а) Зрѣніе безъ посредства глазъ (въ темнотѣ или замкнутомъ пространствѣ).
Фактъ зрѣнія безъ посредства глазъ былъ положительно доказанъ опытами въ области сомнамбулизма; что это нѣкотораго рода ясновидѣніе, это очевидно; но теорія ясновидѣнія, предложенная Гартманомъ, единая ли возможная, и приложима ли она одинаково ко всѣмъ фактамъ? имѣемъ ли мы надобность всегда прибѣгать къ «всезнанію абсолютнаго духа» (стр. 99), что въ сущности то же самое, что прибѣгать къ божеству in extremis (въ крайнихъ случаяхъ)?
Чтобы оріентироваться въ этомъ вопросѣ, намъ нужно возвратиться къ нѣкоторымъ физическимъ явленіямъ медіумизма, или, вѣрнѣе, къ одной особенности этихъ явленій, къ той именно, что они могутъ происходить въ полной темнотѣ съ совершенной точностью. Такъ, напр., на сеансахъ физическихъ явленій принято сидѣть въ полной темнотѣ, условіе это даже существенно для большей части этихъ явленій; а на этихъ сеансахъ, какъ извѣстно, музыкальные инструменты летаютъ надъ головами присутствующихъ, никогда ихъ не задѣвая; большіе музыкальные ящики, носясь по воздуху, опускаются на головы сидящихъ тихо и вѣрно; когда присутствующихъ трогаютъ руки, это дѣлается безъ малѣйшаго нащупыванія, и часто согласно выраженному ими желанію; становится яснымъ, что сила, производящая эти явленія, видитъ въ темнотѣ такъ же хорошо, какъ мы видимъ при свѣтѣ. Мнѣ случалось нѣсколько разъ тайно провѣрять этотъ фактъ; такъ, на темномъ сеансѣ у г. Эверитта, въ Лондонѣ, одинъ изъ невидимыхъ дѣятелей, Джонъ Уатъ, имѣлъ обыкновеніе долго разговаривать прямо голосомъ черезъ картонную трубку, положенную на столъ; онъ держалъ ее на высотѣ нѣсколькихъ футовъ надъ столомъ и голосъ его раздавался оттуда; такъ какъ мы сидѣли вокругъ стола въ полной темнотѣ, не дѣлая руками цѣпи, то я поднялъ правую руку свою кверху, мысленно пожелавъ, чтобы она была тронута сверху трубкой; никто не зналъ ни о моемъ намѣреніи, ни о моемъ движеніи, но едва только я поднялъ кверху руку, трубка нѣсколько разъ похлопала меня по концамъ пальцевъ. Въ другой разъ на темномъ сеансѣ съ миссъ Кэтъ Кукъ мы сидѣли, держа руки въ цѣпи; такъ какъ рука моя не была свободна, то я только поднялъ указательный палецъ кверху, пожелавъ, чтобъ до него дотронулись; никто не зналъ о моемъ опытѣ, и остальная часть руки оставалась неподвижна: немедлено два пальца схватили мой ноготь и пожали его. Въ нашихъ опытахъ съ Бредифомъ, въ то время, когда онъ, сидя за занавѣской, находился въ трансѣ, я очень часто пробовалъ приложить руку къ какому-нибудь мѣсту занавѣски, и немедленно съ другой ея стороны, въ темномъ пространствѣ, пальцы похлопывали по моей рукѣ, или охватывали ее черезъ занавѣску. Комната, въ которой мы сидѣли, находилась въ полутьмѣ, и видѣть сквозь суконную занавѣску движеніе и мѣсто моей руки для обыкновеннаго глаза вещь невозможная. Еслибъ мое желаніе могло быть узнано мысленной передачей, то этого было бы недостаточно для точнаго знанія мѣста, гдѣ находилась рука или палецъ. Интересный опытъ въ этомъ родѣ состоитъ въ томъ, чтобы нарисовать на бумагѣ какую-нибудь фигуру и положить эту бумагу на столъ вмѣстѣ съ ножницами. Слышно, какъ въ темнотѣ ножницы рѣжутъ бумагу и потомъ фигура оказывается отчетливо вырѣзанной. Подобные опыты были продѣланы съ Эглинтономъ у насъ, въ Москвѣ, г. Ярковскимъ (см. въ «Light»ʼѣ 1886 года, стр. 604, «Интересный случаи видѣнія и различенія фотографіи въ темнотѣ»). Непосредственное письмо, происходящее въ темнотѣ въ закрытомъ или открытомъ пространствѣ, извѣстно, также какъ и чтеніе. Не мало опытовъ было продѣлано въ этомъ направленіи, включая и чтеніе чего-либо неизвѣстнаго присутствующимъ. См. также электрическіе опыты Варлея въ темнотѣ («Отчетъ Діал. Общ.», II, стр. 115 моего нѣм. изд.).
