Не успѣли отдохнуть и покормить, какъ слѣдуетъ, лошадей, какъ уже опять тронулись въ походъ. Не прошелъ я и десяти верстъ, какъ лошади мои до того утомились, что не могли везти орудій, и я принужденъ былъ въ одномъ большомъ селеніи отстать отъ арміи и остановиться. Селеніе было недалеко отъ большой дороги, гдѣ французы все лѣто шлялись взадъ и впередъ; но мы достали безъ затрудненія очень хорошаго корма, состоявшаго изъ немолоченныхъ овсяныхъ сноповъ, и не только выкормили лошадей, но еще нагрузили на лафеты въ запасъ. Отдохнули сами, и хотя поздно, но догнали армію въ тотъ же день.
Кажется, на другой день пришли въ Кописъ, гдѣ намъ дали квартиры и назначили дневку. Было благодарственное молебствіе за побѣду, но изъ насъ никто не ходилъ въ церковь, а собравшись толковали о прошедшемъ дѣлѣ. Стало извѣстно, что нѣсколько французскихъ корпусовъ уничтожено, забрано слишкомъ сто орудій, много обозовъ и множество плѣнныхъ. Не только казаки, но и солдаты носили и продавали, захваченныя въ непріятельскихъ обозахъ и снятыя съ убитыхъ и плѣнныхъ, вещи: мундиры, дорогіе шарфы и эполеты, платки, шали, шкатулки и разныя другія вещи. Продавали также и лошадей, хотя очень хорошихъ, но тощихъ и попорченныхъ. Все отдавали за самую бездѣлицу, но и то покупателей было мало. Намъ досталось какъ-то нѣсколько листовъ географическихъ картъ Россіи, въ томъ числѣ и карта губерніи, въ которой я жилъ до поступленія на службу. На картахъ означено было по-французски, очень отчетливо, все до малѣйшихъ селеній и дорогъ, мнѣ совершенно извѣстныхъ.
Несмотря на успѣхъ нашъ въ послѣднемъ сраженіи, дѣйствіями нѣкоторыхъ нашихъ начальниковъ были не совсѣмъ довольны. Особенно въ нашемъ корпусѣ обвиняли генерала Тормозова за то, что онъ, остановившись на возвышенности подлѣ дороги, по которой отступали французы, не ударилъ на нихъ тотчасъ, а приказалъ кричать «ура».
Послѣ обѣда приказано было переправляться чрезъ Днѣпръ. Пѣхоту перевозили на паромахъ, кавалерія переходила по плавучему бревенчатому мосту, нарочно для нея устроенному, а для артиллеріи наводили понтонный. Мостъ былъ еще не готовъ и около него собралась артиллерія почти со всей арміи. У моста всѣ роты столпились и перемѣшались, какъ попало, безъ всякаго порядка. Когда кончили мостъ, начали переправляться; при этомъ произошло большое замѣшательство: всякому хотѣлось переправиться впередъ, тѣмъ болѣе что подошли квартиръеры и объявили, что за мостомъ, въ близьлежащемъ селеніи, заняты и квартиры. Спускъ на мостъ былъ довольно крутой, орудія и ящики бросались безъ всякаго порядка, мостъ сильно колыхался. Командиръ понтонной роты уговаривалъ и кричалъ, чтобы наблюдали порядокъ, потому что, въ противномъ случаѣ, испортятъ мостъ, но ничего не могъ сдѣлать. Наконецъ артиллерійскіе ротные командиры сошлись и уговорились, чтобы спускать сперва тѣ орудія и ящики, которые ближе къ переправѣ, несмотря на то, какой они роты. Подошли еще драгунскіе полки, вздумали