Я склоненъ думать, что это доказательство даже беретъ верхъ надъ фактами первой рубрики. Какъ доказательство, почеркъ столь же характеристиченъ, какъ и рѣчь; но для цѣли, которую мы преслѣдуемъ, языкъ сообщенія долженъ быть неизвѣстенъ медіуму; сверхъ того, если оно не письменное, то документальное доказательство отсутствуетъ; большею же частью эти сообщенія на неизвѣстномъ медіуму языкѣ передются устно, живою рѣчью, въ чемъ правда, и заключается ихъ цѣнность. Въ этой же рубрикѣ мы имѣемъ доказательство самоличности не менѣе убѣдительное, но представляющее еще и то преимущество, что оно можетъ быть дано на родномъ языкѣ медіума; сверхъ того, оно является вещественнымъ, пребывающимъ документомъ, всегда доступнымъ для критики; и, наконецъ, что особенно важно, оно можетъ быть получено и въ присутствіи заинтересованнаго лица, ибо я отрицаю, чтобы почеркъ отшедшаго медіуму неизвѣстнаго, благодаря только одному присутствію лица, знавшаго отшедшаго, могъ быть воспроизведенъ вполнѣ тождественно дѣятельностію сомнабулическаго сознанія медіума. Я утверждаю это по слѣдующимъ причинамъ: во-первыхъ, мы можемъ узнавать почерки знакомыхъ намъ лицъ, но мы не можемъ воспроизводить ихъ на память, еслибы даже и хотѣли, и во-вторыхъ, еслибъ данное сообщеніе воспроизводило только фразу, которая была бы у насъ на умѣ вмѣстѣ съ представленіемъ знакомаго почерка, то еще можно было бы сказать, что фраза была воспроизведена механически, вмѣстѣ съ почеркомъ, посредствомъ передачи мысли. Но какъ извѣстію, сообщенія имѣютъ свое собственное содержаніе и свою собственною фразеологію. Я не говорю, разумѣется, о нѣсколькихъ отдѣльныхъ словахъ или о подписяхъ именъ, представляющихъ facsimile почерка ихъ авторовъ, что всегда можетъ дать поводъ къ оспариванію; я говорю о сообщеніяхъ болѣе или менѣе длинныхъ, или частыхъ, полученныхъ отъ того же отшедшаго лица и писанныхъ его почеркомъ. Это доказательство, по моему, должно быть признано совершенно убѣдительнымъ, ибо почеркъ всегда былъ признаваемъ, какъ неоспоримое доказательство личности — ея вѣрнымъ и постояннымъ выраженіемъ. Это фотографическій портретъ своего рода (см. сказанное выше о графологіи и объ измѣненіяхъ почерка въ гипнотическихъ персонификаціяхъ. Глава III, рубрика III). А что касается возможности писать чужимъ почеркомъ, то здѣсь должна быть прилагаема та же аргументація, какъ и относительно возможности говорить на языкѣ, котораго не знаешь (см. глава III, рубрика VI).
Сообщенія, писанныя почеркомъ, принадлежавшимъ отшедшему, упоминаются тутъ и тамъ въ медіумической феноменологіи. Но вообще они рѣдки; подробное описаніе почерка отсутствуетъ и приходится полагаться на слова тѣхъ, къ коимъ относятся сообщенія; будучи большей частью интимнаго характера, они естественно не предаются гласности; кромѣ того, чтобъ быть документальнымъ доказательствомъ тождества почерка, они должны бы были быть напечатаны вмѣстѣ съ facsimile почерка даннаго лица до и послѣ его смерти; но очень рѣдко заботятся о томъ, чтобы представить такое доказательство, которое вдобавокъ и обходится не дешево. Тѣмъ не менѣе эти доказательства, или необходимыя подробности, иногда и были представляемы, и о нихъ то я и буду теперь говорить.
