Больной писатель (Полонский)/ДО
| ← Выжатые лимоны | Больной писатель | Кузнечикъ-музыкантъ → |
| См. Стихотворенія 1886—1898. Источникъ: Я. П. Полонскій. Полное собраніе стихотвореній. — СПб.: Изданіе А. Ф. Маркса, 1896. — Т. 3. — С. 131—153. |
Вечеръ.
Охъ, этотъ докторъ! онъ невыносимъ,—
Не вѣритъ медицинѣ, — а рецепты
Строчить умѣетъ. Этакую дрянь
Я долженъ принимать!
Фи! — Если-бъ я
Не вѣрилъ въ силу разума, — какой бы
Я былъ писатель?
За лѣкарствомъ
Опять сегодня надо посылать…
Пошли.
Ну… да — пошлю…
А сколько денегъ
У насъ осталось?..
Два рубля… да мѣди
Копѣекъ съ двадцать…
Хорошо. А, впрочемъ,
Сегодня за лѣкарствомъ ты, мой другъ,
Не посылай… не нужно. Завтра этотъ жидъ
Авось пришлетъ мнѣ денегъ…
Кто? редакторъ?
Держи карманъ!
Я не батракъ его,
Чтобъ такъ работать! — онъ жалѣетъ мнѣ
Прибавить сотню, а мое перо
Ему даетъ десятки тысячъ… — вздоръ!
Я не могу такъ жить, — сама ты видишь,
Какъ я работаю!
Какъ мнѣ не видѣть!
Ты день и ночь, какъ каторжникъ, пера
Не выпускаешь. Что за жизнь! Да если-бъ
Ты столяромъ былъ, — больше-бъ заработалъ.
Иной сапожникъ выручаетъ больше.
Ну, нѣтъ, сапожникъ выручаетъ меньше.
Давно ли получилъ ты деньги, и
Всего осталось два рубля! Ну, что̀
Я стану съ ними дѣлать? Два рубля…
Тогда какъ на одни лѣкарства надо...
Ахъ! Если-бъ знала я, что̀ значитъ быть
Писателемъ, да ни за что-бъ на свѣтѣ
Я не пошла бы замужъ за тебя.
Какъ жаль, что мы не можемъ развѣнчаться!
Къ чему раскаянье, когда оно
Грѣха не выкупаетъ! Оба мы
Съ тобою согрѣшили, другъ мой, — я
Твоей любви повѣрилъ, ты — моей;
Пришла нужда — и тайно отравила
Святѣйшее изъ чувствъ.
Не говори
Съ такою горечью! Досадно слушать!
Неужели тебя я не люблю?
Но развѣ весело мнѣ видѣть мужа,
Который цѣлый день, едва дыша,
Работаетъ напрасно…
Можетъ быть,
И не напрасно, — молодежь читаетъ
Мои статьи.
Когда ты пишешь,
Ты забываешь все и всѣхъ на свѣтѣ
И для тебя жены не существуетъ.
Ребенокъ плачетъ — ты не слышишь,
Сто разъ зовутъ обѣдать — ты не слышишь,
И лихорадочнымъ огнемъ горитъ
Твое лицо, когда на время ты
Свою проклятую работу покидаешь.
Неужели я не должна страдать!
Но, милая, за что̀ же?
Въ тѣ минуты,
Когда я глухъ и слѣпъ для всякихъ вздоровъ, —
Я счастливъ, потому что глухъ и слѣпъ,
(Глухъ — отъ того, что много слышу,
Слѣпъ — отъ того, что много вижу).
Я даже забиваю боль въ груди,
Когда мое перо здоровьемъ дышитъ
И возвышаетъ голосъ, сильный, смѣлый,
Ни передъ кѣмъ не умолкающій…
Ты этого не понимаешь — и
Поэтому любить меня не можешь.
О, Боже мой! Какой ты человѣкъ!
Да кто-жъ тебя и любить, какъ не я?
Кто обо всемъ хлопочетъ? Вотъ награда!
Самозабвеніе въ трудѣ — одна отрада
Въ моей постылой жизни, — благодать,
Которая меня поддерживаетъ, — сила,
Которая сгубила жизнь мою,
Но до конца не измѣнила.
