петроградским союзом, с доктором Дубровиным, с фон-дер-Лауницом… Затем являлся лично ко мне, кажется, Торопов и говорил: «Мы знаем такую-то бомбовую мастерскую…». Я на это говорил: «Отправляйтесь в охранное отделение, так как это меня не касается…». Могу сказать относительно гр. Буксгевдена, который состоял чиновником особых поручений при ген.-губернаторе, что он очень активно шел всегда за указанием различных сведений, за организацией охраны… Кроме того, я имел сведения об одном лице, именно о Богданове, который был впоследствии убит на кладбище на Выборгской стороне и который состоял управляющим при гр. Буксгевдене. Затем, я слышал кое-что лично от гр. С. Ю. Витте, который, как вам, вероятно, не безызвестно, производил дознание частным образом о покушении, которое было произведено на него: так он говорил мне, что якобы Буксгевден замешан в эту историю… Потом — еще относительно Буксгевдена: когда был убит в Москве Иоллос, который был, кажется, членом редакции, то мною были получены сведения относительно того, что это организовано будто бы Богдановым, который служил у гр. Буксгевдена в качестве управляющего… Гр. Витте говорил, что этот Богданов был якобы секретным сотрудником охранного отделения петроградского, но не московского. Витте показал свою переписку со Столыпиным, по поводу покушения на него, и там эти фамилии фигурировали: Богданов и Буксгевден. Затем, сейчас мне вспоминается такой факт: когда было убийство Иоллоса, я был в Петрограде, и так как я всегда был страшный враг убийств — и справа и, конечно, слева — и так как мне казалось, что тут что-то неладное, то я сейчас же послал г-же Иоллос сочувственную телеграмму; а приехав в Москву, потребовал от начальника охранного отделения Климовича самого строжайшего расследования. Я очень интересовался этим, делом и меня это страшно возмущало… На моей памяти было несколько таких фактов: убийство Герценштейна, покушение на гр. Витте, и, наконец, убийство Иоллоса… Я, может быть, несвязно рассказываю, но я это делаю, чтобы не забыть некоторые подробности… По делу Герценштейна мне пришлось производить некоторые расследования, так как сведения об убийстве появились накануне самого убийства. По этому делу было произведено дознание, и в департаменте полиции должен был сохраниться протокол этого дознания. Черновик же есть у меня дома и, если бы вам понадобилось, я бы мог его дать… У меня на этой почве со Столыпиным были очень крупные недоразумения и кончилось большой травлей. По этому вопросу мы с ним совсем разошлись.
Председатель. — Пожалуйста, изложите дело по существу…
Рейнбот. — Наблюдал за этим делом прокурор Арнольд. И тогда выяснилось, что Богданов жил по паспорту, — сейчас боюсь сказать, какому, но этот паспорт был получен в одном из пригородных участков, кажется, в Симоновском участке… Этот паспорт был передан в охранное отделение и из охранного отделения передан Богданову: в этот момент меня это нисколько не удивило, потому что иногда сотрудникам давали паспорта, а ему под его собственной фамилией было неудобно ездить… Я знаю, что прокурор Арнольд добивался узнать, каким образом этот паспорт попал в охранное отделение и, затем, как он попал к Богданову… Потом, когда получились сведения об убийстве Богданова, то, я помню, ко мне пришел Климович, очень взволнованный, и говорит: «Я от вас не могу скрыть, что я лично этот паспорт передал»… Я спрашиваю: «Для чего же вы это сделали? Вы знаете, что это служащий Буксгевдена?» Он говорит: «Под его фамилией нельзя было, я и дал паспорт»… А взволновался он потому, что, кажется, в «Петроградской газете» появились сведения со всеми номерами телефонов, которые нашлись в кармане Богданова, и были секретные телефоны, которые могло получить только лицо, бывшее в соприкосновении с охранным отделением… Тогда я Климовичу сказал: «Я требую, чтобы Арнольду было сообщено, каким образом все было, и если тут явится вопрос о каких-нибудь провокационных убийствах, то я, — имейте в виду, — вас не пощажу!»… Вскоре пришел вопрос из министерства, насколько справедливы сведения, которые появились в газетах? Была исповедь убийцы Федорова. Я этим очень встревожился: все это составило картину — что что-то не ладно… Я доложил Гершельману. Гершельман рассердился и говорит: «Вы не понимаете!»… Я говорю: «Я покрывать не буду!»… В департаменте полиции должен быть мой рапорт: там должна быть моя собственная приписка, что, по-моему мнению, слухи, появившиеся в газетах, имеют основание… Тогда я лично докладывал Столыпину о необходимости расследования, — насколько здесь причастен или не причастен Буксгевден и компания…
Председатель. — Вы изволили уйти с поста московского градоначальника в ноябре. Что группа союза русского народа и, в частности, ее боевая дружина, существовали в момент вашего ухода?