Первое мѣсто среди сообщеніи этого рода принадлежитъ, безспорно, тѣмъ, кои были получены банкиромъ Ливерморомъ, отъ имени его отшедшей жены Эстеллы, на многочисленныхъ его сеансахъ съ Кэтъ Фоксъ, втеченіе нѣсколькихъ лѣтъ подъ рядъ — съ 1861 по 1866 г. Ниже, въ рубрикѣ V, читатель найдетъ всѣ необходимыя подробности объ этихъ замѣчательныхъ сеансахъ, изъ коихъ приведу здѣсь только относящіяся до сообщеній. Ихъ было получено до сотни, они писались на карточкахъ, которыя Ливерморъ помѣчалъ и приносилъ съ собою; они всѣ были написаны не рукою медіума (обѣ руки котораго Ливерморъ держалъ въ своихъ втеченіе всего сеанса), но непосредственно рукою самой Эстеллы, и даже иногда на глазахъ у Ливермора при спиритическомъ свѣтѣ, позволявшемъ ему вполнѣ узнавать не только руку, но и всю фигуру писавшей. Почеркъ этихъ сообщеній — совершенный facsimile прижизненнаго почерка Эстеллы. Въ письмѣ м-ра Ливермора къ м-ру Кольману (познакомившемуся съ иимъ въ Америкѣ) мы читаемъ: «Мы теперь дошли до того, что письма пишутся съ помѣткою числа. Первое изъ нихъ помѣченное: „Пятница, 3 мая 1861 года“, было написано очень старательно и правильно, и тождество почерка жены моей было вполнѣ доказано сличеніемъ всѣхъ мелкихъ деталей. Слогъ, почеркъ и характеръ этихъ писемъ служатъ для меня положительными доказательствами самоличности писавшей, если даже и не принимать во вниманіе полученныя другія, еще болѣе убѣдительныя». Далѣе, въ другомъ письмѣ, м-ръ Ливерморъ говоритъ: «Ея самоличность установлена выше всякаго сомнѣнія. Во- первыхъ, ея наружностью; во-вторыхъ, ея почеркомъ; въ третьихъ, умственной индивидуальностью, не говоря уже о многихъ другихъ доказательствахъ, вполнѣ достаточныхъ въ обыкновенныхъ случаяхъ, но изъ коихъ, однако, я не однимъ не удовольствовался, принимая ихъ только въ качествѣ подтвержденій». М-ръ Ливерморъ, посылая м-ру Кольману нѣкоторыя изъ этихъ подлинныхъ сообщеній, приложилъ къ нимъ и образцы прижизненнаго почерка Эстеллы для сличенія; и м-ръ Кольманъ нашелъ посмертныя сообщенія совершенію сходными съ земнымъ почеркомъ миссисъ Ливерморъ (В. Coleman. Spiritualism in America, London 1861 г., стр. 30, 33, 35). Два facsimile подобныхъ сообщеній находятся въ этой брошюрѣ м-ра Кольмана, также и Spiritual magazine 1861 г., гдѣ статья м-ра Кольмана первоночально появилась. Имѣющіе у себя письма Кэтъ Фоксъ могутъ убѣдиться, что ея почеркъ даже нисколько не напоминаетъ почерка сообщеніи Эстеллы.
Кромѣ этого умственнаго и вещественнаго доказательства, мы имѣемъ еще и другое, а именно, что нѣкоторыя сообщенія Эстеллы писаны по-французски, на языкѣ, совершенно неизвѣстномъ медіуму. Вотъ свидѣтельство самаго м-ра Ливермора: «Карточка, которую я принесъ съ собой, была взята изъ моей руки и нѣсколько спустя возвращена мнѣ видимымъ образомъ: на ней я нашелъ сообщеніе, превосходно написанное правильнымъ французскимъ языкомъ, съ чисто-французскими оборотами, ни единое слово котораго не было понято миссъ Фоксъ, ибо языкъ этотъ былъ ей совершенно чуждъ» (Оуэнъ: Debatable land, London. 1871 г., стр. 390). А въ письмѣ м-ра Ливермора къ Кольману я нахожу слѣдующее: «Въ послѣднее время получилось еще нѣсколько карточекъ, исписанныхъ по- французски. Моя жена отлично владѣла этимъ языкомъ, и писала и говорила на немъ, тогда какъ для миссъ Фоксъ и то и другое было недоступно» (Spiritualism in America, стр. 34).
И такъ, мы имѣемъ здѣсь двойное доказательство самоличности: оно установлено не только почеркомъ, совершенно сходнымъ съ земнымъ почеркомъ отшедшаго, но и языкомъ, медіуму неизвѣстнымъ. Случай этотъ изъ самыхъ драгоцѣнныхъ и представляетъ, на мои взглядъ, абсолютное доказательство самоличности.
