Бурный поток (Мамин-Сибиряк)/Часть 4/VI/ДО
Богомоловъ на этотъ разъ не ошибся: Нилушка дѣйствительно открылъ кампанію, которую и повелъ по всѣмъ правиламъ искусства. Покупка мансуровскихъ заводовъ Зостомъ была отпразднована очень широко на московскомъ заводѣ одного изъ его камрадовъ, который, какъ и старый Зостъ, выросъ изъ ничего: пріѣхалъ въ Москву изъ Германіи въ одной курточкѣ.
Это было настоящее торжество той партіи, къ которой примкнулъ Нилушка. Были тутъ и знаменитые братья заводчики Госсенбахъ, которые имѣли нѣсколько заводовъ на Уралѣ, въ Финляндіи и въ Сибири и забирали все новую силу, былъ нефтяной король Рейнахъ, были фабриканты Сутгофъ, комиссіонеръ Мостихъ и еще много другихъ заграничныхъ камрадовъ. Изъ этой сплоченной и сильной капиталами массы рѣзко выдѣлялся посланный на московскую выставку американскими желѣзозаводчиками агентъ, мистеръ Бруксъ; это былъ типичный янки въ традиціонномъ цилиндрѣ, съ выбритою верхнею губой, съ козлиною бородкой, съ сигарой въ зубахъ и съ руками, засунутыми въ карманы панталонъ.
Гостей набралось человѣкъ шестьдесятъ, и хозяинъ завода сначала показалъ имъ все свое заведеніе, поставленное образцово по всѣмъ статьямъ до послѣднихъ мелочей, а потомъ уже собственно открылся самый пиръ въ длинной, роскошно меблированной готической залѣ. Когда всѣ размѣстились за длиннымъ столомъ, хозяинъ сказалъ первый спичъ въ честь виновника торжества, Зоста.
Десятки рукъ потянулись къ старому Зосту, и онъ не успѣвалъ отвѣчать на сыпавшіяся на него со всѣхъ сторонъ поздравленія и рукопожатія.
Конецъ обѣда принялъ довольно некрасивый видъ, какъ это иногда случается въ подобныхъ торжественныхъ случаяхъ; ужасно ѣли, ужасно пили, ужасно кричали. Нилушка хотя и пилъ вмѣстѣ съ другими въ качествѣ ученаго друга, но чувствовалъ себя какъ-то не въ своей тарелкѣ и, улучивъ удобную минуту, незамѣтно удалился съ этого горланившаго торжества; съ нимъ вмѣстѣ ушелъ и янки Бруксъ, которому очень понравился московскій ученый другъ, что онъ и высказалъ съ чисто-американскою грубою откровенностью.
— Вы куда, профессоръ? — спрашивалъ Бруксъ, когда они очутились уже у "Лоскутной".
— Во-первыхъ, я не профессоръ, а во-вторыхъ, мнѣ пора домой, — сонно отвѣтилъ Нилушка.
— Э, вздоръ, ѣдемъ куда-нибудь…
— Да куда? '
— Въ "Эрмитажъ"… Отлично проведемъ вечеръ.
Нилушка постоялъ, подумалъ и поѣхалъ. Янки развеселился напропалую и болталъ всю дорогу до "Эрмитажа". Нилушка опомнился только уже въ "Эрмитажѣ", когда онъ сидѣлъ съ янки за отдѣльнымъ столикомъ подъ развѣсистою липой.
— Знаете, янки, я говорилъ противъ совѣсти… — откровенничалъ окончательно опьянѣвшій Нилушка, мотая своею головой какъ-то по-телячьи. — Что мнѣ всѣ эти колбасники… а?.. Собственно говоря, хуже намъ не будетъ… промышленность мы двинемъ… да. А то нехорошо, что вмѣсто одного зла мы покупаемъ себѣ другое, можетъ-быть, еще горшее перваго…
— Именно?
— А вотъ…
Нилушка не окончилъ фразы, всталъ изъ-за стола и, пошатываясь, бросился догонять проходившую невдалекѣ парочку. Это былъ Теплоуховъ, гулявшій подъ руку съ Julie.