Г. Гартманъ достаточно говорилъ объ этихъ явленіяхъ; ихъ физическую сторону онъ объясняетъ нервной силой медіума, а ихъ умственную сторону — сомнамбулическимъ сознаніемъ; но что касается собственно дѣйствій и видѣнія въ темнотѣ, онъ не остановился надъ этою особенностью явленія и не объясняетъ ее. Можно было бы предположить, что эта способность видѣнія въ темнотѣ одна изъ необычайныхъ принадлежностей сомнамбулическаго сознанія; но теперь надо заключить, что это не такъ, ибо въ противномъ случаѣ г. Гартманъ не пытался бы объяснить ясновидѣніемъ тотъ фактъ, «когда магнетизеръ ставитъ палецъ на какое-нибудь слово въ газетѣ, не зная его самъ, а сомнамбулъ узнаетъ его» (стр. 94) — это опытъ Крукса съ дамою, писавшею планшеткой («Ps. St.» 1874 г., стр. 209) — и такіе случаи, какъ «списываніе наугадъ указаной страницы въ закрытой книгѣ» (стр. 94); подобные случаи для теоріи г. Гартмана не должны бы быть затруднительнѣе другихъ, ибо нервная сила проникаетъ вещество безъ затрудненія (см. опыты Цӧльнера съ писаніемъ и оттисками между двухъ досокъ) и медіумъ, находясь въ трансѣ, за занавѣской, видитъ очень хорошо присутствующихъ и предметы, приводимые имъ въ движеніе согласно своимъ галлюцинаціямъ; слѣдовательно, видѣть сквозь палецъ или въ закрытой книгѣ нисколько не труднѣе и въ сущности сводится къ зрѣнію въ темнотѣ или безъ посредства органовъ зрѣнія.
Какъ бы то ни было, очевидно, что происхожденіе этихъ явленіи въ темнотѣ обусловливается нѣкоторою степенью ясновидѣнія, и надо это объяснить. Намъ предстоитъ выбирать между двухъ теорій: по г. Гартману это — способность «абсолютнаго знанія, принадлежащая индивидуальной душѣ» (стр. 99-100); способность, которая въ концѣ-концовъ есть только «функція абсолютнаго субъекта» (стр. 99). Такимъ образомъ, когда нервная сила въ темнотѣ вырѣзываетъ фигуру, нарисованную на бумагѣ, или изъ нѣсколькихъ цвѣтныхъ карандашей, положенныхъ между двухъ грифельныхъ досокъ, выбираетъ для. письма карандашъ указаннаго цвѣта — ясновидѣніе, потребное для этого дѣйствія, есть «функція абсолютнаго субъекта!» Но по теоріи, которая допускаетъ существованіе въ насъ индивидуальнаго трансцендентальнаго субъекта, физическое дѣйствіе на разстояніи производится раздвоеніемъ или проэкціей члена организма трансцендентальнаго субъекта, и зрѣніе въ темнотѣ есть только одна изъ его функцій; ибо его способности постиженія именно трансцендентальны, не будучи для этого функціями абсолютнаго. Эта теорія представляетъ для явленія естественную причину, простую и раціональную, и не впадаетъ въ «сверхъестественное», прибѣгать къ которому Гартманъ считаетъ неизбѣжнымъ (стр. 102).
Что способность ясновидѣнія, о которой идетъ рѣчь, не есть функція абсолютнаго, но органическая трансцендентальная, болѣе или менѣе несовершенная, смотря по качеству этого организма, это можетъ быть констатировано рядомъ постепенныхъ опытовъ, исключающихъ мало-по-малу возможность объясненія другими гипотезами.
Я сдѣлалъ въ этомъ направленіи нѣсколько опытовъ довольно интересныхъ. Десять лѣтъ тому назадъ мнѣ довелось имѣть цѣлый рядъ медіумическихъ сеансовъ въ самомъ тѣсномъ семейномъ кружкѣ, состоявшемъ всего изъ трехъ лицъ: моей родственницы — пожилой дамы, моего близкаго родственника — молодого человѣка, и меня самого. Цѣлью были не физическія явленія, которыхъ я видѣлъ достаточно, а умственныя, для сужденія о нихъ по существу. Вопросъ о поддѣлкѣ, для меня лично, не существовалъ; поэтому и способъ экспериментированія былъ самый примитивный, удающійся въ значительномъ большинствѣ случаевъ: на картонѣ наклеена печатная азбука; лежащая на немъ маленькая дощечка, съ одного конца заостренная, служитъ указкой; участвующіе кладутъ на нее руки, она приходитъ въ движеніе и указываетъ буквы. Помянутые родственники мои никогда до этого въ качествѣ медіумовъ не упражнялись; это была первая попытка; я посадилъ ихъ за столикъ, не зная, выйдетъ ли что; въ результатѣ, они оказались медіумичными; сперва получались наклоны стола и произносимыя буквы указывались этимъ путемъ; но такъ какъ этотъ способъ крайне мѣшкотенъ, то мы перешли ко второму. Самъ же я нисколько не медіумиченъ, и потому мое участіе состояло только въ томъ, что, сидя за другимъ столомъ, я записывалъ буквы, которыя мнѣ диктовали.