Опубликованные facsimile этого рода очень немногочислены. Есть книга, озаглавленная: «Двѣнадцать посланій отъ духа Джона Адамса къ своему другу Іосіи Брейгаму черезъ Іосифа Стайльса медіума» (Twelve messages from the spirit of John Quincy Adams to his friend Josiah Brigham through Joseph D. Stiles, medium), напечатанная въ 1859 году. Къ предисловію приложены facsimile почерка Адамса и его матери до и послѣ ихъ смерти, представляющіе поразительное сходство; тутъ же приложенъ и facsimile нормальнаго почерка медіума. Мы находимъ въ «Спиритуалистѣ» 1881 года, томъ II, стр. 111, замѣтку объ этомъ изданіи, подписанную Эмметомъ Кольманомъ, который, какъ извѣстно, далеко не снисходительный критикъ; онъ приходитъ къ слѣдующему заключенію: «Книга эта единственная въ спиритической культурѣ и, по моему, содержитъ въ себѣ вполнѣ рѣшающія доказательства самоличности автора этихъ сообщеній — внутреннія и внѣшнія доказательства одинаково вѣски».
Въ журналѣ «Spiritual Record» 1884 года, стр. 554—555, нахожу facsimile сообщенія, полученнаго докторомъ Никольсомъ отъ имени отшедшей дочери своей Уилли, написаннаго непосредственнымъ письмомъ между двухъ грифельныхъ досокъ. Оно совершенно тождественно съ приложеннымъ образцомъ прижизненнаго почерка Уилли и не имѣетъ никакого сходства съ почеркомъ медіума Эглинтона, образчикъ тутъ же приложенъ. Другой facsimile сообщенія отъ Уилли находится въ томъ же журналѣ 1883 года, стр. 131. Вотъ все, что я нахожу въ настоящео время въ своемъ указателѣ по части подобныхъ facsimile.
Съ того времени, какъ способъ непосредственнаго писанія былъ упрощенъ и облегченъ употребленіемъ грифельныхъ досокъ, это явленіе, окрещенное именемъ психографйі, сдѣлалось довольно зауряднымъ, и случаи тождества почерковъ стали упоминаться гораздо чаще, только ихъ facsimile, какъ оправдательные документы, отсутствуютъ. Для примѣра я приведу здѣсь случай, который содержитъ въ себѣ не только доказательства внѣшнія (почеркъ), но и внутреннія вполнѣ характеристичныя. Вотъ фактъ, который м-ръ Дж. Дж. Оуэнъ обнародовалъ въ «Religio Philosophical Journal», отъ 27 іюля 1884 г., и который я заимствую изъ «Light’a» 1885 года, стр. 35, гдѣ онъ былъ воспроизведенъ. Я привожу его собственными словами Оуэна съ нѣкоторыми выпусками.
«Двѣнадцать лѣтъ тому назадъ въ числѣ моихъ близкихъ друзей былъ одинъ извѣстный сенаторъ Калифорніи, вмѣстѣ съ тѣмъ и собственникъ банкирской фирмы въ Санъ-Хозе. Докторъ Ноксъ былъ глубокій мыслитель, завзятый матеріалистъ… Страдая медленно развивавшеюся болѣзнью легкихъ, онъ чувствовалъ постепенное приближеніе конца своихъ дней, и часто откровенно говорилъ объ ожидавшемъ его вѣчномъ покоѣ съ его вѣчнымъ забвеніемъ, но смерти онъ нисколько не боялся. Однажды я сказалъ ему: «Докторъ, уговоримся: если вы тамъ очутитесь въ живыхъ, то буде окажется возможнымъ, вы дадите мнѣ вѣсть о себѣ въ слѣдующихъ краткихъ словахъ: „Я все-таки живъ“. Онъ серьезно обѣщалъ мнѣ это… Когда онъ умеръ, я нетерпѣливо желалъ получить отъ него какое-либо извѣстіе; я сталъ особенно желать этого, думать объ этомъ, когда къ намъ однажды пріѣхалъ изъ восточныхъ штатовъ медіумъ для матеріализаціи, честность котораго была для меня внѣ всякаго сомнѣнія. Этотъ медіумъ сказалъ мнѣ, что черезъ него иногда даются доказательства самоличности и предложилъ мнѣ сдѣлать подобный опытъ… Я вычистилъ грифельную доску и прижалъ ее къ столешницѣ снизу[1]). Медіумъ положилъ одну руку на мою подъ столомъ, а другую на верхнюю сторону столешницы… Мы услыхали звукъ писанія и я нашелъ на доскѣ слѣдующія строки:
«Другъ Дрэнъ, факты, которые природа являетъ передъ нами, не терпятъ сопротивленія, и философъ, мнящій быть мудрымъ, часто борется съ однимъ изъ нихъ, подрывающимъ его излюбленныя теоріи, и затѣмъ повергающимъ его въ цѣлое море сомнѣніи и колебаній. Не совсѣмъ такъ было со мною, ибо хотя мои убѣжденія относительно будущей жизни и были безпощадно опрокинуты, но я долженъ признаться, что мое разочарованіе было для меня пріятно, и я радъ, что могу сказать вамъ, другъ мой: „я все таки живъ“.