Такъ буду мыслить я, стремиться и писать.
Кто на мое самозабвенье ропщетъ,
Тотъ лучшее, что есть въ моей душѣ,
Терзаетъ, мучитъ, душитъ, топчетъ…
Ну, какъ дѣла?
Да что, братецъ, записку
Твою отнесъ.
Самъ отдалъ?
Своеручно.
Прочелъ онъ, — рожу скорчилъ, — поворчалъ.
Я знаю, говоритъ, что деньги нужны…
Кому-жъ онѣ не нужны?! Хочетъ денегъ!
Да кто же ихъ не хочетъ? Я хочу-съ,
И вы хотите, и лакей мой хочетъ, —
И всѣ хотятъ.
Ну, что же ты на это?
Да я не вытерпѣлъ, сказалъ ему
Всю правду.
Ну, ты врешь, на это
Тебя не хватить, чтобъ сказать ему
Всю правду.
Право слово! Э! да что̀ мнѣ!
Какъ будто я кого-нибудь боюсь!
Такъ что же ты ему сказалъ?
Сказалъ:
Послушайте, побойтесь Бога!
Экой шутъ!
Чѣмъ выдумалъ пугать его… «побойтесь!»
Ну, что-жъ, онъ испугался. — А?.. «побойтесь!»
Ужъ лучше бы меня ты не смѣшилъ.
Ну, что же дальше?
Развѣ, говорю,
Онъ дюжинный сотрудникъ? Вы другого
Такого, говорю, и съ фонаремъ
Не скоро обрѣтете. Вѣдь на васъ
Онъ точно волъ работаетъ. Ей-Богу!
Такъ какъ же вамъ его не обезпечить!
Съ другими, говорю я, поступайте,
Какъ Богъ пошлетъ вамъ на душу. Со мной
Вамъ также церемониться не нужно;
Я буду радъ и десяти рублямъ,
Я какъ-нибудь съ дѣлишками своими
Съумѣю справиться; а онъ вѣдь боленъ, —
Чуть дышитъ; у него жена, ребенокъ;
Квартира неудобная — сырая,
Дровъ ни полѣна.
Чортъ!.. Да кто тебя
Просилъ такія пѣть іереміады
И въ нищіе записывать меня!!..
Я развѣ попрошайка! развѣ я
Изъ милости, иль ради состраданья
Выпрашиваю деньги! И ему
Какое дѣло знать, какъ я живу
И есть ли у меня дрова, и есть ли свѣчи,
Въ подвалѣ я, или на чердакѣ?
Иль по паркету шаркаю ногами
Въ персидскихъ туфляхъ? — что̀ ему за дѣло!
Я не разжалобить хочу его, — хочу,
Чтобъ онъ платилъ мнѣ за мои труды, —
За кровные труды мои, — хочу,
Чтобъ жизнь моя не пропадала даромъ
Ни для другихъ, ни для меня…
Чтобъ могъ я…
Не горячись, мой другъ…
Помилуй, братецъ!
Я для тебя-жъ старался.
Кто просилъ
Тебя стараться?
Ну, а сколько-жъ съ вами
Прислалъ онъ…
Да покуда ни копѣйки!
О, Боже мой! какое наказанье!
А ты ему скажи… скажи ему,
Коли увидишь, что… что я ни строчки,
Ни полстроки не помѣщу въ журналѣ…
Что духа моего не будетъ пахнуть
Въ его журналѣ!..
Кто тамъ! — не пускать.
Скажите, что я боленъ — никого
Не принимаю…
Мальчикъ за статьей
Пришелъ изъ типографіи.
Велѣли
Взять продолженье.
Продолженье! Гм!..
А если я не дамъ вамъ продолженья?
Есть корректура?
Есть.
Давай сюда!
Скажи, чтобъ за концомъ прислали къ ночи;
Быть можетъ, къ ночи я поправлюсь.
Ну, что стоишь!
Уговорите мужа
Сегодня не работать… Поглядите,
На что̀ похожъ онъ… бѣдный!
Боже мой!