— Эй! Евстафій Платонычъ! — кричалъ Нилушка, продираясь сквозь толпу и толкая встрѣчныхъ. — Мнѣ необходимо сказать вамъ два слова… всего два слова.
Теплоуховъ повернулъ сморщенное и недовольное лицо и едва кивнулъ головой, но отъ пьянаго Нилушки трудно было отдѣлаться; онъ поздоровался съ Julie и пошелъ рядомъ.
— Мнѣ всего только два слова необходимо вамъ сказать… — повторялъ Нилушка заплетавшимся языкомъ. — Я сейчасъ только вернулся съ похоронъ. — Нилушка засмѣялся пьянымъ, совсѣмъ глупымъ смѣхомъ и качнулся въ сторону; Julie предчувствовала непріятную сцену и замѣтила:
— Не лучше ли, Нилъ Кузьмичъ, сказать ваши два слова завтра?
— Э, барышня, нельзя — очень важныя слова-то… да!.. Сами увидите…
Пошатываясь и улыбаясь, Нилушка довольно безсвязно разсказалъ объ обѣдѣ. Теплоуховъ молчалъ и только какъ-то весь вытянулся, какъ всегда дѣлалъ въ минуту волненія. Рука, на которую опиралась Julie, теперь задрожала и разогнулась разслабленнымъ движеніемъ.
— Вотъ и все! — проговорилъ Нилушка, начиная прощаться. — Я считалъ своимъ долгомъ предупредить васъ на всякій случай, потому что не люблю этой игры въ темную… До свиданія, барышня.
— Домой… — слабо проговорилъ Теплоуховъ, когда Нилушка отошелъ.
— Тебѣ дурно?
— Да… Такъ, маленькая слабость. Это со мной бываетъ..
Julie стоило большого труда вывести шатавшагося Теплоухова изъ толпы и усадить въ экипажъ; публика приняла его за пьянаго и проводила насмѣшливыми улыбками и переглядываньемъ.
— Здорово кокнулъ баринъ-то! — замѣтилъ старикъ-купчикъ, когда коляска Теплоухова отъѣхала. — А изъ богатыхъ: вишь, какая коляска… Съ дочерью, надо полагать.
Всю дорогу Теплоуховъ лежалъ въ коляскѣ, откинувшись на стеганую спинку, и Julie съ ужасомъ чувствовала, какъ у ней на рукахъ холодѣетъ это безжизненное тѣло.
"Онъ умираетъ!" — мелькнуло у ней въ головѣ, и она инстинктивно отодвинулась въ свой уголъ.
Въ "Славянскій Базаръ" Теплоуховъ былъ привезенъ въ безсознательномъ состояніи; его принесли въ номеръ на рукахъ. Поднялась обычная въ такихъ случаяхъ безтолковая суетня и суматоха; Julie послала за Богомоловымъ и за докторомъ и старалась привести въ чувство больного, спрыскивая его холодною водой. Явился докторъ, осмотрѣлъ больного, послушалъ пульсъ и только покачалъ головой.
— Что такое съ нимъ? — спрашивалъ шопотомъ Богомоловъ, наклоняясь черезъ плечо доктора.
— Совсѣмъ безнадеженъ! — сухо отвѣтилъ старикъ-докторъ и какъ-то подозрительно осмотрѣлъ Julie съ ногъ до головы. — Очень странный случай, да… — замѣтилъ онъ точно про себя.
Черезъ полчаса безсознательной агоніи Теплоухова не стало. Изъ бокового кармана лѣтней визитки Теплоухова, когда его укладывали на диванъ, выпалъ какой-то футляръ изъ англійской кожи; Богомоловъ поднялъ его и раскрылъ, въ футлярѣ лежала маленькая серебряная спринцовка, какую употребляютъ для впрыскиванія, и флаконъ съ какою-то жидкостью.
— Вотъ посмотрите, что это такое? — показалъ Богомоловъ находку доктору.
— А… — протянулъ многозначительно докторъ. Это — морфій… очень хорошо.