Рейнбот. — Относительно боевой дружины я совершенно не знаю. Я слышал от фон-дер-Лауница, что у него в Петрограде была боевая дружина, якобы, на Путиловском заводе… Но я не допускал никаких боевых дружин и, если они существовали, то — в тайне от меня. Как я лично к этому относился? — я скажу: меня как-то зондировали, как я к этим убийствам отношусь и как, вообще, отношусь к убийствам справа… Я сказал, что в законе не предусмотрены ни правые, ни левые убийства, а предусмотрены просто убийства, и, следовательно, будет ли оно справа или слева, — оно совершенно одинаково карается законом! Кстати, в одной газетной заметке этот разговор приписывается Климовичу… Я не помню, с кем был, но могу утверждать, что это было не с Климовичем: он меня бы никогда не спросил! У меня был взят человек, который шел против провокаторских выступлений, Н. А. Макаров, который ушел из департамента полиции именно потому, что он совершенно разошелся с Рачковским по поводу его политики и по поводу погромных воззваний: я тогда переговорил с Дурново, и взял его, чтобы поставить розыскное дело в Москве без провокационных приемов. Категорически утверждаю, что мне неизвестно о существовании какой-нибудь боевой организации союза русского народа в Москве… Может быть, она существовала, но я говорю: так как они знали мой взгляд, то они, может быть от меня скрывали…
Председатель. — Скажите, пожалуйста, ваша точка зрения по отношению к союзу русского народа была разделяема центром, т.-е. министерством внутренних дел, департаментом полиции и т. д.?
Рейнбот. — Как вам сказать? Как вам известно, я с Петром Аркадиевичем очень разошелся по многим взглядам — и именно, по поводу этих политических партий, — потому что я считал, что я не могу опираться ни на союз русского народа, ни на кого: я должен опираться только на закон! И ко мне из партии союза русского народа так же ходили, как ходили с.-р. или с.-д. Так что единственный только раз, я помню, мне пришлось несколько, собственно говоря, политиканствовать: это, когда вопрос шел о выборах в Гос. Думу (я, так сказать, отвечаю вам на вопрос). Мне пришлось по поручению П. А. составлять блок союза русского народа с октябристами и сводить у себя в доме двух представителей — союза русского народа и — октябристов. Вот единственно, собственно говоря, что было…
Председатель.-—Т.-е. кого: А. И. Гучкова и…?
Рейнбот. — Если можно, я просил бы фамилий не называть…
Председатель. — Здесь их называют.
Рейнбот. — Мне не хотелось… Но, если требуется, я могу: протоиерей Восторгов и А. И. Гучков.
Председатель. — Второй вопрос заключается вот в чем: что вам известно о провокации?
Рейнбот. — Видите, относительно союза русского народа я помню очень характерный эпизод. Это было на Пасхе 1907 г. Был разрешен всероссийский съезд союза русского народа и одновременно, тогда же был разрешен (несмотря на мой личный протест против этого) Пироговский съезд: — как вам известно — два съезда, совершенно диаметрально - противоположных по своему политическому направлению! И вот, на этом съезде союза русского народа неистовствовал тогда Илиодор, который дошел, в конце-концов до того, что начал ругать губернаторов чуть ли не площадными словами… И лично мне пришлось вести большую борьбу с Гершельманом, чтобы не допустить каких-либо шествий со знаменами, потому что я считал — особенно в такие тревожные дни — такие шествия недопустимыми… Если допустить шествия союза русского народа, то отчего же не допустить и шествия других партий, которые тогда считались легальными? .. И тогда, со стороны Столыпина, была одобрена такая точка зрения, которая, правда, послужила порчею моих отношений с Гершельманом… Но Столыпин одобрил тогда мою точку зрения.
Председатель. — Что вам известно, по вашей должности московского градоначальника, — о провокации, о провокационных убийствах, может быть, отчасти об Азефе и о точке зрения на провокацию департамента полиции и Столыпина?
Рейнбот. — Вот это такой… очень уж общий вопрос! Дело в том, что я могу только, так сказать, свои воспоминания по беседам со Столыпиным передать, относительно провокации, потому что лично мне на провокацию, собственно говоря, не пришлось так натолкнуться… Но мне было известно…
Председатель. — Позвольте, а разве вы не знаете Жученко? Ведь, Фрума Фрумкина на вас должна была покушаться, а ей карман пришивала Жученко!