„Слѣдуетъ замѣтить, что этотъ медіумъ пріѣхалъ въ Калифорнію только три года спустя по смерти моего друга, что онъ никогда его не зналъ, и, наконецъ, что почеркъ его соообщенія на доскѣ былъ на столько тождественъ съ его земнымъ почеркомъ, что былъ признанъ за его собственный и въ томъ банкѣ,: гдѣ онъ былъ предсѣдателемъ“.
Если бы тутъ не было тождества почерка, то мы могли бы объяснить этотъ случай, какъ и тысячи другихъ, передачей мыслей; но характеръ почерка налагаетъ на него печать самоличности.
Изъ сообщеній, полученныхъ тѣмъ же способомъ, но въ большомъ количествѣ впродолженіе долгаго времени и все отъ одной и той же личности, мнѣ извѣстенъ только замѣчательный случай миссисъ Мэри Бёрчетъ, разсказанный ею самою въ «Lights 1884 г., стр. 471 и 1886 г., стр. 322—425. Впродолженіе двухъ лѣтъ она получила до пятидесяти сообщеній почеркомъ близкаго ей друга, утраченнаго ею въ 1883 году. На землѣ онъ такъ же, какъ и Ноксъ „нисколько не вѣрилъ въ возможность будущей жизни“; вотъ почему во второмъ сообщеніи онъ и говоритъ: „Это такое же откровеніе для меня, какъ и для васъ, ибо вы знаете, какъ сильно я противился всякой вѣрѣ въ возможность пакибытія“. До поѣздки моей въ Лондонъ, въ 1886 году, я обратился къ миссисъ Бёрчетъ письменно съ различными вопросами и она была такъ обязательна, что прислала мнѣ слѣдующіе отвѣты въ коихъ содержатся подробности, большею частью не находящіяся въ ея напечатанныхъ статьяхъ:
«М. Г. Къ сожалѣнію, не могу исполнить вашей просьбы, послать вамъ образцы прижизненнаго и посмертнаго почерковъ моего друга, такъ какъ его письма ко мнѣ, будучи самаго интимнаго характера, для меня святы, и, кромѣ того, онъ неоднократно просилъ меня никому ихъ не показывать… Но я съ удовольствіемъ отвѣчу на ваши другіе вопросы: 1) относительно почерка моего друга. Я получила до этого дня тридцать четыре письма отъ него черезъ медіума Эглинтона; первыя два на грифельныхъ доскахъ, всѣ прочія на бумагѣ. Одно изъ нихъ было написано на листѣ почтовой бумаги, которую я по угламъ приклеила къ своей собственной грифельной доскѣ, такъ чтобы ее легко можно было снять (см. „Light“ 1884 г. стр. 472). Хотя почеркъ первыхъ двухъ или трехъ полученныхъ мною писемъ и очень походилъ на почеркъ моего друга, и хотя слогъ и способъ выраженія были совершенно его собственные, я въ то же время находила въ нихъ нѣкоторое сходство и съ почеркомъ Эрнеста, одного изъ руководителей медіума, что не мало меня озадачивало… Это небольшое сходство постепенно исчезало, пока наконецъ не осталось отъ него ни малѣйшаго слѣда, и почеркъ былъ на столько тождественъ съ прижизненнымъ почеркомъ моего друга, на сколько писанное карандашомъ можетъ походить на писанное перомъ. Другъ мой былъ родомъ австріецъ и почеркъ его, замѣчательно красивый и мелкій, носитъ на себѣ явную печать своего нѣмецкаго происхожденія… 2) Всѣ эти письма, за исключеніемъ одного, написаны по-англійски, хотя нерѣдко содержатъ нѣмецкіе цитаты. Будучи на землѣ, онъ также часто писалъ мнѣ по-англійски. Передъ Рождествомъ 1884 г., къ великому своему удивленію, я получила сообщеніе по нѣмецки готическимъ почеркомъ, слогъ котораго безукоризненъ…[2]). Нѣсколько затрудняясь чтеніемъ моего нѣмецкаго письма, такъ какъ въ то время я плохо знала по-нѣмецки и сказала, что очень была бы рада получить нѣсколько строчекъ на своемъ родномъ языкѣ. Эглинтонъ любезно вызвался попробовать, а такъ какъ листъ, бумаги былъ исписанъ только съ одной стороны, то онъ перевернулъ его на доскѣ, которую мы держали обычнымъ способомъ; послѣ нѣкотораго времени я опять услыхала звукъ писанія и получила нѣсколько словъ по-англійски, какъ обыкновенно…[3]). 3) Въ его письмахъ содержится достаточно указаній на его земныя дѣла, чтобы убѣдить меня въ его самоличности, не говоря о другихъ доказательствахъ, коихъ было не мало. Вы быть можетъ, читали описаніе замѣчательной матеріализаціи въ сочиненіи Фармера: „Между двухъ міровъ, очеркъ жизни Эглинтона“, Лондонъ, 1886 г., стр. 167. Оно было сообщено мною…[4]). Въ одномъ изъ его первыхъ писемъ я получила между прочимъ одно поразительное доказательство: онъ случайно упомянулъ названіе одного мѣстечка въ Германіи, и я вспомнила, онъ говорилъ мнѣ, что былъ тамъ однажды. Названіе это очень оригинальное, но я никогда не слыхала его ни до, ни послѣ. Сидя однажды за медіумическимъ писаніемъ, — съ прошедшей осени я развила въ себѣ способность, правда, очень слабую, къ автоматическому письму — я намекнула на это обстоятельство и спросила своего друга, не можетъ ли онъ написать моей рукой названіе страны, гдѣ находится это мѣстечко. Я старалась быть мысленно совершенно пассивной, чтобы не повліять на отвѣтъ, но ожидала, что напишется Австрія, либо Богемія. Къ моему удивленію медленно написалось названіе города и только тогда я вспомнила, что въ упомянутомъ разговорѣ моемъ съ нимъ, на мое замѣчаніе объ оригинальности названія этого мѣстечка, онъ отвѣтилъ, что оно находятся возлѣ города Д. Я всегда смотрѣла на этотъ случай какъ на весьма замѣчательное доказательство, хотя самъ по себѣ онъ довольно ничтоженъ…[5]).
Мнѣ остается прибавить, что, находясь въ 1886 году въ Лондонѣ, я не упустилъ случая познакомиться съ миссисъ Бёрчетъ; она, разумѣется, подтвердила вышеописанное, и показала мнѣ образцы почерка своего друга, не дозволивъ мнѣ однако-же читать эти письма, такъ что я не имѣлъ возможности тщательно и подробно разсмотрѣть оба почерка; я могъ только хорошенько сличить способъ писанія частицы „The“, который оказался одинаковымъ; что касается остального, я могу только констатировать общее сходство обоихъ почерковъ; но сходство не есть тождество, и, кромѣ того, писаніе карандашомъ всегда нѣсколько отличается отъ писанія перомъ.
Вотъ другой случай, въ которомъ за недостаткомъ fac-simile мы имѣемъ, по крайней мѣрѣ, нѣсколько точныхъ подробностей относительно формы нѣкоторыхъ буквъ, что доказываетъ, что сличеніе почерковъ было сдѣлано самымъ тщательнымъ образомъ. Всѣ подробности этого случая можно найти въ „Lightʼѣ“ 1884 г., стр. 397. Передаю его въ кратцѣ: Г. Смартъ, авторъ статьи, пребывая въ Мельбурнѣ, въ Австріи, жилъ у м-ра Спригса, весьма извѣстнаго медіума, и спалъ съ нимъ на одной кровати. 27 марта 1884 года, когда они оба легли спать г. Смартъ замѣтилъ, что его пріятель немедленно впалъ въ трансъ. Послѣ нѣкоторыхъ переговоровъ посредствомъ стуковъ было сказано, что „пишутъ и чтобъ черезъ десять минутъ посмотрѣли“. Вскорѣ послѣ того медіумъ пришелъ въ себя, зажгли свѣчку и г. Смартъ нашелъ на столѣ, стоявшемъ недалеко отъ кровати, сообщеніе отъ имени своей матери, только что умершей въ февралѣ мѣсяцѣ, писаное перомъ на листѣ бумаги. Вотъ его содержаніе:
«Милый Альфредъ, Гарріэта писала тебѣ и сообщила, что я покинула землю. Я рада была перейти. Я счастлива: „Я скоро приду опять. Скажи Гарріэтѣ, что я была. Господь съ тобою. Твоя любящая мать“.
Вотъ что говоритъ г. Смартъ о почеркѣ: „Я тщательно сравнивалъ почеркъ полученнаго такимъ образомъ сообщенія съ почеркомъ прижизненныхъ писемъ моей матери букву за буквой и слово за словомъ. Помимо общаго сходства, которое для всякаго очевидно съ перваго же взгляда, есть въ почеркѣ буквъ, словъ и фразъ, встрѣчающихся какъ въ подлинныхъ письмахъ, такъ и въ данномъ сообщеніи полное тождество. И тутъ, и тамъ постоянно встрѣчается старинная форма буквы „г“; такъ же привычка (очень рѣдкая) начинать слово „affectionate“ (любящая) съ большой буквы; писать первое f въ этомъ словѣ съ нижнимъ хвостомъ повернутымъ влѣво, а не вправо по обыкновенію, и, что особенно доказательно, видана та же привычка (происшедшая во время земной жизни отъ слабости правой руки вслѣдствіе разрыва мышцъ) выводить почти каждую букву отдѣльно вмѣсто того, чтобъ писать ихъ по обыкновенію слитно, не говоря о многихъ другихъ пунктахъ сходства, очевидныхъ для глаза, но не поддающихся описанію. Что касается слога сообщенія, то видна та же привычка, свойственная ей и при жизни, выражаться кратко, безъ лишнихъ словъ“.
Редакторъ журналовъ „Harbinger of Light“ (Вѣстникъ Свѣта), издающагося въ Мельбурнѣ, гдѣ первоначально появилась статья г. Смарта, замѣчаетъ съ своей стороны: „Мы видѣли помянутое сообщеніе и тщательно сличали его съ нѣсколькими письмами миссисъ Смартъ. Почеркъ идентиченъ, и всѣ особенности въ писаніи буквъ повторяются и въ посмертномъ сообщеніи“.
Слабая сторона этого случая съ точки зрѣнія поддѣлки состоитъ въ томъ, что г. Смартъ былъ очень друженъ съ медіумомъ, который поэтому могъ имѣть въ рукахъ письма матери г. Смарта, и т. д.
Абсолютное доказательство для сообщеній тождественнымъ почеркомъ было бы полученіе подобнаго сообщенія въ отсутствіи лицъ, знавшихъ почеркъ покойнаго. Я не нахожу въ моемъ указателѣ случаевъ, гдѣ цѣлое сообщеніе подобнаго рода было бы получено въ сказанныхъ условіяхъ; но я знаю нѣкоторые, гдѣ почеркъ сообщенія имѣлъ, по крайней мѣрѣ въ нѣкоторыхъ буквахъ, полное тождество съ почеркомъ отшедшаго. Я могу привести подобный случай изъ личнаго опыта и разскажу его подробно.
