Послѣ всего сказаннаго въ этой главѣ, мнѣ нѣтъ надобности подвергать подробной критикѣ главу V сочиненія Гартмана «о гипотезѣ духовъ», но я коснусь только нѣкоторыхъ наиболѣе интересныхъ пунктовъ.
Въ первой части этой главы г. Гартманъ обозрѣваетъ прогрессивное развитіе гипотезъ въ области спиритизма. Вотъ краткій очеркъ этихъ гипотезъ:
Первая изъ нихъ состоитъ въ «чувственно-наивномъ вѣрованіи народа, что умершіе продолжаютъ жить въ своемъ прежнемъ образѣ и прямо дѣйствуютъ членами своего невидимаго астральнаго тѣла» (стр. 133 и 135).
Вторая гипотеза столь-же грубо-чувственна: «сообразили, что вѣдь медіумъ тоже духъ и долженъ быть въ состояніи сдѣлать и все то, что могутъ дѣлать духи умершихъ. Можно слѣдовательно думать, что духъ медіума вмѣстѣ со своимъ астральнымъ тѣломъ покидаетъ свою вещественную оболочку, лежащую теперь какъ-бы въ состояніи смерти (въ сомнамбулизмѣ), ходить по комнатѣ и производить явленія, также дѣйствуя прямо членами своего невидимаго астральнаго тѣла. Первый ударъ наивному вѣрованію» (стр. 133, 135).
Третья гипотеза: «доказанное существованіе медіумической нервной силы (ошибочно названной психической), съ ея дѣйствіемъ на разстояніи, совсѣмъ перевернуло наивное пониманіе»… «Начинаютъ сознавать, что наибольшая часть явленій можетъ быть сведена на медіума, какъ на единственную ихъ причину» (стр. 135, 136).
Четвертая гипотеза: ближайшее занятіе явленіями матеріализаціи еще болѣе пошатнуло гипотезу «духовъ». Матеріализація есть большею частью только трансфигурація самого медіума: «Когда же происходитъ дѣйствительное отдѣленіе призрака отъ медіума, то оказывается, что этотъ призракъ цѣликомъ исходитъ изъ медіума и въ него же возвращается» (стр. 137).
Пятая гипотеза: такимъ образомъ тѣло медіума есть только орудіе или матеріальный источникъ явленій, производимыхъ одержащимъ духомъ, являющимся теперь трансцендентальною причиною явленій. Эту гипотезу можно назвать «гипотезой одержанія;» она уже представляетъ большой шагъ впередъ (стр. 139, 140).
Шестая — «Гипотеза внушенія». Сомнамбулическое сознаніе медіума пишетъ только тѣ рѣченія или вызываетъ появленіе только тѣхъ образовъ, которыя одержащій духъ передаетъ изъ своего сознанія въ сомнамбулическое сознаніе медіума. «Только теперь умственное авторство духовъ является сведеннымъ къ его настоящему и болѣе тонкому смыслу…… Лишь при такомъ поворотѣ гипотеза духовъ вступаетъ въ ту стадію, которая позволяетъ психологіи и метафизикѣ, сохранивъ приличіе, серьезно, критически заняться ею». (стр. 143).
Историческое изложеніе хода этихъ гипотезъ далеко невѣрно; но это — послѣднее дѣло. Изложеніе это было сдѣлано г. Гартманомъ съ цѣлью выставить на видъ отсутствіе «критической осмотрительности со стороны спиритовъ; и только послѣднюю изъ этихъ гипотезъ онъ находитъ достаточно приличною, чтобъ наука могла заняться ею. Что же касается меня, то я позволю, себѣ сказать, что изложеніе постепеннаго развитія этихъ гипотезъ, какъ оно ни несовершенно, есть тѣмъ не менѣе лучшее похвальное слово, которое было когда-либо сказано впользу спиритистовъ, ибо всѣ эти гипотезы свидѣтельствуютъ о постоянныхъ усиліяхъ спиритистовъ доискаться истины. Ни философы, ни люди науки не оказали имъ никакой помощи, не дали никакихъ указаній, чтобъ разобраться въ этомъ трудномъ вопросѣ. Массы были представлены себѣ самимъ, встрѣчая только презрѣніе и насмѣшку со стороны науки и общественнаго .мнѣнія. Только благодаря настойчивости и практическому смыслу англо-саксонскаго ума, вопросъ этотъ постоянно разрабатывался на почвѣ экспериментальной, и развитіе явленій привело къ такимъ результатамъ, которые наука, волею или неволею, должна будетъ когда-нибудь признать, подобно тому, какъ она вынуждена была признать факты животнаго магнетизма, сто лѣтъ спустя послѣ ихъ открытія. Гипотезы передачи мысли и ясновидѣнія были также часто обсуждаемы въ спиритизмѣ — болѣе чѣмъ гдѣ-либо, ибо спиритизмъ немедленно понялъ отношенія существующія меледу нимъ и сомнамбулизмомъ — онъ былъ, такъ сказать, ближайшимъ наслѣдникомъ послѣдняго и эти оба чудесныя способности нашего духа неоднократно принимались въ соображеніе при критическомъ обсужденіи спиритическихъ фактовъ. И вотъ самъ г. Гартманъ строитъ все зданіе своей критики на этихъ двухъ гипотезахъ, развивая ихъ до крайнихъ предѣловъ — это было для него единственнымъ выходомъ изъ затрудненія. Но эти обѣ гипотезы, съ точки зрѣнія современной науки, совершенно еретичны: наука смѣется надъ ними, какъ и надъ самимъ спиритизмомъ[1]). Такимъ образомъ г. Гартманъ одно, въ глазахъ науки, еретичное ученіе толкуетъ посредствомъ двухъ другихъ, столь же еретичныхъ. Если наука докажетъ со временемъ, что гипотезы передачи мыслей и ясновидѣнія дѣйствительно лишены всякаго основанія, то спиритическая гипотеза только выиграетъ отъ этого; если же напротивъ, наука въ концѣ концовъ дастъ имъ свою санкцію, то время покажетъ, достаточны ли онѣ на самомъ дѣлѣ, чтобы объяснить все, что есть въ медіумизмѣ. А покуда остановимся на самомъ интересномъ пунктѣ и посмотримъ, почему гипотеза внушенія, которую г. Гартманъ признаетъ за самую разумную за самую приличную изъ спиритическихъ гипотезъ, по его словамъ, должна, во всякомъ случаѣ, быть отвергнута? Вотъ въ краткихъ словахъ причины, имъ выставленныя:
1) Формальныя трудности: „Если духи существуютъ, то можно допустить, что передача происходитъ и отъ „духа“ къ человѣку, ибо она возможна между двумя человѣческими личностями. Однако же, такое допущеніе представляетъ немалыя трудности. Духъ умершаго не имѣетъ мозга, котораго колебанія могли-бы вызвать въ находящемся вблизи человѣческомъ мозгѣ подобныя-же вибраціи; механическая передача посредствомъ колебаній эфира, которую мы можемъ предположить какъ средство передачи представленій между людьми, находящимися близко другъ отъ друга, или даже соприкасающимися, не можетъ, стало быть, допускаться по отношенію къ передающему духу, и остается только другой родъ передачи представленій, — безъ матеріальнаго посредничества и безъ зависимости отъ разстоянія. Въ самомъ дѣлѣ, новѣйшіе спириты и принимаютъ, на основаніи медіумическихъ сообщеній, что одержащій духъ можетъ находиться на какомъ угодно разстояніи отъ медіума, служащаго ему орудіемъ, и что тѣсное отношеніе между ними нисколько этимъ не нарушается. Но бѣда въ томъ, что по имѣющимся опытамъ слова и мысли не передаются на далекія разстоянія, а передаются только наглядныя и возможно живыя галлюцинаціи“ (стр. 143, 144).
Мы имѣли достаточно случаевъ убѣдиться въ противномъ. Что касается отсутствія „мозга“, то на такое гипотетическое отрицаніе можно отвѣтить гипотетическимъ утвержденіемъ о существованіи трансцендентальнаго субъекта или метаорганизма. См. ниже.
2) Трудности, касающіяся содержанія сообщеній. „Это содержаніе обыкновенно бываетъ ниже умственнаго уровня медіума и присутствующихъ; самое большее — оно иногда равняется съ нимъ, но никогда его не превосходитъ“ (стр. 145). Мы также достаточно видѣли, что и это не такъ.
Слѣдующія за этимъ слова достойны вниманія: „если духи не имѣютъ, или по самому существу дѣла, не могутъ сообщить ничего лучшаго, какъ только то, что намъ уже извѣстно, то вмѣстѣ съ тѣмъ отпадаетъ единственный мотивъ, на который можно было бы указать, какъ на побуждающій ихъ являться къ намъ — желаніе сдѣлать насъ умнѣе и лучше“ (стр. 145). Итакъ единственный допустимый мотивъ было бы желаніе сдѣлать насъ умнѣе и лучше. Этотъ мотивъ и существуетъ; но, чтобъ оправдать его, развѣ необходимо сказать что-нибудь новое, чего мы сами не знаемъ? Тема о любви къ Богу и къ ближнему будетъ вѣчно старой и вѣчно новой, покуда будетъ рѣчь о нравственномъ прогрессѣ человѣка. Кромѣ того г. Гартманъ допустилъ же для ясновидѣнія магическую силу „интереса сердца“! Зачѣмъ-жѳ не хочетъ онъ допустить ее и здѣсь, какъ достаточный мотивъ? И дѣйствительно, если можно допустить, что нѣчто переживаетъ смерть, то это разумѣется любовь, состраданіе, участіе къ тѣмъ, кто намъ близокъ — желаніе сказать имъ, что мы все еще существуемъ; и именно эти чувства и служатъ, большею частью, мотивомъ для духовнаго проявленія. Языкъ сердца вездѣ одинаковъ; но представленія трансцендентальнаго міра, какъ и представленія четвертаго измѣренія пространства; всегда будутъ для насъ недосягаемы. Неудивительно, что о нихъ ничего не сообщается, и требовать ихъ — безполезно и нелогично.
