Графъ съ Вашингтономъ отправились въ печальную экскурсію, разговаривая между собою дорогой.
— И, по обыкновенію, опять одно и то же!
— Что такое, полковникъ?
— Ихъ было ровно семь штукъ въ той гостинницѣ, — этихъ злополучныхъ актрисъ. И, конечно, всѣ онѣ погорѣли.
— Сгорѣли, хотите вы сказать?
— Нѣтъ, спаслись, какъ бываетъ всегда, но въ то же время, какъ обыкновенно, ни одна изъ нихъ не успѣла захватить съ собою своихъ драгоцѣнностей.
— Странно!
— Не то, что странно, а это самая непонятная вещь, какая только можетъ быть. Никакіе уроки рѣшительно нейдутъ имъ впрокъ. Эти женщины, повидимому, способны задолбить только что-нибудь изъ книги. Въ нѣкоторыхъ случаяхъ ихъ преслѣдуетъ какая-то неумолимая судьба. Возьмемъ хотъ драматическую актрису… Какъ, бишь, ее зовутъ?.. которая разыгрываетъ еще такія раздирательныя роли. Она пріобрѣла громкое имя — на ея спектакли сбѣгаются, какъ на собачью травлю — а все изъ-за чего? Изъ-за пожарныхъ катастрофъ по разнымъ гостинницамъ.
— Какъ, неужели это способствовало ея артистической славѣ?
— Конечно, нѣтъ, но ея имя стало популярнымъ. Изъ-за этого и бѣгутъ на нее смотрѣть, а чѣмъ она прославилась, про то позабываютъ. Сперва она стояла въ самомъ низу лѣстницы, совсѣмъ никому неизвѣстная — получала всего по тридцати долларовъ въ недѣлю и должна была сама прокладывать себѣ пути.
— Какіе пути?
— Ну, однимъ словомъ, находить побочныя средства на наряды и театральные костюмы. И вотъ въ одинъ прекрасный день эта актриса погорѣла, причемъ у нея погибло брилліантовъ на тридцать тысячъ фунтовъ стерлинговъ.
— Да откуда же она ихъ взяла?
— Кто знаетъ! Вѣроятно, надарили юные хлыщи да плѣшивые старикашки изъ первыхъ рядовъ креселъ. Всѣ газеты трубили о ней. Тогда она потребовала увеличенія оклада и получила его. Отлично. Потомъ у нея опять сгорѣли всѣ брилліанты и это до такой степени подняло пострадавшую въ глазахъ публики, что она попала въ разрядъ театральныхъ звѣздъ.
— Ну, сдѣлать ея знаменитой, благодаря только пожарамъ въ гостинницахъ, не велика заслуга, да и проку въ томъ не много.
— Очень ошибаешься. Не всякому везетъ такое счастье, а эта актриса просто въ сорочкѣ родилась. Гдѣ бы ни горѣла гостинница, ужь она тутъ, какъ тутъ, а если самой ей нельзя тамъ быть, то непремѣнно въ сгорѣвшемъ отелѣ очутятся ея брилліанты. Чѣмъ ты это объяснишь, какъ не особеннымъ, необыкновеннымъ счастьемъ?
— Никогда не слыхивалъ о такихъ чудесахъ. Должно быть, у нея сгорѣло нѣсколько квартъ брилліантовъ?
— Какое квартъ, скажи лучше: нѣсколько четвериковъ. Дошло до того, что ее боятся пускать въ гостинницы. Думаютъ, что она накликаетъ пожаръ. Кромѣ того, и страховыя общества смотрятъ на нее косо. Въ послѣднее время ей что-то не везло, но вчерашній пожаръ опять поправитъ ея дѣла. Вчера у нея сгорѣло драгоцѣнностей на шестьдесятъ тысячъ фунтовъ стерлинговъ.
— Она просто сумасшедшая. Будь у меня брилліантовъ на шестьдесятъ тысячъ фунтовъ стерлинговъ, я никогда не рискнулъ бы взять ихъ съ собою въ отель.
— И я тоже, но попробуй, вразуми актрису. Та, о которой идетъ рѣчь, погорала тридцать пять разъ. Но увѣряю тебя, что если бы сегодня ночью сгорѣла гостинница въ Санъ-Франциско, она непремѣнно ухитрилась бы погорѣть и тамъ, вотъ помяни мое слово. Ужасная дура! Говорятъ, у нея разсѣяны брилліанты по всѣмъ гостинницамъ въ Америкѣ.
Когда они пришли къ мѣсту пожара, несчастный старый графъ взглянулъ на выставленные трупы и поспѣшилъ отвернуться, потрясенный печальнымъ зрѣлищемъ.