тутъ же переправляться и оттѣснять артиллерію. Проскочитъ, напримѣръ, орудіе или ящикъ, а между ними нѣсколько кавалеристовъ.... Произошелъ совершенный безпорядокъ. Мостъ едва держался. Начальникъ понтоновъ кричалъ, что этотъ мостъ назначенъ именно для артиллеріи, а для кавалеріи бревенчатый; что пойдетъ жаловаться главнокомандующему на такой безпорядокъ, но ничто не помогало. Командиръ одного драгунскаго полка, здоровый, плотный мужчина, на огромной лошади, въ шинели съ бобровымъ воротникомъ, сталъ на косогорѣ, впереди заряднаго ящика, готовившагося къ спуску, махалъ нагайкою на ѣздоваго и билъ лошадей по головамъ, а кавалеристамъ приказалъ пробираться сзади себя берегомъ рѣки, и этимъ всѣхъ вывелъ изъ терпѣнія. Нѣкоторыя ротные командиры бранились съ нимъ, а нѣсколько офицеровъ зашли сзади и ударили ящичныхъ лошадей нагайками. Лошади бросились, сбили кавалериста на мостъ и съ ящикомъ поскакали. Лошадь кавалериста впереди ящика вертѣлась на мосту взадъ и впередъ, нѣсколько разъ чуть не упала съ него въ воду, но все-таки кончилось безъ несчастія. Смотря на это, всѣ смѣялись, не только артиллеристы, но и драгуны, которые, поворотивъ назадъ, пошли къ другому мосту и намъ не мѣшали болѣе. Установился порядокъ; нашей роты нѣсколько орудій и ящиковъ переправились скоро, а остальныя чрезъ нѣсколько часовъ; такъ было и съ другими ротами. Тутъ же отдѣлились отъ насъ четыре наши орудія. Имъ назначено было итти съ поручикомъ въ отрядѣ генерала Ермолова при Софійскомъ полкѣ.
Отъ Кописа до самой Березины шли мы обыкновеннымъ порядкомъ съ своими полками. Особеннаго ничего не случилось. Съ самой переправы чрезъ Днѣпръ начались морозы и продолжались нѣсколько дней, правда небольшіе, полагаю отъ двухъ до пяти градусовъ, но по дорогѣ, гдѣ была грязь, тамъ образовались кочки; оставшійся снѣгъ и, мѣстами, замерзшая вода сдѣлали путь чрезвычайно скользкимъ. При небольшихъ подъемахъ на гору лошади скользили и съ трудомъ подымались. Особенно было трудно при спускахъ. Орудія и ящики почти постоянно спускали люди на себѣ; пробовали тормозить, но тормозъ не держался и все равно скользилъ, какъ и колесо; отъ этого очень часто ломались оси. Артиллерія начинала отставать отъ своихъ полковъ, и часто приходила на квартиры гораздо позже. Пѣхота шла безъостановочно по кочкамъ и льду; намъ же идти было очень трудно. Съ самого начала кампаніи до Тарутина были однѣ и тѣ же оси; хотя подъ Тарутинымъ довольно ихъ перемѣнили, но не могли всѣхъ исправить, и много осталось подтертыхъ, а тутъ еще былъ недостатокъ въ мази. Вмѣсто мази часто употребляли сало убитаго скота, а иногда доставали деготь и имъ мазали колеса, но этого было недостаточно. Для ковки лошадей имѣли достаточно подковъ, какъ заготовленныхъ самими, такъ и подвезенныхъ изъ Тулы. Кузнецы шли съ инструментами при орудіяхъ и на походѣ поправляли подковы. Когда случалось, что подъ орудіемъ или ящикомъ сломается ось, или произойдетъ съ ними какая-нибудь