Сеансы эти въ общемъ результатѣ дали очень интересный матеріалъ. Очевидно, вся цѣль сидѣній состояла въ томъ, чтобы выяснить, на сколько получаемыя такъ называемыя «сообщенія» могутъ быть отнесены къ нашей собственной безсознательной дѣятельности или требуютъ допущенія участія посторонней разумной силы. Получалось не мало вздору, иногда и ничего не получалось, но были и весьма замѣчательныя вещи. Нѣкоторыя изъ сообщеній я напечаталъ въ своемъ журналѣ «Psychische Studien», подъ заглавіемъ: «Филологическія загадки, заданныя медіумическимъ путемъ». Здѣсь же желаю разсказать опытъ, представляющій загадку психо-физіологическую. Отъ времени до времени намъ приходилось получать сообщенія, которыя рѣзко отличались отъ другихъ, какъ по умственному содержанію, такъ и по складу рѣчи и по способу провописанія: неизвѣстный авторъ ихъ вскорѣ сталъ опускать твердый знакъ, двойныя согласныя, замѣнять ѣ простымъ е и вообще упрощалъ свое писаніе до возможности. Допытываясь, съ чѣмъ мы тутъ имѣемъ дѣло, мы постоянно получали отвѣты какъ бы отъ самостоятельной личности, которая, однакожъ, назвать себя никогда не хотѣла. Хотя предполагаемый собесѣдникъ нашъ всегда иронически относился къ моимъ попыткамъ выяснить индивидуальность проявляющейся разумности, но онъ тѣмъ не менѣе не отказывался отъ предлагаемыхъ мною опытовъ. Теперь всѣ эти сеансы напечатаны въ изданіи моемъ: «Матеріалы для сужденія объ автоматическомъ письмѣ». Спб. 1899. Такъ, однажды, на сеансѣ 10 марта 1882 г., я спросилъ его (см. стр. 33):
— Видите вы насъ?
— Да.
— Видите и буквы азбуки?
— Да.
— Нашими глазами или своими?
— Вмѣстѣ.
— А если медіумы закроютъ глаза, будете ли вы въ состояніи видѣть буквы?
— Это все равно; немного труднѣе.
— Есть у васъ свой особый органъ зрѣнія? — Медіумы, держащіе правыя руки свои на дощечкѣ, закрываютъ глаза свои. Дощечка приходитъ въ движеніе, я слѣжу за ней, не дотрогиваясь ни до нея, ни до стола; складывается совершенно правильно:
— Есть.
— Какой же это органъ — тѣлесный? — Медіумы опять закрываютъ глаза; указка указываетъ рядъ буквъ, но слова сложить я не могъ; азбука приходилась мнѣ на выворотъ; я подошелъ къ столу съ другой стороны и попросилъ повторить; движенія указки повторились тѣ же самыя, но слова я все-таки схватить не могъ. Попросилъ медіумовъ открыть глаза, а собесѣдника нашего повторить слово, и сложилось:
— Конечно. (Оказалось, что дощечка до к не доходила, останавливалась на и, и это сбивало меня. На подобныхъ сеансахъ очень часто случается, что дощечка, отъ быстроты или иной причины, не доходитъ до требуемой буквы; то же самое замѣчается и при выстукиваніи буквы ножкой стола).
Многочисленные опыты въ этомъ родѣ были продѣланы проф. Геромъ («Опытное изсл. сппр. явл.» Спб. 1889 г.); онъ построилъ. такіе снаряды для сообщеній, что медіумъ не могъ видѣть алфавита. Я самъ на первыхъ моихъ спиритическихъ сеансахъ пробовалъ то же самое: во время полученія сообщенія посредствомъ картоннаго алфавита, лежащаго на столѣ, я поднималъ картонъ вплоть къ своему лицу и продолжалъ указывать буквы, такъ что никто, кромѣ меня, не могъ ихъ видѣть, и тѣмъ не менѣе сообщеніе продолжалось по-прежнему. Мнѣ недавно попался опытъ подобнаго же рода въ XI ч. «Трудовъ Лонд. Общ. Псих. Изсл.», стр. 221, гдѣ для большей осторожности, когда глаза медіума были завязаны, пустили въ ходъ другой алфавитъ, котораго медіумъ до этого не видалъ, съ буквами въ разбивку. Результатъ былъ тотъ же.
