Сочиненіе Гартмана не представляетъ, въ отношеніи теоретическомъ, ничего новаго: нервная сила, умственная передача мысли, сомнамбулизмъ, ясновидѣніе и, вообще, безсознательная психическая дѣятельность, уже съ самаго начала спиритическаго движенія, служили гипотезами для естественнаго объясненія медіумическихъ явленіи. Только позже, когда начались явленія матеріализаціи, стали прибѣгать къ толкованію посредствомъ галлюцинаціи. Главная заслуга труда Гартмана состоитъ въ томъ систематическомъ развитіи, которое онъ далъ этимъ способамъ толкованія, въ той методической классификаціи явленій, къ которымъ помянутыя гипотезы могутъ быть прилагаемы; онъ указалъ, при какихъ условіяхъ даннаго факта приложима данная гипотеза: какія требуются условія для допущенія другой гипотезы, и какія опять новыя условія для допущенія третьей, и т. д.
Полагая, что для нѣмецкихъ читателей моихъ, а также и для самого Гартмана было бы не безъинтересно познакомиться, хотя въ бѣгломъ очеркѣ, съ трудами тѣхъ, которые были его предшественниками въ этомъ направленіи, я и предпослалъ этой главѣ, въ нѣмецкомъ подлинникѣ, историческій обзоръ анти-спиритическихъ теорій, заканчивающійся пространными выписками изъ книги Дассьэ «О посмертномъ человѣчествѣ», Подробное изложеніе содержанія этого сочиненія, вмѣстѣ съ критикой притязаній и заключеній автора, были уже напечатаны мною въ «Ребусѣ», а затѣмъ и изданы особой брошюрой подъ заглавіемъ «Позитивизмъ въ области спиритизма»; тамъ-же былъ помѣщенъ мною и краткій обзоръ антн-спиритическихъ теорій; хотя этотъ обзоръ въ отвѣтѣ моемъ Гартману гораздо подробнѣе, но останавливаться здѣсь на немъ и повторять выписки изъ книги Дассьэ будетъ, очевидно, излишнимъ.
Теоріи, посредствомъ которыхъ Дассьэ разсчитывалъ справиться съ спиритическими фактами, имѣютъ также явное сходство съ теоріями Гартмана. «Месмерическая личность» перваго — это «сомнамбулическое сознаніе» послѣдняго; гиперэстезія памяти, умственная передача мысли, ясновидѣніе — таковы общія орудія обоихъ противниковъ. Что же касается знакомства съ предметомъ и систематическаго развитія теоріи, то, разумѣется, книжечка Дассьэ не выдерживаетъ никакого сравненія съ сочиненіемъ Гартмана; но, съ другой стороны, гипотеза перваго, признавая реальное, т. е. объективное и независимое, хотя и временное, существованіе месмерической или флюидической личности, имѣетъ положительное преимущество надъ гипотезами послѣдняго; это даетъ автору возможность представить довольно удовлетворительное объясненіе всей той серіи явленій, такъ называемыхъ мистическихъ, для которыхъ теорія Гартмана является уже недостаточною.
Мнѣ не трудно было возражать Дассьэ, когда онъ говоритъ, «что призраки, вызываемые медіумомъ, даже и въ томъ случаѣ, когда они облекаются въ оптическую форму, ничто иное какъ галлюцинація» (стр. 60, рус. изд.); съ его стороны это просто была логическая погрѣшность, ибо разъ признавши реальность флюидическаго призрака, а равно и факта его прижизненнаго появленія — видимаго и осязаемаго, ему уже не подобало говорить о галлюцинаціяхъ. Иное дѣло теорія Гартмана, который не признаетъ существованія флюидическаго человѣческаго существа или чего нибудь подобнаго. Онъ признаетъ фактъ появленія фигуры, но не признаетъ въ ней объективной реальности; эта послѣдняя должна быть доказана иными путями, чѣмъ чувственныя воспріятія человѣка, которыя всегда могутъ быть обманчивы.
