Сахалин (Дорошевич)/Вольная тюрьма/ДО
| ← Тюрьма кандальная | Сахалинъ (Каторга) — Вольная тюрьма | Мастерскія → |
| Источникъ: Дорошевичъ В. М. I // Сахалинъ. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1903. — С. 50. |
Люди на работахъ.
Въ тюрьмѣ остались только староста, «каморщики», — т.-е. уборщики камеръ, — парашечники, — вообще «чиновники», какъ ихъ насмѣшливо называетъ каторга.
Метутъ, скребутъ, чистятъ, прибираютъ.
Вездѣ бѣлятъ.
Изъ ельника дѣлаютъ очень живописные узоры и убираютъ ими стѣны.
Ждутъ пріѣзда начальства, — и, конечно, тогда тюрьма не будетъ имѣть того вида, какой она имѣетъ теперь въ своемъ обычномъ, повседневномъ, будничномъ уборѣ.
Вольная тюрьма, — и Корсаковская и всякая другая на Сахалинѣ, — производитъ впечатлѣніе, просто-напросто, ночлежнаго дома.
Очень плохого, очень грязнаго, гдѣ собираются самые подонки городской нищеты.
Гдѣ никто не заботится ни о воздухѣ, ни о чистотѣ, ни о гигіенѣ.
Пришелъ, выспался — и ушелъ!
— Пропади она пропадомъ!
Грязныя, тусклыя окна пропускаютъ мало свѣта.
Нары — посреди каждаго «номера» — скатомъ на двѣ стороны. Нары вдоль стѣнъ.
Грязь — хоть ножомъ отскабливай. Мыломъ никакимъ не отмоешь.
Когда моютъ полы, поднимаютъ одну изъ половицъ, и грязь просто-напросто стекаетъ подъ полъ.
Мы застаемъ какъ разъ такую картину.
— Ахъ, свиньи, свиньи! — качаетъ головою смотритель, словно въ этомъ виноваты однѣ «свиньи».
Пробую палкой, — палка чуть не на полъ-аршина уходитъ въ жидкую грязь въ подполицѣ.
На этомъ-то болотѣ изъ грязи стоитъ тюрьма. Этими испареніями дышатъ люди.
— Очень, очень скверная тюрьма! — подтверждаетъ смотритель. — Теперь еще ничего, только сыро. А зимой — холодъ. Скверно, очень, очень скверно.
Почти во всякой тюрьмѣ, въ какомъ-нибудь номерѣ, вы непремѣнно увидите скрипку. Она виситъ обыкновенно на передней стѣнѣ, гдѣ виситъ все, что есть наиболѣе цѣннаго у тюрьмы, — образъ, лубочныя картины, какія есть, лучшее платье. Около этой же стѣны стоитъ обыкновенно и отдѣльная, сравнительно чистая постель всегда «чисто» одѣтаго въ свое платье старосты.
Скрипка — любимый инструментъ каторги.
Помню, я разсказалъ кому-то изъ каторжныхъ ту сцену изъ «Мертваго дома», гдѣ Достоевскій описываетъ, какъ загулявшій каторжанинъ нанимаетъ скрипача, и тотъ цѣлый день ходитъ за нимъ и пищитъ на скрипкѣ.
Мой собесѣдникъ даже словно обрадовался.
— Вотъ, вотъ, — для этого самаго! Загуляетъ кто! Это господинъ, про котораго вы изволите говорить, вѣрно описалъ.
— Да вѣдь онъ описывалъ давнишнее время.
— Все одно, — и теперь-съ. Скрипка — первая штука, ежели гулять. Веселый струментъ.
Въ одной изъ камеръ на стѣнѣ висѣли самодѣльныя картины одного изъ каторжныхъ, Бабаева. Картины изображали скачущихъ верхами генераловъ.
— А гдѣ самъ художникъ?
— На обвахтѣ сидитъ. Въ одиночкѣ содержится.
— Вотъ что, я возьму одну картину, — на тебѣ рубль, передай Бабаеву. Ему, чай, на табачишко, на сахаръ нужно! — далъ я нарочно, чтобъ испытать, передастъ ли человѣкъ деньги своему еще болѣе страждущему товарищу.
— Смотри же, передай!
— Помилте!
Деньги переданы не были.