3) И наконецъ, „помимо этихъ затрудненій, относящихся къ формѣ и содержанію, гипотеза духовъ является совершенно лишней; если мы разъ уже дошли до гипотезы внушенія, то она становится пятымъ колесомъ въ колесницѣ. При гипотезѣ внушенія приходится, опираясь на умственное содержаніе проявленій, доказать, что сомнамбулическое сознаніе медіума не въ состояніи ихъ произвести. Пока не принимаются въ расчетъ сомнамбулическая гиперэстезія памяти, чтеніе мыслей и ясновидѣніе — всѣ сообщенія приписываются внушенію духовъ, дающихъ такое мысленное содержаніе, которое чуждо бодрственному сознанію медіума или недоступно для него путемъ чувственныхъ воспріятій. Но какъ скоро допущены эти три источника познаванія вмѣстѣ съ чувственнымъ воспріятіемъ, то уже, вообще, нельзя представить себѣ такого мысленнаго содержанія, которое, по своей природѣ, не могло бы быть изъ нихъ почерпнуто“ (стр. 145).
Въ главѣ III мы достаточно видѣли, что и это не такъ.
И затѣмъ г. Гартманъ заключаетъ: „Такимъ образомъ, вся гипотеза духовъ обращается постепенно въ ничто, по мѣрѣ того какъ приходится перенести съ предполагаемыхъ духовъ на медіума сначала прямыя физическія дѣйствія силы, потомъ происхожденіе самого умственнаго содержанія сообщеній“(стр. 147).
Я позволяю себѣ высказать предположеніе, что послѣ всего сказаннаго въ моемъ трудѣ это заключеніе будетъ, быть можетъ, исправлено самимъ г. Гартманомъ, если только онъ останется вѣренъ своей точкѣ зрѣнія, ибо, къ счастію, мнѣ нѣтъ надобности убѣждать его въ реальности предъявляемыхъ фактовъ. Я никогда не терялъ изъ виду, что предметъ его просвѣщенной критики „не фактичность сообщаемаго, а лишь заключенія, выводимыя изъ сообщенныхъ фактовъ“ (стр. 158).
Заканчивая трудъ свой, мнѣ пріятно имѣть возможность констатировать, что притязанія спиритической гипотезы вовсе не находятся въ противорѣчіи съ философіей Гартмана, какъ это довольно часто предполагаютъ. Мы имѣемъ объ этомъ его собственное свидѣтельство въ слѣдующихъ словахъ:
«Думаютъ, что я предубѣжденъ противъ спиритическаго доказательства безсмертія, потому, будто-бы, что моя философская система несовмѣстима съ безсмертіемъ и должна рушиться вмѣстѣ съ его признаніемъ. Это заблужденіе. Индивидуальная душа или индивидуальный духъ, по моимъ понятіямъ, представляетъ относительно постоянную группу безсознательныхъ психическихъ функцій абсолютнаго духа, направленныхъ на тотъ организмъ, въ которомъ онѣ находятъ выраженіе своего совмѣстнаго и послѣдовательнаго единства. Если-бы можно было доказать, что существенная часть этого индивидуальнаго организма, т. е. тѣ элементы его формы, которые являются носителями свойствъ его характера, его памяти .и сознанія, продолжаютъ существовать въ видѣ, способномъ дѣйствовать даже и по распаденіи вещественнаго тѣла, то неотразимымъ выводомъ явилось бы для меня и допущеніе, что вмѣстѣ съ тѣмъ продолжаетъ существовать индивидуальный духъ, такъ какъ абсолютный духъ сталъ-бы по прежнему направлять соотвѣтствующія безсознательныя психическія функція на продолжающій существовать организмъ. Наоборотъ, ѳсли-бы доказано было, что индивидуальный духъ продолжаетъ существовать по смерти, то я изъ этого заключилъ бы, что, несмотря на разрушеніе тѣла, существенное въ организмѣ продолжаетъ существовать въ образѣ, не подлежащемъ чувственному воспріятію, ибо лишь при этомъ условіи я могу представить себѣ продолжающееся существованіе индивидуальнаго духа. Такимъ образомъ, если бы было доказано, что непосредственно послѣ смерти индивидуальный духъ продолжаетъ . жить, то это не вызвало-бы даже измѣненія въ принципахъ моей системы, а только расширило-бы область ея приложенія въ извѣстную сторону; другими словами — это не затронуло-бы метафизики безсознательнаго, а только его феноменологію[2]). (См. Послѣсловіе Гартмана къ „Спиритизму“, въ „Ps. Studien“ 1885 г., стр. 503—504).