Во всѣхъ этихъ случаяхъ есть однако глаза, которые видятъ — глаза присутствующихъ. Можно предположить, что медіумъ дѣйствуетъ посредствомъ безсознательной, телепатической передачи буквъ, которыя видятъ присутствующіе; но это предположеніе невѣрно, потому что присутствующіе видятъ только совокупность всѣхъ буквъ и ихъ вниманіе направляется на одну букву только тогда, когда она уже указана медіумомъ; но если допустить даже, что сообщеніе буква за буквой передается безсознательно мозгомъ одного изъ присутствующихъ, то это могло бы привести только къ мысленному чтенію со стороны медіума; онъ могъ бы повторить эти буквы, но это не помогло бы ему найти и указать эти буквы на печатномъ алфавитѣ; нѣкоторый процессъ ясновидѣнія во всякомъ случаѣ необходимъ. Въ моемъ опытѣ, напр., я взглядывалъ на алфавитъ только тогда, когда указка останавливалась на какой-нибудь буквѣ.
Продолжаю разсказъ объ этихъ опытахъ. Ихъ надо было продѣлать такъ, чтобы исключить возможность участія какихъ бы то ни было глазъ. Я воспользовался первымъ удобнымъ случаемъ, чтобы довести ихъ до конца, и на сеансѣ 28 апрѣля обратился къ нашему собесѣднику съ такими словами:
— По поводу вашего зрѣнія рождаются недоумѣнія и вопросы. Вы говорили, что сами видите, не нуждаетесь въ чужихъ глазахъ; съ перваго раза небольшая проба удалась; во второй же разъ опытъ съ азбукой, даже при открытыхъ глазахъ одного медіума, не удался. Вотъ это ваше независимое зрѣніе крайне желательно провѣрить. Позвольте предложить такой опытъ: я возьму изъ кошелька нѣсколько монетъ, не считая ихъ, и положу, напр., позади стула одного изъ медіумовъ. Такимъ образомъ никто не будетъ знать ихъ числа. Можѳте-ли вы указать это число?
— Завяжите имъ глаза, попробую.
— Что именно?
— Показывать буквы (глаза завязаны, я слѣжу за указаніями и записываю буквы).
— Говори что нибтд бтгторвычаѣь, довольно с вас, можно и лучше, что вам и говорил жаранее.
— Сначала и подъ конецъ у васъ шло совсѣмъ хорошо, такъ не можете ли поправить; третье слово, очевидно, нибудь, а потомъ? (Дощечка тронулась — )
— бтду.
— Очевидно, буду; далѣе…
— Отвелась (и когда я прочелъ вслухъ, было указано на ч).
— Значитъ «отвѣчать»?
— Да.
Сличая, можно ясно прослѣдить, что и прежде складывались тѣ же самыя слова — буду отвѣчать — но неудачно. Снимаю повязку съ глазъ медіумовъ.
— Это уже весьма удовлетворительно. Но надо поставить опытъ такъ, чтобъ никто изъ насъ не видѣлъ предмета опыта. Поэтому возвращаюсь къ монетамъ за стуломъ. Можете увидѣть ихъ?
— Труднѣе.
Троекратная попытка не увѣнчалась успѣхомъ: складывалось — семь, девять, пять — и каждый разъ было невѣрно.
— Это странно! Буквы на столѣ видите, а монеты на стулѣ не видите?
— Пространство между ними болѣе всего в распоряженіи моем; завяжите им глаза и положите ваши деньги на этот стол.
Завязываю медіумамъ глаза широкой повязкой, захватывающей и носъ. Закрывши свои глаза, вынимаю изъ кошелька на удачу нѣсколько монетъ и кладу ихъ ощупью, не считая, на дальній край картона, на которомъ была наклеена азбука (точнѣе, это была картонная шашечница), закрываю себѣ глаза рукою такъ, чтобы видѣть только азбуку, и начинаю слѣдить; складывается: шдыь, и опять шдр…
Попытки сложить слово правильно, очевидно, не удавались. Тогда, не глядя на монеты, я прикрылъ ихъ брошюрой, и мы всѣ открыли глаза.
— Укажите теперь.
— Шесть.
Я отнялъ брошюру: «шесть» — вскрикнули мы въ одинъ голосъ. Но потомъ оказалось, что было семь, такъ какъ два гривенника лежали другъ на дружкѣ; я клалъ монеты сразу, чтобы при этомъ, невольно не сосчитать ихъ; такъ что ошибка необходимо вытекала изъ самаго расположенія монетъ. Теперь оказалось, что и при завязанныхъ глазахъ все указывалось шд, даже шдр, т. е. шес — очевидная попытка сложить шестъ.