другая порча, то ихъ оставляли съ мастеровыми при фейерверкерѣ и догоняли роту всегда почти въ тотъ же день, и, рѣдко, на другой. Въ нашей ротѣ оставалось восемь орудій, а четыре были откомандированы къ отряду генерала Ермолова. Подъ квартиры давали намъ по одному или по два двора. Артиллерію ставили подлѣ дороги, лошадей по дворамъ подъ навѣсами и въ сараяхъ; посреди двора раскладывали огонь для караульныхъ, и на немъ же варили для солдатъ пищу. Офицеры располагались въ избѣ; ротнаго командира помѣщали на лавкахъ въ переднемъ углу, а сами располагались подлѣ него на полу—на соломѣ. Солдатамъ приказывали размѣщаться по возможности тутъ-же. Помѣщались и на печкѣ, и подъ печкой, и на лавкахъ, и подъ лавками, и на полу, такъ что трудно было пройти ночью до дверей. Хотя воздухъ былъ спертый и тяжелый, особенно къ утру, но мы такъ уже привыкли къ этому, что не чувствовали вліянія дурнаго воздуха на наше здоровье. Кормъ для лошадей доставали фуражировкой, а для людей подвозили сухари. Очередной офицеръ на походѣ заботился о фуражѣ. Какъ только замѣчали, хотя бы въ сторонѣ за версту и болѣе, какое-либо селеніе, гдѣ надѣялись достать чего-нибудь изъ фуража, то и отправлялись туда. Доставали сѣно и немолоченые снопы, да и для себя—что попадется: капусту, картофель, горохъ, а изрѣдка и хлѣбъ; забирали и коровъ, и барановъ, и свиней; однажды достали даже кадушку меду, и такъ какъ чаю не было, то варили изъ него сбитень и имъ согрѣвались. На жителей мало обращали вниманія, да они и не противились; ворчавшихъ изъ нихъ еще и укоряли: «вишь, говорили, французовъ кормили цѣлое лѣто, а для насъ такъ и жаль». При поискахъ за фуражемъ оказывали намъ большую услугу тѣ солдаты, которые въ мирное время были негодяями и плутами. Отъ ихъ быстраго взгляда ничто не укрывалось, хотя жители и старались, по возможности, прятать свои продукты. Былъ у насъ солдатъ, прослужившій уже лѣтъ тридцать, но еще бодрый и расторопный. Подъ Бородиномъ ему пулей повредило глазъ; но онъ слѣдовалъ при ротѣ, и хотя подъ Тарутинымъ излечился, но все таки окривѣлъ. Онъ всегда почти ходилъ въ квартиръерахъ и любилъ выкидывать разныя штуки, особенно съ евреями[1]. За всѣмъ тѣмъ солдатъ этотъ былъ въ ротѣ всеобщимъ любимцемъ. Начальство поневолѣ не обращало вниманія на наше нелюбезное обращеніе съ жителями селеній, гдѣ мы дѣлали фуражировку, такъ какъ нужно было продовольствовать людей и лошадей, о чемъ оно заботилось болѣе всего. Бродяжничества рѣшительно не было; безъ офицера или, по крайней мѣрѣ, фейерверкера никто не смѣлъ отлучаться въ сторону. Строго запрещено было брать что-либо изъ вещей, даже полушубки нѣкоторые изъ солдатъ доставали подъ большимъ секретомъ. Вообще отъ Кописа до самой Березины, собственно, мы не нуждались въ продовольствіи, равно какъ и наши четыре орудія, бывшія въ отрядѣ ген. Ермолова и шедшія по большой, пройденной французами, дорогѣ, хотя тамъ, по разсказамъ, и труднѣе было доставать его.