Впродолженіе двухъ или трехъ лѣтъ я имѣлъ обыкновеніе отъ времени до времени имѣть совершенно интимные сеансы вдвоемъ съ женой (она же была и медіумомъ), и только иногда съ участіемъ проф. Бутлерова. Я уже упоминалъ о нихъ выше стр. 405. Вначалѣ мы употребляли планшетку; но вскорѣ мы ее бросили и мнѣ довольно было положить руку на правую руку жены, державшей карандашъ, чтобъ минутъ черезъ 10-15 она заснула; а немного спустя ея рука начинала писать. Я никогда не дѣлалъ никакого вызова, не выражалъ никакой просьбы, я просто ждалъ, что выйдетъ. Смотря по написанному, я ставилъ вопросы, карандашъ отвѣчалъ и бесѣда продолжалась, пока онъ не выпадалъ изъ руки. Осень 1872 года была для меня особенно тяжкой; возвращаясь въ Петербургъ изъ Уфы, я едва не утонулъ на Камѣ вслѣдствіе столкновенія пароходовъ; это было ночью, и 15 минутъ спустя послѣ столкновенія пароходъ, на которомъ я ѣхалъ, былъ уже подъ водою. Къ счастью я былъ одинъ. Едва вернувшись въ Петербургъ, я узналъ, что домъ, въ которомъ жилъ мой старикъ-отецъ въ своей деревнѣ, въ Пензенской губерніи сгорѣлъ вмѣстѣ съ семейнымъ архивомъ и прекрасной библіотекой, которую отецъ и я собирали впродолженіи полувѣка. Черезъ нѣсколько дней мнѣ предстояло опять уѣхать, чтобы повидать отца и помочь ему въ этомъ затруднительномъ положеніи. Передъ отъѣздомъ моимъ изъ Петербурга мнѣ вздумалось устроить сеансъ; думалось: не получится ли чего-нибудь относящагося до предстоящаго мнѣ путешествія. Вмѣсто этого, какъ только жена заснула, вотъ что было написано почеркомъ твердымъ и крупнымъ, не походившимъ на обыкновенный почеркъ жены:
„Скорблю о паствѣ своей, болѣю о ней, съ богонарѣченнымъ сыномъ моимъ, ищущимъ путей Господнихъ“.
Я ничего не понялъ изъ этого сообщенія — къ чему и отъ кого оно могло быть, и просилъ разъясненія; тутъ было написано:
„Напрасно, государь мой, вы мыслите объ упрежденіи; оное было немыслимо, ибо могло бы послужить къ отвращенію случившагося; отвратить же оное было невозможно; оное предначертано было благимъ провидѣніемъ ради души…… нуждающейся въ молитвѣ многой!…..“
На сдѣланный мною вопросъ о поѣздкѣ, было отвѣчено:
„Жертва ваша велика есть, но неизбѣжна“.
Когда жена пришла въ себя, мы стали разбирать написанное, отъ кого бы оно могло исходить? И пришли къ заключенію, что іерей Николай никто иной, какъ покойный тесть священника с. Репьевки, гдѣ отецъ постоянно проживалъ; а такъ какъ имя жены нашего настоящаго приходскаго священника — Ольга Николаевна, и мы знали, что она была дочерью бывшаго репьевскаго священника, передавшаго, какъ это водится, мѣсто зятю — то естественно было заключить, что упомянутое сообщеніе получено отъ него; теперь становилось понятнымъ, почему онъ называлъ своего пріемника „богонарѣченнымъ сыномъ“; онъ же былъ и духовникомъ отца моего. Что же касается до словъ „скорблю о паствѣ моей“ и до всего остального въ сообщеніи, то смыслъ его совершенію интимный и распространяться о немъ я не могу, но для насъ онъ былъ совершенно ясенъ. Слова „напрасно вы мыслите объ упрежденіи“ относились, вѣроятно, къ высказанной мною когда-то мысли, что въ данномъ случаѣ, гдѣ былъ не просто пожаръ, а поджогъ, т. е. явный умыселъ, могло бы, пожалуй, быть и какое-нибудь предупрежденіе изъ невидимаго міра.
Это сообщеніе представляетъ двѣ особенности: слогъ его устарѣвшій, семинарскій, который теперь не встрѣчается, оно содержитъ обороты, для насъ обоихъ совершенно невозможные. Кромѣ того, оно представляетъ особенности въ почеркѣ, которыя поразили меня; это была смѣсь почерка моей жены съ постороннимъ, я находилъ въ немъ буквы такой формы, какія жена никогда не писала. Мнѣ любопытно было сличить этотъ почеркъ съ прижизненнымъ почеркомъ отца Николая. Я знавалъ его въ своей молодости, когда пріѣзжалъ въ деревню на вакаціи. Онъ умеръ въ 1862 году, но съ 1851 года, найдя себѣ пріемника въ зятѣ, онъ уже не жилъ болѣе въ Репьевкѣ. Я никогда не видалъ его почерка, а жена и вовсе не знала его. Когда, я обратился къ его „богонарѣченному сыну“ съ просьбою дать мнѣ нѣсколько писемъ или какую иную рукопись своего тестя, онъ не могъ найти ничего другого, какъ страницу стараго календаря съ помѣтками покойнаго отца Николая, которыя онъ вырвалъ и прислалъ мнѣ. Уже и эта страница была для меня цѣннымъ матеріаломъ для сличенія почерковъ. Но только гораздо позднѣе — въ 1881 году, удалось мнѣ навести справки въ церковныхъ архивахъ, гдѣ я нашелъ цѣлыя страницы, исписанныя рукою отца Николая. Сличая его почеркъ съ нашимъ сообщеніемъ, я нашелъ слѣдующее:
Въ сообщеніи буква л всюду написана какъ греческая буква λ.