Я начну свой критическій разборъ воззрѣній Гартмана именно съ этой стороны вопроса, такъ какъ въ этомъ пунктѣ я расхожусь съ нимъ совершенно, и такъ какъ именно вопросъ о реальности этого явленія можетъ быть разрѣшенъ физическими средствами, и, даже при настоящемъ положеніи вопроса, совершенно положительно. Я утверждаю, что явленія, которыя принято называть въ спиритизмѣ «матеріализаціями» не суть галлюцинаціи, не суть «продукты фантазіи безъ чувственной основы для воспріятія», — какъ смотритъ на нихъ Гартманъ, опираясь на тѣ факты, которые были ему извѣстны, — но что это продукты, одаренные своего рода матеріальностью, хотя и преходящей, что это, выражаясь слогомъ Гартмана, объективно реальныя явленія съ чувственной основой для воспріятія. Гартманъ готовъ допустить эту реальность при достаточномъ доказательствѣ, и таковое, говоритъ онъ, можетъ представить намъ только фотографія, но съ непремѣннымъ условіемъ, чтобы медіумъ и появляющаяся фигура былп сняты одновременно. Въ послѣсловіи своемъ Гартманъ выражается еще опредѣленнѣе, и такъ какъ онъ входитъ тутъ въ нѣкоторыя подробности, то я и считаю полезнымъ воспроизвести здѣсь это мѣсто:
«Вопросъ, въ высшей степени интересный теоретически, состоитъ въ томъ, можетъ ли медіумъ не только возбудить-въ другомъ лицѣ опредѣленный образъ галлюцинаторно, но даже произвести таковой на самомъ дѣлѣ, какъ нѣчто реальное, хотя и состоящее изъ весьма тонкой матеріи, но тѣмъ не менѣе существующее на самомъ дѣлѣ въ объективно-реальномъ пространствѣ комнаты, гдѣ происходитъ засѣданіе — причемъ для такого образованія медіумъ выдѣляетъ вещество изъ своего собственнаго организма и формируетъ его въ опредѣленный видъ. Если бы была извѣстна максимальная сфера дѣйствій медіума и ея опредѣленная граница, за которую дѣйствіе не можетъ переступать, то доказательство объективной реальности матеріализованныхъ фигуръ могло бы быть дано посредствомъ механическихъ дѣйствій съ остающимся результатомъ, — дѣйствій, происходящихъ внѣ сферы, доступной вліянію медіума; но такъ какъ, во-первыхъ, подобная граница еще неизвѣстна, и такъ какъ, во-вторыхъ, матеріализованныя фигуры, повидимому, никогда не удаляются отъ медіумовъ за предѣлы сферы его физическаго дѣйствія, то, мнѣ кажется, одна лишь фотографія можетъ служить доказательствомъ, что матеріализованное явленіе представляетъ поверхность, способную отражать свѣтъ и существующую въ объективно-реальномъ пространствѣ.
„Необходимое условіе для такого фотографическаго доказательства состоитъ, по моему мнѣнію, въ томъ, чтобы къ фотографическому аппарату, къ кассеткѣ и къ пластинкѣ не допускался ни профессіональный фотографъ, ни медіумъ, — для того, чтобы исключить всякое подозрѣніе относительно подготовленія заранѣе кассетки или пластинки (еще не покрытой коллодіумомъ), а также и относительно какихъ-либо послѣдующихъ манипуляцій. Такія предосторожности, насколько я знаю, еще не были соблюдены, — по крайней мѣрѣ о нихъ не сообщается въ отчетахъ, а, слѣдовательно, важность ихъ не сознавалась тѣми лицами, которыми наблюденія были сдѣланы; безъ этихъ же предосторожностей тѣ негативы, на которыхъ медіумъ и фигура видны одновременно, не имѣютъ ни малѣйшей доказательности; и само собою разумѣется, что позитивные отпечатки такихъ пластинокъ или механическое воспроизведеніе съ нихъ изображеній еще тѣмъ менѣе доказательны. Только изслѣдователь, не возбуждающій ни малѣйшаго сомнѣнія, взявшій съ собою всѣ аппараты изъ своихъ собственныхъ запасовъ, принесшій ихъ туда, гдѣ происходитъ матеріализаціонный сеансъ и работавшій исключительно собственноручно, могъ бы дать положительное и доказательное рѣшеніе въ этомъ опытѣ первостепенной важности (expertmentum crucis), и ни въ одномъ матеріализаціонномъ сеансѣ не слѣдуетъ упускать случая производить подобные опыты, гдѣ только возможно“. (Стр. 152, 153).
He могу при этомъ не замѣтить, что какъ бы эти условія ни были соблюдены, со всѣми помянутыми предосторожностями, никогда „всякое подозрѣніе не будетъ исключено“, ибо значеніе подобнаго опыта всегда будетъ опираться на нравственномъ авторитетѣ экспериментатора, имѣющемъ обыкновенно вѣсъ только для небольшаго числа людей, знающихъ его лично. Догадкамъ и подозрѣніямъ не бываетъ границъ. Опыты въ этой области будутъ цѣниться только тогда, когда медіумическія явленія будутъ болѣе распространены и наконецъ всеобще признаны. Примѣромъ служитъ то, что совершается теперь съ гипнотизмомъ.