Послѣ Бородинскаго сраженія, въ замѣнъ потерянныхъ въ немъ людей, дали намъ большею частію молодыхъ рекрутъ и лошадей на взглядъ хорошихъ, но не надежныхъ и сомнительныхъ. Какъ люди, такъ и лошади, къ трудностямъ похода были непривычны, и еще около Краснаго между ними начало оказываться разстройство; начиная отъ Кописа, нѣсколько лошадей пало, особенно при спускахъ и подъемахъ на гору; люди также начали болѣть и отставать. Послѣ сраженія подъ Малоярославцемъ пополнили нашу роту также молодыми лошадьми, а солдатъ прислали изъ полковъ, человѣкъ двадцать или тридцать. Солдаты эти были, можно сказать, полковой бракъ и пользы отъ нихъ было мало; они только носили воду и дрова, раскладывали огни и варили пищу. Оставшіеся милиціонеры были больше при обозахъ. Вся тяжесть и трудъ лежали на нашихъ старыхъ, уцѣлѣвшихъ людяхъ, равно и на лошадяхъ. Въ обыкновенныхъ походахъ солдатъ имѣетъ время отдохнуть, обсушиться и оправиться, а тутъ не было ни времени, ни мѣста. Старый солдатъ найдетъ еще время и обсушиться, и вымыть бѣлье, а главное позаботиться о ногахъ: какъ ни устанетъ, но у костра обсушитъ обертки и оправится. Молодой же, напротивъ, наровитъ болѣе отдохнуть и выспаться, и какъ день-другой не подумаетъ о себѣ, такъ и опустится до того, что не можетъ исполнять службы. Ротный командиръ и офицеры за этимъ строго смотрѣли, фейерверкерамъ и даже старымъ надежнымъ солдатамъ поручали по нѣскольку человѣкъ для присмотра; но, несмотря на это, солдаты все-таки заболѣвали; особенныхъ болѣзней они не имѣли, а нуждались большею частью въ отдыхѣ, и ихъ, въ такомъ случаѣ, оставляли по дорогѣ. Порядокъ и устройство между солдатами много зависѣли отъ бдительности и заботъ ротнаго командира, такъ какъ это имѣло вліяніе на прочихъ офицеровъ и—при посредствѣ ихъ—на низшихъ чиновъ.
Часто случается, что въ мирное время нѣсколько ротъ, даже одной бригады, близко стоятъ одна отъ другой, имѣютъ одинаковыя выгоды и получаютъ одинаковое продовольствіе; но, несмотря на это, однѣ изъ нихъ бываютъ отличныя, а другія плоховатыя. Въ 1812 гуду рѣдкая изъ артиллерійскихъ ротъ столько была въ дѣлахъ и столько потерпѣла, какъ конная рота полковника Никитина изъ нашего корпуса, и несмотря на это, окончивъ кампанію, могла слѣдовать, куда угодно; это отъ того, что, когда она стояла еще около Луцка, вблизи нашей роты, считалась образцовою по устройству и заведенному въ ней порядку. Наша рота понесла тоже много потерь, два раза пополнялась неопытными людьми и молодыми, непривычными лошадьми и, несмотря на все это, въ Вильно пришла въ такомъ видѣ, что могла слѣдовать дальше, а послѣ кратковременнаго отдыха, и выдержать какой угодно походъ. Отъ Малоярославца до Вильно въ нашей ротѣ отстало, можетъ быть, человѣкъ двадцать солдатъ, изъ которыхъ половина догнала насъ, и потеряно было какихъ-нибудь десятка полтора лошадей: при описанныхъ выше трудахъ и недостаткахъ этого нельзя еще считать за большую потерю. О пѣхотныхъ полкахъ я не могу судить; но объ артиллерійскихъ ротахъ могу по справедливости сказать, что тѣ роты, которыя во время кампаніи дошли до крайняго разстройства, и въ мирное время были не въ отличномъ состояніи.
Вошло въ обыкновеніе награждать въ военное время за сраженія, гдѣ человѣкъ терпитъ только въ продолженіи нѣсколькихъ часовъ; но въ особенно трудное время, какъ напримѣръ въ 12-мъ году, гдѣ офицеры одной команды заботились, а другой, такъ сказать, прохлаждались, мало обращалось вниманія на ихъ дѣятельность. Конечно, нельзя взыскивать тамъ, гдѣ нѣтъ ни продовольствія, ни выгодъ; но слѣдовало бы обращать вниманіе на особенное рвеніе и неусыпность, какъ ротныхъ командировъ, такъ и низшихъ офицеровъ; тѣмъ болѣе, что въ такое время легко можно было сдѣлать заключеніе о состояніи ротъ, стоило только взглянуть на нихъ. Въ однѣхъ, напримѣръ, ротахъ лошади были разбиты, съ осѣкшимися хвостами; конская сбруя была оборвана и связана веревками, много орудій и ящиковъ тащилось на саняхъ. Другія роты, при тѣхъ же условіяхъ, были хотя и не въ отмѣнномъ, но въ довольно хорошемъ видѣ.
Извѣстно было, что фельдмаршалъ идетъ съ нами стороной. Хотя наша главная армія и отстала отъ французовъ, но ихъ все-таки гнали впереди насъ генералы Платовъ, Ермоловъ и Милорадовичъ. Сперва напиралъ на нихъ графъ Витгенштейнъ, а генералъ Чичаговъ приближался къ Березинѣ съ противной стороны. Полагали, что Наполеонъ и вся его армія окружены, а на Березинѣ будетъ конецъ и имъ и войнѣ. Объ этомъ знали не только офицеры, но и солдаты, и потому, не смотря на всѣ трудности, шли бодро и весело, даже пеняли на фельдмаршала за то, что тихо идемъ; всякій думалъ: «мы тоже трудились цѣлое лѣто, а тамъ безъ насъ кончатъ и заберутъ всѣхъ французовъ, и мы останемся въ сторонѣ». Во время всѣхъ переходовъ отъ Тарутина до Березины, фельдмаршалъ Кутузовъ часто останавливался около дороги и смотрѣлъ на проходившія войска, иногда и подъ дождемъ; случалось, говорилъ солдатамъ: «что, устали, ребята? Холодно? Ѣли ли вы сегодня? Нужно отстоять матушку Россію, надо догонять и бить французовъ»! и тому подобное. На все это проходившіе солдаты кричали: «рады стараться, ваше сіятельство»! Обыкновенно онъ стоялъ или же сидѣлъ на простыхъ складныхъ креслахъ, въ простомъ сюртукѣ и фуражкѣ, безъ всякихъ принадлежностей своего сана; съ неразлучною казачьею нагайкой на ремешкѣ черезъ плечо. Никакъ мы не могли разгадать, для чего у него нагайка, тѣмъ болѣе, что никогда не видали его верхомъ на лошади. Офицеры говаривали обыкновенно: «хитрый нашъ старикъ Кутузовъ, знаетъ онъ, какъ подобраться къ солдатамъ».
Не доходя еще до Березины, разнесся слухъ, что Наполеонъ разбилъ генерала Чичагова подъ Борисовымъ, переправился со всею арміей благополучно черезъ Березину и ушелъ отъ нашихъ армій. Слуху этому не вѣрили, зная совершенное разстройство непріятеля подъ Краснымъ, и никакъ не полагали, чтобъ онъ могъ разбить Чичагова и уйти, тѣмъ болѣе, что ничего не слышали о соединеніи съ Наполеономъ, послѣ Краснаго, французскихъ корпусовъ, бывшихъ противъ генерала Витгенштейна. Потомъ узнали навѣрное, что французы оттѣснили авангардъ Чичагова къ Борисову, переправились чрезъ Березину и ушли. Не могли понять, какъ это случилось и всѣ были въ какомъ-то недоумѣніи. Узнавъ обстоятельно о переправѣ Наполеона, не только низшіе офицеры, но даже нѣкоторые генералы говорили, что Чичаговъ дѣйствовалъ какъ будто по предписаніямъ Наполеона. Негодованію не было предѣловъ. Солдаты же рѣшили по своему: что Чичаговъ измѣнникъ и пропустилъ французовъ, что его подкупилъ Наполеонъ, и даже опредѣлили, сколько далъ боченковъ золота. Офицеры, конечно, не вѣрили такому вздору.