Рейнбот. — Я хочу выяснить, что я понимал под провокацией. Я понимал под провокацией всегда вот что: например, одно время жандармские офицеры получали Владимирский крест за открытие типографий: и бывали случаи, — в лучшем виде! — что поставят типографию, сорганизуют, затем ее откроют и хвастаются, что они получили крест… Вот, как я считал, что такое, собственно, провокация… Но Жученко-Гернгросс была секретный сотрудник, шпион, которая доносила о готовящихся преступлениях…
Председатель. — Иногда, доносила после совершения преступления, принимая при этом участие в его организации…
Рейнбот. — Лично мне она два раза сохранила жизнь от Фрумы Фрумкиной, — потому что Фрума Фрумкина, как известно, два раза на меня покушалась, а Жученко меня предупредила… Это я вам скажу сейчас. Было убийство в университете и ограбление университетской кассы. Так как я всегда на похоронах бывал, то поехал и сюда на похороны убитого (было убийство околоточного). Покушаться должны были на меня, — об этом сказал Климович. Об агентуре я не знал — не знал, что Жученко-Гернгросс была: обо всем этом я узнал впоследствии, когда ушел, что была такая агентура женская… Я знал: какая-то есть; а какая? — меня совершенно не касалось, потому что это дело совершенно охранного отделения… Фамилии никогда не говорили, потому что фамилии прямо сообщались департаменту полиции. Это первое покушение на мою жизнь. А второй раз, она же должна была покушаться на меня в театре. И то же самое: меня Климович предупредил, чтобы я в театр не ехал, что он собирается арестовать ее там, при входе (это был какой-то торжественный спектакль)… Действительно, она была арестована при входе…
Председатель. — Мы здесь установили такую точку зрения, что провокация есть участие секретного сотрудника в активных действиях, т.-е. в преступлении, и одновременное состояние его на службе в охранном отделении, при чем это действие его может сводиться к участию в партийной организации или в отдельных актах, например, террористических. Ведь, вам известно, может быть, post factum, что было довольно легко открыть покушение на вас Фрумы Фрумкиной, так как Жученко даже сама пришивала Фрумюиной карман, куда револьвер клала, отправляя ее в театр, и т. д.
Рейнбот. — Я говорю: это узнал по докладу Климовича… Вообще охранное отделение знало, что готовится такое-то покушение, например, на Гершельмана, что получены сведения от агентуры о том, что должны приехать такие-то и такие лица…
Председатель. — И это покушение происходило, кажется, тоже с участием Жученко, во-первых, и при косвенном участии Азефа, во-вторых…
Рейнбот. — Я должен сказать, повторяю, что я не знал, какая агентура… Я знал, что они ходят на какие-то свидания (потому что на конспиративных квартирах были свидания) и что есть целая система шпионажа, целая система — как они называли — этих сотрудников, попросту, шпионажа… И Климович мне все докладывал сведения: что вот готовится, положим, покушение на такого-то, что он поставил наружное наблюдение, собирает сведения и т. д. И затем, — арест или предупреждение тем или иным способом этого преступления… Но, конечно, возможно, — и не только возможно, а это было не иначе как если эта Жученко сама участвовала в этой штуке! Относительно Азефа скажу, что во время пребывания моего градоначальником я о нем ни разу ничего не знал…
Председатель. — И вы не знали о существовании Азефа?
Рейнбот. — Совершенно не знал.
Председатель. — Т.-е. о существовании секретного сотрудника в боевом центре партии с.-р.?
Рейнбот. — Совершенно не знал об Азефе. Я впервые узнал из газет, когда был запрос в Думе… Вообще, я от этого дела старался держаться дальше, потому что это дело их — покупать себе шпионов… А какой то шпион был — я не интересовался… Только, когда докладывали, я всегда требовал от них, чтобы давались основания для того или другого ареста, потому что нельзя так себе арестовать… Когда я приехал в Москву у меня сидело шесть тысяч, и когда я вызвал начальника охранного отделения, он мог поставить только скобку и написать: «по забастовке»! Нельзя держать людей под арестом за то, что они были — «по забастовке»… Я требовал: почему такой-то арестован?.. Но лично, кто из шпионов докладывал, я обыкновенно не знал. Я узнал об этой самой Жученко в самом конце службы в градоначальстве; а относительно Азефа, я повторяю, узнал только из газет, когда был запрос в Думе. Затем, позвольте еще: когда было покушение на меня на Тверской, то, должно быть, через неделю, через две, я из агентуры узнал, что покушение было при участии, кажется, Рысса. Потом, я знаю, этот самый Рысс покушался на Коттена в Париже…
Председатель.— И оказался сотрудником охранного отделения.
Рейнбот. — Он поехал на свидание к нему туда именно как сотрудник охранного отделения.
Председатель. — Т.-е. Коттен поехал к нему?