Повторили опытъ. Завязалъ медіумамъ глаза. Точно также не глядя, взялъ и положилъ на столъ нѣсколько монетъ, и, закрывшись отъ нихъ, сталъ слѣдить за указаніями азбуки; складывается совершенно правильно:
— Разложите лучше. (Провожу по монетамъ ребромъ ладони, чтобы другъ на дружкѣ не лежали; складывается — )
— Опять шесть.
Смотримъ — вѣрно!… Еще разъ. Диктуется при открытыхъ глазахъ:
— На листъ бѣлой бумаги положите.
Опять завязываю медіумамъ глаза, кладу бумагу и монеты на нее такимъ же образомъ, и спрашиваю:
— Хорошо разложилъ?
— Хорошо, семъ!
Смотримъ съ возрастающимъ любопытствомъ. Браво, вѣрно!
— Положите часы (говоритъ нашъ собесѣдникъ).
Беру съ моего стола стоячіе часы съ будильникомъ и ставлю ихъ, спинкой ко всѣмъ намъ на столикъ, за которымъ сидѣли медіумы.
— Хотѣлъ карманные; положите ихъ горизонтально.
Догадываюсь изъ этого, что ихъ надо положить стрѣлками вверхъ; поэтому опять завязываю медіумамъ глаза и кладу часы горизонтально, не глядя, разумѣется; проходитъ четверть минуты; указывается, записываю:
— Безъ пяти шесть.
Смотримъ — вѣрно и невѣрно. Стрѣлка будильника показывала шесть, а минутная и часовая на томъ же циферблатѣ были на одиннадцати, и выходило, какъ будто, — безъ пяти шесть.
— Попробуемъ теперь карманные, какъ вы хотѣли.
— Положите на бумагу.
Повторяется та же процедура, я кладу часы свои, не глядя.
Четверть минуты проходитъ и складывается:
— Четыре минуты двѣнадцатаго.
Смотримъ: пять минутъ двѣнадцатаго.
— Значитъ, когда вы смотрѣли было четыре минуты, одна минута ушла на складываніе?
— Да.
— Положите деньги, мелочь, сосчитаю; будетъ финалъ, я утомленъ.
Завязываю медіумамъ глаза, кладу нѣсколько серебряной мелочи, не глядя. Складывается:
— Рубль серебра.
Смотримъ, вѣрно. Было четыре пятіалтынныхъ, одинъ двугривенный и два гривенника.
— Какъ было сложено, — переспросилъ я у медіумовъ — серебромъ или серебра? — И тотчасъ указка сложила:
— Конечно не серебромъ, было бы невѣрно.
Прежде чѣмъ перейти къ критической оцѣнкѣ полученныхъ результатовъ, я закончу этотъ рядъ опытовъ тѣми объясненіями, за которыми я обращался къ тому же источнику.
На сеансѣ 5 мая, когда мы имѣли дѣло съ тѣмъ же собесѣдникомъ, я между прочимъ сказалъ ему:
— По поводу нашихъ опытовъ съ монетами, я имѣю сдѣлать вамъ два вопроса: 1) вы говорили, что видите сами, имѣете свой органъ зрѣнія и т. д., между тѣмъ изъ опытовъ нашихъ слѣдуетъ заключить, что вы въ зависимости отъ какихъ-то нашихъ условій; и 2) въ чемъ состоятъ эти условія?
— Отвѣт на первый: я говорил, что вижу сам; я говорил: одно дело видѣть самому, другое вам передать, я говорил его глаза нужнее; сума (сумма): отдѣльныя наши воспріятія, в том числѣ и зрѣніе, самостоятельны и независимы отъ вас, но потому то и качественно и количественно разнятся от вашего; чтобы поделиться, нужна асимиляція; и помимо того для всякаго общенія общеніе нужно. На второй — в чем оно состоит? Сфера моей деятельности въ общеніи с вами конечно ограничена; вспомните теперь куда вы клали и что она заслоняла его. (Толкуемъ про себя и поясняемъ, что посредница сидѣла передъ посредникомъ, а деньги были положены на скамейку, стоявшую позади посредницы, и слѣдовательно ея тѣло заслоняло ихъ). Не дурно: сфера же круглая, так ск(азать) и должна быть без перерыва, т. е. отъ него исходить и замыкаться.
Читаю вслухъ записанное; недоумѣваемъ.
— Не ясно! ведь и не шутка; ну представьте себѣ, я хочу вступить с вами во внешнее общеніе; самое удобное воспользоваться имъ (т. е. посредникомъ); вокругъ него есть, т. с. (такъ сказать), его атмосфера, наиболеѳ духовная часть каждаго; мнѣ предстоит, с. б. (стало быть), дѣйствовать вот уже под условіем протяженія его атмосферы; потом круг этот должен быть замкнут, т. е. безпрерывен, как я сказал; перед ним сидит она, вот вам периферія.
— И такъ, чтобы видѣть, вообще, вы связаны медіумическими условіями?