Спиритизмъ съ самаго своего начала высказывалъ и утверждалъ это, sine qua non, условіе для продолженія существованія „индивидуальнаго духа“. Онъ именно, всегда исходилъ изъ того краеугольнаго положенія, что „тѣ элементы организма, которые являются носителями свойствъ его характера, его памяти и сознанія, продолжаютъ существовать во образѣ, способномъ функціонировать даже и по распаденіи вещественнаго тѣла“. Если таково формальное условіе а priori, предъявляемое философіей, то спиритизмъ имѣетъ притязаніе, что представилъ на него отвѣтъ а posteriori. Великая заслуга его состоитъ именно въ томъ, что онъ доказалъ, что темные вопросы, связанные съ проблемою нашего бытія, могутъ быть изучаемы путемъ экспериментальнымъ. Съ первыхъ шаговъ своихъ онъ заявилъ, что мистическая сторона этой проблемы, во всякомъ случаѣ, естественная, и что всѣ явленія, сюда относящіяся, суть явленія естественныя, подлежащія своимъ законамъ. Поэтому совершенно несправедливо со стороны г. Гартмана обвинять спиритизмъ въ томъ, что „рядомъ съ естественнымъ родомъ причинъ онъ устанавливаетъ еще другой, сверхъестественный, не выводимый изъ опыта“ (стр. 147); что спиритизмъ „допускаетъ особую сферу существованія, лежащую за предѣлами природы, — что позади существующей природы онъ допускаетъ скрывающійся, ожидающій насъ, міръ сверхъестественныхъ индивидовъ“ (стр. 103).
Спиритизмъ даетъ намъ сырой матеріалъ, каковъ и тотъ, который мы почерпаемъ въ нашемъ ежедневномъ опытѣ. Дѣло философіи подвергать его анализу, критикѣ и толкованію. Наблюденіе явленій — дѣло легкое; но для ихъ объясненія потребны вѣка — даже для объясненія явленій физическаго порядка. Фактъ нашего бытія, нашего сознанія остается по сіе время тайной; надо покориться — эта проблема никогда не будетъ разрѣшена; слѣдовательно, мы уже и здѣсь находимся въ „сверхъестественномъ“; но мы можемъ расширить его предѣлы, проникнуть глубже въ его бездны. Одна форма сознанія не значитъ еще, чтобъ эта форма была единственною возможною; одна форма — та, которую мы знаемъ, — не менѣе чудесна, чѣмъ другая, которой мы не знаемъ.
Разъ спиритическіе факты будутъ признаны и установлены во всей своей совокупности, философія должна будетъ вывести изъ нихъ заключеніе не о существованіи міра сверхъестественнаго съ индивидами сверхъестественными, но о существованіи міра трансцендентныхъ воспріятій, принадлежащихъ трансцендентной формѣ сознанія, и „спиритическія“ явленія окажутся только проявленіемъ этой формы сознанія въ условіяхъ времени и пространства міра феноменальнаго. Съ точки зрѣнія монистической философіи, спиритизмъ, какъ въ своихъ явленіяхъ, такъ и въ своей теоріи, легко допустимъ, болѣе того, онъ представляется даже необходимостью, ибо онъ дополняетъ, завершаетъ это все болѣе и болѣе устанавливающееся міровоззрѣніе, коему недостаетъ только одного — самаго существеннаго: пониманія цѣли бытія вообще и человѣческаго въ особенности. Верховный результатъ эволюціи столь же очевидный, сколь для насъ и понятный — развитіе высшихъ формъ сознанія — но обрывается внезапно и безсмысленно, какъ разъ въ тотъ моментъ, когда эта высшая цѣль достигается. Нельзя допустить, чтобы дѣло эволюціи остановилось на результатѣ, который, даже въ нашихъ глазахъ, еще далеко не совершененъ.
Примечания[править]
- ↑ „Чепуха все это“ -сказалъ недавно великій Вундтъ („Гипнотизмъ и внушеніе“, Москва, 1893 г., стр. 9).
- ↑ Ср. „Безсознательное съ точки зрѣнія физіологіи и теоріи наслѣдственности“ („Das Unbewusste vom Standpunkte der Phisiologie und Desecndenztheorie“) 2-е изд., стр. 298—304; 356—358; „Философія безсознательнаго“ („Philosophie des Unbewussten“), 9 изд., т. II, стр. 362.