Въ войнѣ 1812 года три случая, до настоящаго времени, не разъяснены какъ слѣдуетъ: Московскій пожаръ, разстройство французской арміи и переправа Наполеона чрезъ Березину. Наши историки и иностранные писатели, бывшіе при этихъ случаяхъ и не бывшіе, излагали свои мнѣнія о нихъ, но точно ничего не объяснили; особенно у иностранныхъ писателей много заблужденій и пристрастія. Почему же и мнѣ не изложить своихъ мнѣній объ этихъ произшествіяхъ, какъ свидѣтелю ихъ, и мнѣній, слышанныхъ мною тогда отъ старшихъ и оставшихся у меня въ памяти.
О Московскомъ пожарѣ я уже высказалъ свое мнѣніе прежде. Что же касается до разстройства французской арміи, то напрасно приписываютъ его недостатку продовольствія. Не говоря о главной нашей арміи, шедшей стороной и имѣвшей, сравнительно съ другими, больше выгодъ, слѣдовавшіе по слѣдамъ французовъ: Платовъ съ казаками и другіе наши отряды, а также и корпусъ Милорадовича, имѣли достаточно продовольствія, какъ для людей такъ и для лошадей, потому что имѣли свободу и время разсылать фуражировъ по сторонамъ; французы же, напротивъ, въ бѣгствѣ нигдѣ не имѣли возможности остановиться, тѣмъ болѣе отлучиться съ большой дороги для правильной фуражировки, а отлучались только бродяги и мародеры, которыхъ наши партіи забирали, а жители истребляли. Морозы также не были причиною истребленія французовъ. Съ самаго выступленія нашего изъ Тарутинскаго лагеря, а французовъ изъ Москвы, самая несносная погода была, когда мы шли отъ Малоярославца къ полотнянымъ заводамъ, а оттуда къ Вязьмѣ. Дождь шелъ съ холоднымъ вѣтромъ, и по проселочнымъ дорогамъ грязь была страшная. Французамъ же по большой дорогѣ было удобнѣе идти, нежели намъ. Когда приближались къ Вязьмѣ, по ночамъ были небольшіе заморозки, а днемъ дѣлалось тепло; такъ было и во время сраженія. Отъ Вязьмы до Ельни шелъ снѣгъ и дня два или три были мятели съ вѣтромъ при небольшихъ морозахъ. Отъ Ельни сдѣлалась оттепель и снѣгъ почти растаялъ, а когда проходили селеніе Бяхово, гдѣ былъ взятъ отрядъ французовъ генерала Ожеро, то стало совершенно тепло. Потомъ начались опять морозы и сдѣлалось скользко. Лошади французовъ не были подкованы на острые шипы и отъ того терпѣли больше нашихъ. Людямъ же, какъ ихъ такъ и нашимъ, во время морозовъ было идти легче. Когда поровнялись съ Смоленскомъ и подвигались къ Красному, то было нѣсколько морозовъ, я полагаю, градусовъ въ 10 или 12; но при тихой погодѣ, и морозовъ этихъ мы почти не замѣтили. Что морозы были небольшіе, можно заключить изъ того, что Днѣпръ чуть замерзъ, такъ что послѣ двухдневной оттепели ледъ разошелся. Во время сраженія подъ Краснымъ, была оттепель и шелъ мокрый снѣгъ. Походомъ отъ Краснаго до Кописа шли по грязи, смѣшанной съ снѣгомъ, а въ самомъ Кописѣ, когда переправлялись черезъ Днѣпръ, было до того тепло, что, находясь почти цѣлый день на берегу Днѣпра безъ движенія, не чувствовали холода и на рѣкѣ не было замѣтно льду: въ противномъ случаѣ не могли бы устоять мосты, какъ плавной—бревенчатый, такъ и понтонный, а пѣхота переправляться на паромахъ. Отъ Кописа до Березины опять начались небольшіе морозы и была гололедица такая, что не только французскимъ, но и нашимъ лошадямъ было трудно. Когда приблизились къ Березинѣ, то потеплѣло и 10-го ноября, когда переправлялись мы съ главною арміей по бревенчатымъ плавнымъ мостамъ, льду на рѣкѣ рѣшительно не было, а шелъ густой снѣгъ большими хлопьями. Всемъ извѣстно, что Наполеонъ строилъ мосты на Березинѣ, когда переправлялся черезъ нее; значитъ, морозы хотя и были, но самые малые.