и закрываетъ глаза.)
Вотъ и лѣкарство.
Это для чего?
Просилъ тебя я деньги поберечь;
Дай лучше мнѣ стаканъ лафиту,
У насъ осталось полбутылки, ты
Поставила его на холодъ за́ дверь,—
Надѣюсь, что не скислось?.. ты его
Немножко подогрѣй, — потомъ подай.
Вино мои возстановляетъ силы.
Сначала броситъ въ жаръ, потомъ — какъ будто
Жизнь заиграетъ… и тогда, быть можетъ,
Я буду въ силахъ…
Знаешь что, пріятель, —
Пока ты кашляешь… позволь мнѣ дать
Тебѣ совѣтъ полезный…
Ну, совѣтуй,—
Не церемонься…
Ты вина не пей,
Не пей, братецъ!
Эхъ, Дарданельскій, — ты
Напомнилъ мнѣ хорошій анекдотецъ.
Какой же это?
Старый анекдотецъ!
Тебѣ я разскажу его, — ты можешь
Свой фельетонъ подкрасить имъ, авось,
Его помилуетъ цензура!.. впрочемъ,
Не полагайся, — если Фрейгангъ будетъ
Цензоровать, то вычеркнетъ навѣрно.
За что-жъ онъ вычеркнетъ?
Какъ разъ смекнетъ,
Что пахнетъ правдой, — правды онъ боится.
Да онъ и выдумки боится.
— Если въ ней
Какой-нибудь есть смыслъ, то онъ боится
И выдумки.
Да онъ во всемъ, — во всемъ,
Какую ты ни напиши нелѣпость,
Находитъ смыслъ. — Ну, хочешь, напишу,
Что въ Лѣтній садъ сорока прилетѣла
И уронила изъ носу кольцо,
И что сіе кольцо вдругъ очутилось
На пальцѣ у какой-нибудь статуи,
Ну, хоть Венеры, — думаешь, пропуститъ?!
Да ни за что на свѣтѣ! — «Понимаю,
«Э! понимаю, что вы этимъ
«Сказать хотѣли! скажетъ, — понимаю-съ!
«Не проведете старика, не проведете!»
И зачеркнетъ — ей-Богу! Но... (не смѣйся,
Опять закашлишься...) что я такое
Тебѣ напомнилъ? — Иногда бываютъ
Пріятныя воспоминанья.
Слушай.
Когда я былъ еще въ Москвѣ студентомъ,
Я и тогда пописывалъ кой-что.
Тамъ былъ одинъ журналъ, — покойный, царство
Ему небесное! — Онъ бралъ охотно
Мои статьи; я-жъ все тогда писалъ
Въ народномъ духѣ — очерки, разсказы,
Да путешествія въ окрестностяхъ Москвы,
Отъ Кунцева до Воробьевыхъ горъ.
Я-жъ былъ тогда горячій малый — глупый
И недогадливый: питалъ ко всѣмъ
Редакторамъ, писателямъ, піитамъ
Особое благоговѣнье, — бредилъ
Стихами — и уже мечталъ о славѣ.
Однажды, растерявши всѣ свои
Грошовые уроки, въ лѣтній мѣсяцъ,
Я, братецъ, упивался самой гнусной
И неприличной бѣдностью; голодный
Ходилъ я по бульварамъ; изъ сапогъ
Выглядывали пальцы, — точно такъ же
Какъ у Наполеона перваго въ гробу,
Открытомъ на скалѣ святой Елены.
И какъ Наполеонъ, который жаждалъ
Всѣмъ міромъ обладать, такъ точно
Я жаждалъ обладать какой-нибудь
Румяной, свѣже-испеченной сайкой.
Ну, словомъ, — были дни, когда буквально
Я голодалъ... Въ одинъ изъ оныхъ дней
Вдругъ вспомнилъ я... — о, радость!.. вспомнилъ,
Что мнѣ редакторъ, нѣкто Петръ Михайлычъ,
Весьма почтенный мужъ, — не заплатилъ
Ни гроша за мою статью. Оттиснуть —
Оттиснулъ; но еще не заплатилъ...
Ахъ, чортъ возьми! Да какъ же это? — Ну,
Неужели мнѣ за мою работу
Онъ не заплатитъ двадцати цѣлковыхъ? —
Не можетъ быть.
А ты все говоришь, —
Все говоришь... Ну, хорошо ли это, —
Тебѣ запрещено.
Ну, думаю, — теперь
Разбогатѣю — будетъ и калачъ,
И мытая манишка, и куплю
Себѣ — (чѣмъ чортъ не шутить!) «Арабески» —
Разсказы Гоголя... Такъ, ухватившись
За эту мысль блаженную, не медля,
Направилъ я стопы свои на дачу
Къ редактору. — Не замѣчаю, братецъ,
Что уже поздно — сумерки, — что скоро
Наступитъ ночь; лечу на крыльяхъ вѣтра.
Пришелъ — звоню, — выходить старушонка:—
«Кого вамъ надо?» — Дома Петръ Михайлычъ?
Его мнѣ нужно, — очень нужно видѣть.—
— «Вы кто такой?» — Студентъ. — «А, поищите
«Его въ саду». — А какъ пройти мнѣ въ садъ?—
— «А черезъ дворъ». — Да тамъ собаки лаютъ. —
— «Ну, такъ ступайте, я васъ проведу
Черезъ террасу». — Помню, какъ пошелъ я
Изъ залы прямо черезъ кабинетъ:
На стульяхъ, на диванахъ, на окошкахъ
И даже на полу валялась книги;
Старинные стояли шкапы, на стѣнѣ
Мелькалъ булатъ, — должно быть панцирь древній,
Или какой-нибудь, добытый съ рынка, щитъ.
Изъ рамъ портретовъ предо мной мелькали
Одни лишь пятна; комната была
Озарена сіяніемъ луны,
Но стѣны были въ сонномъ полумракѣ.
Я помню, носъ мой слышалъ запахъ пыли:
То былъ мышиный запахъ старины.
Я проходилъ по комнатамъ, какъ будто
По заколдованному замку. — «Проходите!»
Старухи голосъ дребезжалъ за мной,
— «Ступайте прямо, — а потомъ направо».
Тутъ увидалъ я дверь, — гнилую раму
Съ потускнувшими стеклами. Терраса
Была подъ кровлей, — я сошелъ я въ садъ,
И помню, ночь была такая
Великолѣпная!.. и свѣтъ, и тѣни —
Все было неподвижно, — тонкій запахъ
Сосны сливался съ запахомъ цвѣтущихъ
Душистыхъ липъ; надъ садомъ мѣсяцъ
Такъ и сіялъ, — въ аллеяхъ было глухо…
Я шелъ, шелъ, шелъ, — наткнулся на заборъ,
Поворотилъ налѣво — вижу прудъ,—
Кругомъ идетъ дорожка; — около пруда
Подъ кленами стоитъ скамейка. — Вижу,
На той скамейкѣ темный человѣчекъ
Сидитъ въ халатѣ (кажется, въ китайскомъ)
И наслаждается природой. Робко
Я подошелъ къ нему. Сидитъ и смотритъ.
Я шапку снялъ, — сидитъ, — я поклонился, —
Онъ все сидитъ. Мнѣ, право, показалось,
Должно быть съ голоду, что Петръ Михайлычъ —
Не Петръ Михайлычъ, а какой-то магъ,
Что если я заговорю съ нимъ, — повернувшись,
Онъ превратится въ кактусъ или въ лейку.
Не даромъ же я Гофмана читалъ
И въ радужномъ чаду его фантазій
Подозрѣвалъ глубокій смыслъ. Должно быть,
И онъ вообразилъ, что если я не лѣшій,
То — Ванька Каинъ. Поднялся съ скамейки
Ученый мужъ, сложилъ крестообразно
На грудь свои коротенькія руки
И, явно струсивъ, словно отрыгнулъ:
«Что̀ вамъ угодно-съ?» Бойко, надрываясь
Отъ внутренней какой-то боли, сталъ
Я говорить ему — сталъ, наконецъ, чертить
Предъ нимъ размашисто и не щадя
Суровыхъ, мрачныхъ красокъ всю картину
Моей ужасной бѣдности. Невольно
Я задыхался и махалъ руками.