— Правду говорили, Гаукинсъ, — произнесъ онъ, — самые близкіе друзья не узнали бы ни одного изъ этихъ пятерыхъ покойниковъ. Выбери ты любой трупъ; я не могу.
— Да какой же мнѣ взять?..
— Который хочешь; все равно.
Однако полицейскіе увѣрили графа — они его знали, онъ былъ извѣстенъ въ Вашингтонѣ всякому — что, судя по мѣсту нахожденія труповъ, ни одинъ изъ нихъ не могъ быть останками его знатнаго молодого родственника. Они указали тотъ пунктъ сгорѣвшей гостинницы, гдѣ, если вѣрить газетнымъ отзывамъ, постигла виконта геройская смерть; потомъ указали ему другое мѣсто совсѣмъ на противоположномъ концѣ, гдѣ долженъ былъ очутиться его прахъ, если онъ задохся отъ дыму въ своей спальнѣ; наконецъ, указали еще третье мѣсто, опять на дальнемъ разстояніи отъ первыхъ двухъ, гдѣ онъ могъ погибнуть, тщетно стараясь спастись черезъ боковой выходъ въ задней стѣнѣ дома. Но здѣсь труповъ не оказывалось. Полковникъ смахнулъ слезу и обратился къ Гаукинсу.
— Что, не правду я говорилъ насчетъ пепла? Чуяло мое сердце! Потрудись-ка, сбѣгай въ лавку да купи мнѣ еще пару корзинъ.
Они благоговѣйно набрали по корзинѣ золы со всѣхъ трехъ указанныхъ мѣстъ и повезли ихъ домой. Надо было придумать наилучшій способъ переправы этихъ останковъ въ Англію, гдѣ ихъ ожидало погребеніе съ подобающими почестями. Мельберри Селлерсъ считалъ себя обязаннымъ сдѣлать въ данномъ случаѣ все, отъ него зависящее, въ знакъ уваженія къ высокому званію покойнаго.
Корзины были поставлены на столъ въ комнатѣ, служившей прежде библіотекой, гостиной и мастерской, а теперь переименованной въ аудіэнцъ-залу, послѣ чего друзья отправились наверхъ, въ чуланъ, набитый разнымъ хламомъ, чтобы поискать тамъ британскій флагъ, какъ необходимую принадлежность погребальной помпы. Минуту спустя вернулась домой и леди Росморъ. Она увидала корзинки, какъ разъ въ ту минуту, когда ей попалась на глаза старая Джинни. Хозяйка не на шутку разсердилась и стала бранить ее:
— Чего ты еще не выдумаешь! Какая пришла тебѣ блажь пачкать столъ въ парадной комнатѣ этими гадкими корзинами съ золою?
— Съ золою? — Негритянка подошла посмотрѣть и всплеснула руками. — Да я и въ жизни своей не видывала эдакой гадости.
— Развѣ не ты притащила ихъ сюда?
— Кто, я? Первый разъ вижу. Это, должно быть, Даніэль. Старый болванъ скоро совсѣмъ спятитъ съ ума, миссъ Полли.
Но Даніэль также оказался тутъ непричемъ, когда его позвали и разспросили.
— Совсѣмъ не знаю, откуда это взялось, — пояснилъ онъ. — Ужь не съ пожара-ли…
— Охъ! — простонала леди Росморъ, задрожавъ всѣмъ тѣломъ. — Теперь я понимаю. Отойдите прочь. Это его пепелъ.
— Его, м'леди?
— Ну, да, вашего молодого господина, ма’съ Селлерса изъ Англіи, который сгорѣлъ вчерашней ночью.
Миледи не успѣла перевести духъ послѣ сказанныхъ ею словъ, какъ уже осталась въ комнатѣ одна. Она пошла отыскивать мужа съ твердымъ намѣреніемъ помѣшать исполненію его программы, въ чемъ бы послѣдняя ни заключалась, «потому что, — мысленно прибавила почтенная дама, — когда Мельберри заберетъ себѣ въ голову разныя чувствительныя исторіи, онъ становится совсѣмъ болваномъ и способенъ натворить неслыханныхъ глупостей, если дать ему волю». Она столкнулась съ нимъ, когда онъ несъ изъ чулана британскій флагъ. Тутъ полковникъ сообщилъ ей, что желаетъ воздать «умершему подобающія почести и съ этой цѣлью рѣшилъ пригласить на проводы покойника правительство и публику. Однако, жена перебила его:
— Послушай, Мельберри; все это прекрасно; никто не осудитъ тебя за вниманіе къ родственнику, но какъ ты неловко берешься за дѣло. Подумай самъ: ну, можно-ли вертѣться вокругъ корзинки съ золою и корчить печальную мину? Какая тутъ торжественность? Ровно никакой. Вѣдь всякому придетъ въ голову, что въ этой золѣ, пожалуй, и нѣтъ человѣческаго праха. Да это подумаютъ еще при видѣ одной корзинки, а что скажутъ, когда мы выставимъ цѣлыхъ три? При одномъ, провожатомъ, такая погребальная церемонія покажется смѣшною, а при огромной процессіи и подавно. Вѣдь эдакъ наберется — чего добраго — тысячъ пять народу. Шутка сказать. Нѣтъ, брось эту затѣю; придумай что-нибудь другое.