Въ рукописяхъ отца Николая эта буква пишется двояко — то какъ л, то какъ λ; на одномъ листѣ вѣдомости объ умершихъ въ приходѣ я нашелъ 35 подписей іерея Николая, изъ коихъ 8 написаны съ буквою л, а 27 съ греческимъ λ.
Жена же моя никогда не писала этой буквы какъ греческое λ.
Въ сообщеніи буква д всюду написана по старинному хвостомъ внизъ.
Въ рукописяхъ я нахожу эту букву также въ двухъ видахъ; но только форма д попадается изрѣдка, а употребляется почти всегда форма д хвостомъ внизъ. Передо мною страница рукописи въ листъ, на которой форма д кверху встрѣчается три раза, а форма д книзу — 41 разъ.
Жена же моя никогда не писала этой буквы съ хвостомъ внизъ.
Я умалчиваю о менѣе рѣзкихъ особенностяхъ; напр., букву б жена моя всегда писала хвостомъ вверхъ, а въ сообщеніи она написана постоянно крючкомъ внизъ какъ греческое δ — что согласно съ постоянной формой этой буквы въ рукописи.
Откуда же это странное совпаденіе нѣсколькихъ буквъ? Надо объяснить это сколько нибудь правдоподобно. Не достаточно сказать, что самнамбулическое сознаніе медіума, въ роли стараго священника, писало стариннымъ почеркомъ; употребленіе формы греческаго λ встрѣчается иногда и въ настоящее время, а старинное д писалось обыкновенно какъ цифра 2; форма же д съ хвостомъ внизъ попадается теперь очень рѣдко. Слѣдовательно вопросъ не въ подражаніи какому-нибудь почерку, а въ томъ: зачѣмъ формы этихъ буквъ въ полученномъ сообщеніи совпадаютъ именно съ тѣми формами, которыя употреблялъ „іерей Николай“?
Я нахожу въ „Lightʼѣ“ 1887 года, стр. 107, въ статьѣ „Самодоказательное сообщеніе“, случай, гдѣ почеркъ сообщенія также сходствуетъ съ прижизненнымъ почеркомъ сообщавшагося только въ формѣ нѣкоторыхъ буквъ, которыя тутъ и описаны; медіумъ же этого почерка никогда не видалъ. Изъ статьи не видно, было ли получено сообщеніе въ присутствіи или отсутствіи лица, знавшаго отшедшаго и почеркъ его.
Примечания[править]
- ↑ Весьма убѣдительныя условія, ибо это обыкновенно продѣлываетъ самъ медіумъ. — А. А.
- ↑ Значеніе этого письма по-нѣмецки соотвѣтствуетъ значенію письма Эстеллы по-французски. — А. А.
- ↑ Я упоминаю здѣсь объ этомъ случаѣ, какъ о хорошемъ подтвержденіи подлинности предыдущихъ сообщеній. — А. А.
- ↑ Въ этомъ сеансѣ миссисъ Б. вполнѣ узнала матеріализованную фигуру своего друга, голова котораго нисколько не была закрыта; миссисъ Б. видѣла его очень близко, даже держала его за руку, причемъ свѣтъ былъ нарочно усиленъ. — А. А.
- ↑ Я привелъ здѣсь и эту подробность изъ сообщенія, полученнаго миссисъ Б., какъ добавочное доказательство подлинности непосродствоннаго письма, получавшагося черезъ Эглинтона, и столь упорно отрицаемаго Лондонскимъ Обществомъ психическихъ изслѣдованій.