Анна Каренина (Толстой)/Часть IV/Глава II/ДО
| ← Часть IV, глава I | Анна Каренина — Часть IV, глава II | Часть IV, глава III → |
| Источникъ: Левъ Толстой. Анна Каренина. — Москва: Типо-литографія Т-ва И. Н. Кушнеровъ и К°, 1903. — Т. I. — С. 454—456. |
Вернувшись домой, Вронскій нашелъ у себя записку отъ Анны. Она писала: „Я больна и несчастлива. Я не могу выѣзжать, но и не могу долѣе не видать васъ. Пріѣзжайте вечеромъ. Въ семь часовъ Алексѣй Александровичъ ѣдетъ на совѣтъ и пробудетъ до десяти“. Подумавъ съ минуту о странности того, что она зоветъ его прямо къ себѣ, несмотря на требованіе мужа не принимать его, онъ рѣшилъ, что поѣдетъ.
Вронскій былъ въ эту зиму произведенъ въ полковники, вышелъ изъ полка и жилъ одинъ. Позавтракавъ, онъ тотчасъ же легъ на диванъ, и въ пять минутъ воспоминанія безобразныхъ сценъ, видѣнныхъ имъ въ послѣдніе дни, перепутались и связались съ представленіемъ объ Аннѣ и мужикѣ-обкладчикѣ, который игралъ важную роль на медвѣжьей охотѣ, и Вронскій заснулъ. Онъ проснулся въ темнотѣ, дрожа отъ страха, и поспѣшно зажегъ свѣчу. „Что такое? что? Что такое страшное я видѣлъ во снѣ? Да, да. Мужик-обкладчикъ, кажется, маленькій, грязный, съ взъерошенною бородой, что-то дѣлалъ нагнувшись и вдругъ заговорилъ по-французски какія-то странныя слова. Да, больше ничего не было во снѣ, — сказалъ онъ себѣ. — Но отчего же это было такъ ужасно?“ Онъ живо вспомнилъ опять мужика и тѣ непонятныя французскія слова, которыя произносилъ этотъ мужикъ, и ужасъ пробѣжалъ холодомъ по его спинѣ.
„Что за вздоръ!“ подумалъ Вронскій и взглянулъ на часы.
Было уже половина девятаго. Онъ позвонилъ человѣка, поспѣшно одѣлся и вышелъ на крыльцо, совершенно забывъ про сонъ и мучаясь только тѣмъ, что опоздалъ. Подъѣзжая къ крыльцу Карениныхъ, онъ взглянулъ на часы и увидалъ, что было безъ десяти минутъ девять. Высокая, узенькая карета, запряженная парой сѣрыхъ, стояла у подъѣзда. Онъ узналъ карету Анны. „Она ѣдетъ ко мнѣ, — подумалъ Вронскій, — и лучше бы было. Непріятно мнѣ входить въ этотъ домъ. Но все равно, я не могу прятаться“, сказалъ онъ себѣ, и съ тѣми, усвоенными имъ съ дѣтства, пріемами человѣка, которому нечего стыдиться, Вронскій вышелъ изъ саней и подошелъ къ двери. Дверь отворилась, и швейцаръ съ пледомъ на рукѣ подозвалъ карету. Вронскій, не привыкшій замѣчать подробности, замѣтилъ однако теперь удивленное выраженіе, съ которымъ швейцаръ взглянулъ на него. Въ самыхъ дверяхъ Вронскій почти столкнулся съ Алексѣемъ Александровичемъ. Рожокъ газа прямо освѣщалъ безкровное, осунувшееся лицо подъ черною шляпой и бѣлый галстукъ, блестѣвшій изъ-за бобра пальто. Неподвижные, тусклые глаза Каренина устремились на лицо Вронскаго. Вронскій поклонился, и Алексѣй Александровичъ, пожевавъ ртомъ, поднялъ руку къ шляпѣ и прошелъ. Вронскій видѣлъ, какъ онъ, не оглядываясь, сѣлъ въ карету, принялъ въ окно пледъ и бинокль и скрылся. Вронскій вошелъ въ переднюю. Брови его были нахмурены, и глаза блестѣли злымъ и гордымъ блескомъ.
„Вотъ положеніе! — думалъ онъ. — Если бъ онъ боролся, отстаивалъ свою честь, я бы могъ дѣйствовать, выразить свои чувства; но эта слабость или подлость… Онъ ставитъ меня въ положеніе обманщика, тогда какъ я не хотѣлъ и не хочу этимъ быть“.
Со времени своего объясненія съ Анной въ саду Вреде мысли Вронскаго измѣнились. Онъ, невольно покоряясь слабости Анны, которая отдавалась ему вся и ожидала только отъ него рѣшенія своей судьбы, впередъ покоряясь всему, давно пересталъ думать, чтобы связь эта могла кончиться, какъ онъ думалъ тогда. Честолюбивые планы его опять отступили на задній планъ, и онъ, чувствуя, что вышелъ изъ того крута дѣятельности, въ которомъ все было опредѣлено, отдавался весь своему чувству, и чувство это все сильнѣе и сильнѣе привязывало его къ ней.
Еще въ передней онъ услыхалъ ея удаляющіеся шаги. Онъ понялъ, что она ждала его, прислушивалась и теперь вернулось въ гостиную.
— Нѣтъ! — вскрикнула она, увидавъ его, и при первомъ звукѣ ея голоса слезы вступили ей въ глаза, — нѣтъ, если это такъ будетъ продолжаться, то это случится еще гораздо, гораздо прежде!
— Что, мой другъ?
— Что? Я жду, мучаюсь, часъ, два… Нѣтъ, я не буду!.. Я не могу ссориться съ тобой. Вѣрно ты не могъ. Нѣтъ, не буду!
Она положила обѣ руки на его плечи и долго смотрѣла на него глубокимъ, восторженнымъ и вмѣстѣ испытующимъ взглядомъ. Она изучала его лицо за то время, которое она не видала его. Она, какъ и при всякомъ свиданіи, сводила въ одно свое воображаемое представленіе о немъ (несравненно лучшее, невозможное въ дѣйствительности) съ нимъ, какимъ онъ былъ.