Полковникъ поразмыслилъ и уступилъ доводамъ жены, когда нашелъ, что женскій инстинктъ подсказалъ ей правду. Онъ рѣшилъ только просидѣть вечеръ у праха виконта, вдвоемъ съ Гаукинсомъ. Однако, и это показалось излишнимъ миссисъ Селлерсъ. Впрочемъ, она не стала больше спорить, сознавая, что ея мужъ поступаетъ такъ, движимый своей честной натурой и сердечной добротой. Въ самомъ дѣлѣ, въ этой чуждой странѣ злополучные останки молодого лорда нигдѣ не могли найти себѣ пріюта и дружескаго вниманія, кромѣ дома полковника Селлерса. Послѣдній задрапировалъ британскимъ флагомъ всѣ три корзины, повязалъ клочекъ траурнаго крепа на дверную ручку и замѣтилъ, наконецъ, съ довольнымъ видомъ:
— Ну, теперь все хорошо. Мы устроили его, какъ могли при настоящихъ обстоятельствахъ. Впрочемъ, нѣтъ! Въ данномъ случаѣ надо поступить съ своими ближними, какъ мы хотимъ, чтобы поступали съ нами. Недостаетъ еще одного.
— Чего, мой другъ? — спросила леди Росморъ.
— А траурныхъ гербовъ.
Жена находила, что лицевой фасадъ ихъ дома и безъ того достаточно испещренъ этими украшеніями. Перспектива увеличенія декорацій подобнаго рода привела ее въ ужасъ и она проклинала въ душѣ новую затѣю мужа.
— Я полагаю, — нерѣшительно замѣтила бѣдная женщина, — что эту честь оказываютъ только очень, очень близкимъ родственникамъ, которые…
— Вы правы, вы совершенно, безспорно правы, миледи, но у насъ нѣтъ болѣе близкихъ родственниковъ, какъ семья узурпатора. Потому намъ нельзя поступить иначе. Мы — рабы аристократическаго обычая и должны ему подчиняться.
Траурные гербы отличались на этотъ разъ излишнею громадностью и пламенѣли подобно вулкану, представляя смѣшеніе самыхъ яркихъ красокъ. Но эта пестрота льстила варварскимъ вкусамъ графа и удовлетворяла его пристрастію къ симметріи и полнотѣ; весь лицевой фасадъ дома буквально исчезалъ подъ этими символами знатности и могущества рода Росморовъ.
Миледи съ дочерью присоединились вечеромъ къ мужчинамъ, сидѣвшимъ у праха почти до полуночи, и всѣ четверо принялись обсуждать вопросъ о томъ, что слѣдуетъ предпринять съ останками молодого лорда. Росморъ непремѣнно хотѣлъ отослать ихъ на родину въ сопровожденіи особой комиссіи и съ оффиціальными свидѣтельствами, но жена колебалась и нерѣшительно спросила:
— Неужели ты собираешься отослать всѣ три корзины?
— Ну, конечно, всѣ.
— За-разъ?
— Это къ отцу-то? Ну, нѣтъ, ни за что. Подумай, каковъ ему будетъ ударъ. Гораздо лучше, если мы станемъ отсылать ихъ по одной, чтобы онъ получилъ ихъ не вдругъ.
— И вы полагаете, что такъ ему будетъ легче, папа?
— Разумѣется, Гвендоленъ. Вспомни, что вѣдь ты молода и вынослива, а онъ старикъ. Если отправить ему все за-разъ, онъ, пожалуй, не выдержитъ. Но раздѣлить посылку на три части будетъ несравненно безопаснѣе. Сначала прибудетъ одна корзина, потомъ, черезъ значительный промежутокъ времени — другая. Такъ онъ мало по малу и привыкнетъ къ своему горю, пока придутъ всѣ три. Кромѣ того, послать такую вещь на трехъ корабляхъ гораздо вѣрнѣе — на случай бурь и кораблекрушеній.
— Нѣтъ, отецъ, — мнѣ ваша мысль совсѣмъ не нравится. Будь я на мѣстѣ стараго графа, для меня было бы ужасно получить прахъ умершаго сына въ такомъ… въ такомъ…
— По частямъ, въ разсрочку, — подсказалъ Гаукинсъ, гордясь своей находчивостью.