— Никакими! Да что же вы про это знаете? т. е. пока я вас по своему и для себя вижу, мнѣ ничего не нужно, что ясно, даже очень; раз я хочу для вас вполнѣ, по вашему, не только увидѣть, но и с вами поделиться, другое дело[1]).
— Еще одинъ вопросъ: для чего потребовали вы тогда бѣлую бумагу?
— А это личное условіе; бывает иногда и у вас такое чувство, что так увижу лучше, а у нас чаще.
Перечитывая теперь это объясненіе, я вижу, это оно относится до тѣхъ случаевъ, когда монеты были заслонены тѣломъ одного изъ сидящихъ; поэтому, вѣроятно, было потребовано, чтобы я и часы клалъ горизонтально циферблатомъ вверхъ, ибо въ противномъ случаѣ корпусъ ихъ точно также заслонялъ бы стрѣлки. Но вѣдь и собственныя вѣки медіумовъ, будучи опущены, и сверхъ того платокъ, которымъ глаза ихъ были завязаны, точно также заслоняли азбуку, монеты и часы — точно также представляли «периферію»; почему же эти преграды не мѣшали? Въ то время я не догадался этого спросить.
Я очень хорошо понимаю, что подобная простая повязка на глазахъ, какъ бы она ни была тщательно и добросовѣстно сдѣлана, нисколько не можетъ служить доказательствомъ абсолютнаго исключенія всякаго участія естественнаго зрѣнія: даже гораздо болѣе сложныя повязки не могутъ служить этимъ доказательствомъ, и даютъ все-таки мѣсто для разныхъ ухищреній. Все значеніе передаваемыхъ здѣсь опытовъ основано на нравственномъ убѣжденіи въ ихъ неподдѣльности. Мы дѣлали ихъ не для показа; мы лично были заинтересованы въ разрѣшеніи нами самими поставленной задачи; и если глаза и завязывались, то это было единственно для того, чтобы оградить самихъ себя отъ невольнаго, хотя и самаго ничтожнаго поднятія вѣкъ; при повязкѣ же потребовалось бы для зрѣнія умышленное дѣйствіе, приноровка.
Что же доказываютъ эти опыты? Кто же тутъ читалъ, считалъ, указывалъ время? Весь интересъ сосредоточивается на томъ: было-ли это результатомъ нашей, или какой бы то ни было безсознательной дѣятельности, или, наоборотъ, сознательной, и въ такомъ случаѣ чьей?
Если признать вѣрнымъ то положеніе, что «безсознательное не нуждается ни въ одномъ изъ органовъ сознанія» (какъ однажды выразился нашъ собесѣдникъ), а логически нельзя не признать его абсолютно вѣрнымъ, — Гартманъ даже опредѣляетъ безсознательное какъ «всевѣдующее, всевидящее и непогрѣшимое» — то представляется непонятнымъ, почему это безсознательное не видитъ вещей, положенныхъ такъ, что и участвующіе въ сеансѣ не могли бы ихъ видѣть при открытыхъ глазахъ; непонятно, почему оно можетъ обусловливаться извѣстнымъ «пространствомъ» и «периферіей»; еще менѣе понятно, почему, когда условія пространства удовлетворены, зрѣніе остается тѣмъ не менѣе неяснымъ, что доказывается ошибками въ складываніи буквъ, — ошибками не безсмысленными, а такъ сказать осмысленными, ибо указка въ этихъ случаяхъ всегда останавливалась около искомой буквы; еще страннѣе ошибки съ часами и монетами: двѣ монеты, лежащія одна на другой, принимаются за одну; стрѣлка будильника — за часовую; а часовая и лежавшая на ней минутная за одну минутную — все это такія ошибки, которыя свойственны только недостаткамъ дѣйствія какого-нибудь органа зрѣнія. Поэтому мнѣ представляется правильнымъ заключить, что мы имѣемъ здѣсь дѣло не съ какою-нибудь безсознательною способностью нашего мозга, не нуждающеюся ни въ какомъ органѣ, но со способностью сознательною, нуждающеюся въ на комъ-нибудь органѣ зрѣнія. Но какъ наша сознательная дѣятельность и сознательное отправленіе нашихъ обычныхъ органовъ зрѣнія, при данныхъ условіяхъ, устранены, а фактъ зрѣнія на лицо, то представляется основаніе предположить, что въ данномъ случаѣ проявляется посторонняя сознательная дѣятельность, принадлежащая какому либо иному организму, т. е. организму нашего трансцендентальнаго субъекта.
Пойдемъ далѣе и мы найдемъ другіе случаи, гдѣ «периферія» уже не представляетъ препятствія къ проницанію зрѣнія. Такъ проф. Геръ пробовалъ брать карты, «вынутыя на-угадъ изъ колоды, и класть ихъ позади медіума и самого себя, такъ что названіе карты не могло быть извѣстно ни одному смертному; въ нѣкоторыхъ случаяхъ онѣ назывались правильно, въ другихъ, съ перемѣною сообщающейся личности, это не удавалось» (см. Hare. Experimental Investigation, § 112, стр. 33).