Рейнбот. — Когда он к нему поехал, тот на него покушался; вероятно, он был разоблачен партией, и вот, чтобы реабилитировать себя…
Председатель. — Но послушайте: перед вами, перед министром, перед департаментом полиции вставал вопрос о допустимости участия секретных сотрудников в самой организацию убийства?
Рейнбот. — Безусловно, разговор был… Я лично сказал, что сотрудник участия ни в какой организации принимать не может. Это дело совести или, я бы сказал, вернее, дело его безнравственности — шпионить и доносить… Но допускать, чтобы он принимал участие!.. Я могу указать вам один факт, который, может быть, осветит перед вами мой личный взгляд на это дело. Был однажды вопрос относительно того, что один из сотрудников получил приказание перевезти бомбы… И вот был приказ тогда как-нибудь его отстранить, чтобы не было обвинения в том, что сотрудник участвует в подготовке убийства. Я не помню, это было покушение на какого-то губернатора…
Председатель. — Это, кажется, на Гершельмана.
Рейнбот. — Только не на Гершельмана: это куда-то в провинцию из центрального комитета, из Москвы, — куда-то везли бомбы, — так, я помню, Климович докладывал… Я говорю: «Пожалуйста, устройте так, чтобы сотрудник не участвовал!»… — Я считал, что сотрудник не может участвовать.
Председатель. — Вы не можете вспомнить из ваших докладов Столыпину что-либо, относящееся к этого рода политике?
Рейнбот. — Относительно Столыпина… Я знаю, он был недоволен моим взглядом на дело Иоллоса — это раз (я требовал, во что бы то ни стало дело вести самым энергичным образом, т.-е. расследование)… Затем, по поводу покушения на гр. Витте: Столыпин говорил таким образом, что Витте — сам на себя устроил…
Председатель. — А вы какое к этому имели отношение?
Рейнбот. — А просто шел разговор, что будто какой-то москвич участвует в этом деле, — что будто Богданов участвует там… Вот почему я и говорил со Столыпиным: я имел сведения, что будто Богданов участвует в этом деле… И потом, Витте не свой счет устроил расследование (это расследование вел Мануйлов). Когда они дошли до фамилии Богданова, я через Витте узнал об этой фамилии и говорил с Петром Аркадьевичем, — что это, собственно говоря, недопустимая вещь… Но мне сказали, что я не понимаю, потому что тогда следователь точно установил, что это сделал сам гр. Витте…
Председатель. — Вы не знаете, где теперь находятся гр. Буксгевден?
Рейнбот. — Нет, не имею сведений…
Председатель. — Вы не помните его имя, отчество?
Рейнбот. — Нет, не помню.
Председатель. — В пределах этих общих вопросов вы сами, может быть, вспомните что-либо, сюда относящееся?..
Рейнбот. — Знаете: так трудно! — целый громадный период был…
Родичев. — Вы называли фамилию убитого Богданова, и говорили, что ему был дан паспорт. Сколько я помню, здесь в Петрограде произносилась фамилия Казанцева. Может быть, я путаю фамилии? Но помните, здесь, в Петрограде, Казанцев найден был? Я этот вопрос задал с тем, что, может быть, настоящая фамилия убитого была Богданов, а паспорт был ему выдан московским охранным отделением с фамилией Казанцева…
Рейнбот. — Я не могу точно ответить… Если бы я был предупрежден, я бы подготовил материал. Я только могу предложить сейчас Комиссии, что, если ей будет угодно, то у меня остались черновики в Москве, — и я могу вам их доставить…
Председатель. — Я прошу вас, если можно, доставить нам два документа: протокол дознания об убийстве Иоллоса и рапорт ваш с вашей заметкой.
Рейнбот. — Да! например, относительно Герценштейна: тогда была возмутительная вещь… Появились сведения накануне убийства в газетах, и я поручил производство этого расследования не охранному отделению, а поручил непосредственно Макарову. Макаров являлся в роли следователя, а я — наблюдающего за следствием…
Председатель. — А что вас заставило так сделать?
Рейнбот. — До меня доходили, слухи, что тут далеко не ладно.
Председатель. — В смысле охранного отделения?
Рейнбот. — Нет, не в смысле охранного отделения, а в смысле того, чтобы не было, как тогда, — помните? погромные воззвания Комиссарова… Мне хотелось искоренить это в Москве. Тогда вызывался Оловенников, и пришлось его, в конце концов, одного допросить… (Оловянников был редактором газеты «Вече».) И он тогда признался, что у них намечен целый ряд лиц к убийству… Я обо всем сейчас же сообщил Петру Аркадьевичу.
Председатель. — На этом мы сегодня кончим.