— Ну, да, въ разрозненномъ видѣ. Я извелась бы отъ тоски за это время. Ничего не можетъ быть хуже откладыванья, замедленія, ожиданія въ такомъ дѣлѣ, какъ похороны…
— О, въ данномъ случаѣ все обойдется несравненно проще, — подхватилъ графъ успокоительнымъ тономъ. — Гдѣ же такому старому джентльмену выдержать столько проволочекъ? Онъ, просто, устроитъ трое похоронъ.
Леди Росморъ съ изумленіемъ вскинула глаза на мужа:
— Хорошо облегченіе, нечего сказать! Вотъ ужъ придумалъ штуку. Берклея похоронятъ за разъ; въ этомъ я увѣрена.
— И я полагаю также, — подтвердилъ Гаукинсъ.
— Да и я, безъ сомнѣнія, согласна съ вами, — замѣтила дочь.
— Вы всѣ ошибаетесь, — возразилъ графъ, — я сейчасъ докажу вамъ это. Вѣдь только въ одной изъ нашихъ корзинъ заключается прахъ виконта?
— Ну, и отлично! — воскликнула леди Росморъ. — Дѣло ясно, какъ день; возьми и похорони одну эту корзину.
— Разумѣется, — вмѣшалась леди Гвендоленъ.
— Извините, это не такъ просто, — возразилъ графъ, — вѣдь мы не знаемъ, въ которой именно находится онъ. Извѣстно только, что его прахъ лежитъ въ одной изъ корзинъ, но затѣмъ остальное представляетъ загадку. Теперь, надѣюсь, вы меня поняли. По моему, рѣшительно нѣтъ другого исхода, какъ устроить трое похоронъ.
— Сдѣлать три могилы, три монумента, три надписи? — спросила дочь.
— А то какъ же иначе? По крайней мѣрѣ, я поступилъ бы такимъ образомъ.
— Этого нельзя, отецъ. Въ каждой надписи будетъ повторяться одно и то же имя, одни и тѣ же факты, и каждая изъ нихъ должна гласить, что подъ всѣми тремя монументами покоится прахъ виконта Берклея? Воля ваша, это ужь никуда не годится.
Графъ безпокойно заёрзалъ на своемъ сіулѣ.
— Да, — согласился онъ, — это немаловажное препятствіе. Право, теперь я ужь и не знаю, что̀ придумать.
Наступило общее молчаніе. Наконецъ, Гаукинсъ осмѣлился замѣтить:
— А что, если бы смѣшать вмѣстѣ содержимое всѣхъ трехъ корзинъ?..
Хозяинъ схватилъ его руку и горячо пожалъ въ порывѣ благодарности.
— Вотъ кто разрѣшилъ проблемму! — воскликнулъ онъ. — Одинъ корабль, одни похороны, одна могила, одинъ монументъ, — какъ это отлично придумано! Твоя находчивость дѣлаетъ тебѣ честь, майоръ Гаукинсъ, а меня избавляетъ отъ непріятнаго затрудненія и лишняго горя, да и несчастному отцу придется тогда меньше страдать. Итакъ, рѣшено: онъ будетъ отправленъ только въ одной корзинѣ.
— Когда? — спросила жена.
— Завтра же, конечно.
— На твоемъ мѣстѣ я подождала бы, Мельберри.
— Подождала? Зачѣмъ?
— Охота тебѣ мучить убитаго горемъ, бездѣтнаго старика.
— Видитъ Богъ, я не желалъ бы этого.
— Тогда обожди, пока онъ самъ пошлетъ за останками сына. Если ты поступишь такъ, то навсегда избавишь его отъ самой жестокой пытки, какую только можно придумать для родительскаго сердца — т. е. отъ извѣстности, что виконтъ дѣйствительно погибъ. Повѣрь мнѣ, отецъ никогда не пошлетъ за его прахомъ.
— Почему же?
— Потому что послать за нимъ и убѣдиться въ ужасной истинѣ — значитъ для старика потерять послѣднюю слабую надежду на то, что его мальчикъ, можетъ быть, еще спасся отъ гибели и когда-нибудь вернется къ своему отцу.
— Однако, Полли, онъ все равно узнаетъ изъ газетъ, что Берклей сгорѣлъ.
— Старый графъ убѣдитъ себя, что это не правда; онъ будетъ спорить противъ самыхъ очевидныхъ доказательствъ смерти сына и проживетъ этой надеждой до конца своихъ дней. Если же останки будутъ присланы къ нему и этотъ несчастный потеряетъ всякую возможность сомнѣваться…
— Нѣтъ, нѣтъ, онъ никогда ихъ не получитъ, Полли; ты спасла меня отъ преступленія и я буду всю жизнь благословлять тебя за это. Мы благоговѣйно предадимъ прахъ землѣ, и старикъ никогда не узнаетъ о томъ.