Г. Капронъ, авторъ книги «Modern Spiritualism», разсказываетъ слѣдующее объ одномъ изъ своихъ первыхъ спиритическихъ опытовъ: «Другой разъ, будучи вмѣстѣ съ Исаакомъ Постомъ изъ Рочестера, я попробовалъ сдѣлать такой опытъ: я взялъ изъ коробки въ кулакъ нѣсколько маленькихъ раковинъ и потребовалъ, чтобы было указано ихъ число. Указали правильно. Такъ какъ я зналъ, сколько было раковинокъ въ моей рукѣ, то я продѣлалъ опытъ иначе, чтобъ устранить возможность всякаго при этомъ участія моего сознанія. Я захватывалъ цѣлую пригоршню раковинъ, не зная ихъ числа, и отвѣты все-таки получались правильные. Тогда я попросилъ г. Поста, который сидѣлъ рядомъ со мной, опустить свою руку въ коробку, взять оттуда нѣсколько раковинъ безъ счета и положить ихъ въ мою руку, которую я тотчасъ же сжалъ и сталъ держать такъ, чтобы никто не могъ ее видѣть. Число раковинокъ продолжало указываться совершенно вѣрно. Мы повторили эти опыты еще нѣсколько разъ и отвѣты получались всегда безъ малѣйшей ошибки» (стр. 75).
Здѣсь, по теоріи г. Гартмана, то передача мыслей, то вслѣдъ затѣмъ скачокъ въ абсолютное.
Вотъ опытъ г. Крукса:
«Одна дама писала автоматически посредствомъ планшетки. Я желалъ имѣть доказательство того, что писавшееся ею не было дѣломъ безсознательной церебраціи или какой иной дѣятельности мозга. Планшетка, по обыкновенію, настаивала на томъ, что хотя она и приводится въ движеніе рукою дамы, но проявляемая разумность принадлежитъ невидимому существу, для котораго ея мозгъ все равно, что музыкальный инструментъ, посредствомъ коего ея мышцы и приводятся въ движеніе. Я обратился къ этой разумной силѣ такъ: „Можете вы видѣть находящееся въ этой комнатѣ?“ — „Да“, отвѣтила планшетка. — „Видите ли эту газету и можете ли ее читать?“ спросилъ я, положивъ при этомъ мой палецъ на экземпляръ Таймса, лежавшій на столѣ позади меня, но не глядѣвши на него. — „Да“, отвѣтила планшетка. — „Хорошо, сказалъ я, если такъ, то напишите слово, которое теперь прикрыто моимъ пальцемъ, и я вамъ повѣрю“. Планшетка пришла въ движеніе. Медленію и съ большимъ трудомъ было написано слово „однакоже“. Я обернулся и увидалъ, что слово „однакоже“ было накрыто концомъ моего пальца. Я умышленію избѣгалъ смотрѣть на газету, когда продѣлывалъ этотъ опытъ, а для дамы не было никакой возможности, еслибъ даже она и пыталась прочесть хотя единое печатное слово, ибо она сидѣла за однимъ столомъ, а газета лежала на другомъ, который загораживался моимъ тѣломъ». («Ps. St.» 1874 года, стр. 201).
Опыты Эглинтона съ написаніемъ заданной на-угадъ строчки изъ указанной закрытой книги — извѣстны.
Первые опыты этого рода были продѣланы въ 1873 году медіумомъ М. А. Oxon’омъ, о которомъ мы не разъ уже упоминали. Они предпочтительнѣе всѣхъ прочихъ, какъ продѣланные въ интимномъ, домашнемъ кружкѣ съ цѣлью собственнаго убѣжденія. Вотъ что мы читаемъ въ «Спиритуалистѣ» 1873 г., стр. 293 (См. также «Spirit Identity by М. А. Oxon, стр. 79):
«22 мая 1873 года медіумъ имѣлъ слѣдующій сеансъ, причемъ онъ самъ писалъ вопросы, а отвѣты получались тѣмъ способомъ, который проф. Карпентеръ назвалъ бы безсознательной церебраціей, управляющей движеніями руки.
— Можете ли вы читать?
— Нѣтъ, другъ, не могу, но Захарій Грей и Р. могутъ. Я не въ состояніи матеріализоваться и управлять элементами.
— Здѣсь ли кто нибудь изъ нихъ?
— Я одного изъ нихъ приведу. Р. здѣсь.
— Мнѣ сказали, что вы можете читать. Такъ ли это? Можете ли читать книгу?
(Почеркъ измѣняется). Да, другъ, но съ затрудненіемъ.