Я помню, какъ мои горѣли щеки,
Я помню, какъ, понизивъ голосъ свой,
Я сталъ просить его хоть что-нибудь
Мнѣ заплатить за ту статью,
Которой онъ заткнулъ такъ ловко
Пробѣлъ въ своемъ изданьи. Я едва
Переводилъ дыханье, — наконецъ,
Сказалъ ему: — не милости отъ васъ
Я требую, а платы за труды.
Великій магъ нахохлился. Подперъ
Одной рукой свой мягкій подбородокъ
И, выпятивши губу, произнесъ:
— «Все это хорошо-съ. Но вмѣсто денегъ
«Я вамъ намѣренъ отплатить совѣтомъ-съ».
— Какимъ совѣтомъ? — «Какъ бы это вамъ
«Сказать… того-съ…» — Я васъ не понимаю.
— «Гм! Вы не понимаете?» — Не понимаю.—
— «А мой совѣтъ — того-съ… вамъ пригодится
«Гораздо больше, чѣмъ десятки, — что̀ я —
«Десятки! — сотни тысячъ». — Что̀-жъ такое?..
— «Не пьянствуйте и не шатайтесь пьяный;
«Пропьете умъ, пропьете сапоги —
«И пропадете; пьянство васъ погубитъ.»
— Помилуйте, я ничего не пью.
— «Нѣтъ, пьете» говоритъ. — Ей-ей! не пью.—
— «Нѣтъ, пьете» — Вы клевещете. — «Чего-съ?..
«Эхъ, юноша, примите вмѣсто денегъ
«Благой совѣть мой и ступайте съ Богомъ.» —
Такъ и ушелъ я, съ чѣмъ пришелъ, — безъ гроша.
Ну, этого цензура не пропуститъ…
Вотъ и лафитъ… вели подать стаканъ.
Тутъ, кажется, осталось ровно на два
Стакана… Говорятъ, что у меня чахотка;
Но если буду я отказывать себѣ
Въ такомъ подогрѣвательномъ напиткѣ,
Я прежде смерти — и душой, и тѣломъ
Застыну… Этого я не хочу…
(Слышенъ звонокъ)
Жена, отказывай…
Твои друзья,
Сережинъ и Иванинъ.
Гдѣ они? —
Сюда, сюда! Вотъ, чортъ возьми, не ждалъ!
Голубчики! Откуда Богъ принесъ?
Ты дома! боленъ?
Боленъ! пустяки, —
Я просто пьянствую.
И ты не знаешь!?.
Ты ничего не знаешь?
Что̀ такое? —
Вы, господа, смущаете меня.
Я васъ не узнаю: преобразились…
Сіяете… ужъ у меня дыханье
Въ груди спирается отъ ожиданья
Необычайнаго чего-то… Сердце бьется…
Ну… говорите, говорите…
Знай же:
Луи-Филиппъ бѣжалъ, — Парижъ стоитъ
На барикадахъ, Франція въ огнѣ!
Республика, какъ фениксъ, возникаетъ
Изъ пепла!!
Говорите, говорите…
— Министръ Гизо въ изгнаньи; Ламартинъ
Уже гремитъ съ трибуны… — Ежечасно
Событія растутъ… Все шевелится,—
А ты сидишь! — Не знаешь даже,
Что на носу — переворотъ!! —
— Пе-ре-во-ротъ!
Ахъ, господа! Уйдите, ради Бога,
Вы, съ вашими проклятыми вѣстями!
И такъ — на ниточкѣ держалась жизнь,
Пришли пугать!.. Спѣшите, Дарданельскій,
За докторомъ… — онъ, кажется, не дышитъ.
О, Господи!.. Да что-жъ это такое?
Нервъ человѣчества — писатель — потрясенъ.
И этотъ нервъ не вынесъ потрясенья.
Уйдемъ… Прощайте, Александра Львовна, —
Мы виноваты, но давно мы не видались,
Не знали, что онъ такъ надорванъ, бѣдный!