— Не согласитесь ли вы написать для меня послѣднюю строчку первой книги Энеиды?
— Подождите… — „Omnibus errantem terris et fluctibus aetas“.
— Совершенно вѣрно. Ho я могъ знать это. Можете ли вы пойти къ полкамъ, взять предпослѣднюю книгу на второй полкіъ и прочесть мнѣ послѣдній параграфъ девяносто четвертой страницы? Я не видалъ этой книги, не знаю даже ея заглавія.
„Я докажу краткимъ историческимъ разсказомъ, что папство — нововведеніе, постепенно возникавшее и развивавшееся послѣ первыхъ временъ чистаго христіанства“…
По справкѣ, книга оказалась весьма курьезной, подъ заглавіемъ Rogers Antipopopriestian.
Указанное выше мѣсто было приведено вѣрно, исключая одного слова, вмѣсто „разсказъ“, въ книгѣ стоитъ слово „отчетъ“.
— Какъ это я попалъ на такое подходящее изреченіе?
— Не знаю, это было совпаденіе; слово измѣнено по ошибкѣ. Я замѣтилъ, когда это произошло, но не хотѣлъ поправлять.
— Какимъ образомъ вы читаете? Вы писали медленнѣе, порывисто и съ остановками.
— Я писалъ то, что я запоминалъ, и затѣмъ читалъ далѣе. Такое чтеніе требуетъ особеннаго усилія, и полезно только какъ доказательство. Вашъ другъ былъ вчера правъ: мы можемъ читать, но только когда условія хороши. Будемъ опять читать и писать, и потомъ скажемъ вамъ, изъ какой это книги (и рукою медіума было написано): „Попъ, послѣдній великій писатель этой школы поэзіи — поэзіи разума, или вѣрнѣе разума, соединеннаго съ фантазіей“. Это написано вѣрно. Идите и возьмите одиннадцатую книжку на той же полкѣ. Она откроется вамъ на требуемой страницѣ, прочтите и уразумѣйте нашу силу и дозволеніе, данное намъ великимъ и благимъ Богомъ, чтобы доказать вамъ нашу силу надъ веществомъ. Ему подобаетъ слава, аминь.
„Я взялъ указанную книгу, заглавіе которой было: „Поэзія, романизмъ и риторика“. Открылась она на страницѣ 145 и цитатъ былъ совершенно вѣренъ. Я передъ этимъ въ книгу по заглядывалъ и о содержаніи ея никакого понятія не имѣлъ“.
Здѣсь, какъ мы видимъ, феноменъ зрѣнія безъ посредства глазъ происходитъ при условіяхъ абсолютныхъ; но способность этого зрѣнія, проявляющаяся у того же самаго медіума и на одномъ и томъ же сеансѣ, не всегда одинакова: ея измѣненія соотвѣтствуютъ смѣнѣ проявляющихся разумныхъ силъ, изъ коихъ нѣкоторыя признаютъ за собою эту способность и доказываютъ ее, а другія заявляютъ, что не обладаютъ ею: изъ чего должно заключить, что эта способность не всегда можетъ быть приписываема трансцендентальному субъекту, условія дѣятельности котораго въ данное время оставались одинаковыми. Эта способность зрѣнія сквозь вещество, сквозь непрозрачныя тѣла принадлежитъ, повидимому, судя по извѣстнымъ намъ случаямъ, преимущественно медіумамъ универсальнымъ, т. е. тѣмъ, медіумизмъ которыхъ но ограничивается умственными проявленіями, но обнимаетъ и явленія физическія. „Проникновеніе матеріи“ принадлежитъ этому рода медіумизма и отношенія между этимъ явленіемъ и зрѣніемъ сквозь вещество очевидно. Мои опыты, напр., не дошли до этого, такъ какъ они происходили съ лицами, коихъ медіумическія способности были совершенно элементарны.
Я приписалъ эту способность зрѣнія трансцендентальному субъекту, ибо съ него надо начинать объясненіе, но, какъ мы увидимъ ниже, эта психическая индивидуальность можетъ проявиться или въ состояніи временнаго воплощенія или внѣ его; это будетъ уже вопросъ условіи и подробностей.
Примечания[править]
- ↑ Отвѣтъ этотъ имѣетъ свое философское значеніе. Если нашъ собесѣдникъ дѣйствительно принадлежитъ къ міру сущностей, къ міру нуменовъ, въ которомъ онъ видитъ наши вещи не такъ, какъ онѣ намъ представляются, а каковыми онѣ въ себѣ, то онъ и видитъ ихъ «по своему», но разъ онъ долженъ видѣть по «нашему», онъ долженъ вступить въ міръ явленій, въ міръ феноменовъ, и приспособиться къ условіямъ нашей организаціи; ибо какова организація, таково и міросозерцаніе.