Русская армія, отступая отъ самаго Нѣмана и Вильно до Москвы, разъединенная непріятельскими войсками, и по частямъ, и соединенно вездѣ отбивалась. Не только ни одинъ корпусъ, но даже отдѣльный отрядъ или партизанскій разъѣздъ не былъ уничтоженъ или разбитъ. Всѣ отступали съ большимъ трудомъ, но обыкновеннымъ порядкомъ; хотя часто шли и ночью, но всегда имѣли отдыхъ. Всѣ были раздражены нашествіемъ непріятеля и бѣдствіемъ Россіи. Полагали, что непріятели очень многочисленны, но Россію нужно отстоять, а потому не только не теряли духа, а еще болѣе укрѣплялись. Въ разныхъ битвахъ много теряли людей, знали, что еще будетъ много битвъ, всякій считалъ себя обреченнымъ на смерть и всѣ готовы были ее встрѣтить.
Подъ Бородиномъ были огромныя потери, но не смотря на это, фельдмаршалъ полагалъ возможнымъ сразиться на другой день, увѣренный въ отчаянной защитѣ войскъ. Если-бы на другой день онъ сразился, то вѣроятно наша армія была бы истреблена, а отъ французовъ остался бы только численный ихъ излишекъ, какихъ-нибудь тысячъ пятьдесятъ. Съ этими остатками едва ли осмѣлился бы Наполеонъ идти въ Москву, а еслибъ и пошелъ, то не удержался бы долго и послѣдствія были бы почти тѣ же самыя, какія и случились. За то какой бы памятникъ остался въ Россіи! Триста спартанцевъ легли въ Ѳермопилахъ и болѣе двухъ тысячъ лѣтъ сохранилась о томъ память. Памятникъ при Бородинѣ сохранился бы, пока существовала исторія и человѣчество. Въ сраженіи подъ стѣнами Москвы было бы тоже самое. Уныніе въ русской арміи появилось съ отдачей Москвы, но не на долго: подъ Тарутинымъ все встрепенулось и ожило, и армія наша, бывшая тогда по наружности въ такомъ же почти положеніи, какъ и съ начала кампаніи, духомъ и ревностью стала гораздо выше. Примѣромъ этого можетъ служить генералъ Дохтуровъ съ своимъ отрядомъ. Онъ выступилъ изъ подъ Тарутина 10-го октября рано. Цѣлый день отрядъ шелъ по плохой проселочной дорогѣ, по слякоти и подъ дождемъ. Поздно уже, при большой темнотѣ, остановился онъ ночевать у селенія Аристова; бивуака строить было некогда, а потому вся ночь проведена была подъ дождемъ и почти безъ сна. На другой день поднялся до свѣта, шелъ тоже весь день по грязи и, немного отдохнувши, въ ночь выступилъ опять во время дождя. Передъ свѣтомъ пришелъ подъ Малоярославецъ и безъ всякаго отдыха вступилъ въ бой. Такимъ образомъ отрядъ, находившійся въ движеніи по дурнымъ и грязнымъ дорогамъ въ продолженіи двухъ дней и двухъ ночей, изнуренный и истомленный, сражаясь, вездѣ отбивалъ и удерживалъ превосходившія силами прославленныя французскія войска до прибытія главной арміи изъ-подъ Тарутина, то-есть до трехъ часовъ по полудни. Сообразивъ все это, можно сдѣлать выводъ, каковы были тогда наши войска. Французы шли въ Россію въ полной увѣренности на побѣду, надѣясь на свою многочисленность и своего предводителя, сказавшаго: «Россія увлекается рокомъ». Они искали случая сразиться и истребить русскую армію, затѣмъ получить славный миръ, почести и богатства. Въ разныхъ стычкахъ и частныхъ сраженіяхъ увидѣли они, что русскіе не поддаются, но все-таки полагали, что отъ одного генеральнаго сраженія все зависитъ. Сошлись, наконецъ, подъ Бородиномъ съ русскими и тутъ узнали, что съ ними не такъ-то легко сладить. Повидимому, подъ Бородиномъ верхъ былъ на сторонѣ французовъ, потому что мы отступали; но послѣдствія показали, что наша армія такъ отдѣлала тамъ французовъ, что съ тѣхъ поръ они почувствовали свою слабость. Тогда они увидѣли, что далеко зашли и что много имъ предстоитъ еще дѣла. Занятіемъ Москвы они думали все кончить; но когда она выгорѣла, то разочаровались, кажется, не только ихъ солдаты и офицеры, но генералы и самъ Наполеонъ, и потеряли тогда надежду на успѣхъ. Спасеніе свое полагали они въ мирѣ, были въ томъ увѣрены и забыли, что имъ предстоитъ впереди. Увидѣвъ несбывшіяся надежды и свое невыгодное положеніе, французы начали роптать. Чтобы сколько-нибудь успокоить и вознаградить солдатъ, допущены были грабежъ и своевольство; отъ этого утратилась дисциплина—и положено начало разстройству французской арміи. Надѣясь на миръ, французы мало думали о приведеніи въ порядокъ своей арміи, много потерпѣвшей отъ продолжительныхъ и трудныхъ походовъ и безпрестанныхъ битвъ, а отчасти и отъ недостаточности средствъ. Продовольствія въ Москвѣ и окрестностяхъ хотя и было достаточно для ихъ арміи, но такъ какъ доставали они его безъ всякаго порядка и употребляли безъ разсчета, то часто нуждались. Къ тому же разгульная жизнь въ Москвѣ довела ихъ до безвыходнаго положенія, а подкрѣпленій получали мало. Отъ того они потеряли предпріимчивость, увѣренность въ себѣ и прежній духъ непобѣдимости.
Подъ Тарутинымъ французы защищались слабо. Подъ Малоярославцемъ они сдѣлали-было послѣднюю, отчаянную попытку прорваться въ изобильный край, но при всей своей многочисленности, не могли одолѣть почти одного корпуса Дохтурова, удерживавшаго ихъ до прибытія арміи изъ-подъ Тарутина. Потерявъ надежду на успѣхъ въ битвѣ, они ретировались въ безпорядкѣ, нигдѣ не смѣли уже дать отпора, а прямо, можно сказать, предались бѣгству, чѣмъ и думали спастись отъ такой воодушевленной арміи, какъ наша. Въ разстроенномъ состояніи были они до Смоленска. Ихъ главная армія уничтожена подъ Краснымъ, а боковые корпуса на Березинѣ. За Березиной не было уже у Наполеона арміи, а были сбродные остатки, погибавшіе отъ только-что наступавшихъ морозовъ. По изложеннымъ выше обстоятельствамъ можно заключить, что ни недостатокъ продовольствія, ни морозы не были причиною гибели французской арміи, а Бородинское сраженіе, Московскій пожаръ, потеря дисциплины и упадокъ духа.
Адмиралъ Чичаговъ, отдѣлавшись отъ австрійской арміи, дѣйствовалъ сначала рѣшительно. При содѣйствіи храбраго генерала Ламберта, онъ взялъ Минскъ, овладѣлъ Борисовскими укрѣпленіями и занялъ самый городъ, гдѣ и укрѣпился. Когда французы разбили его авангардъ и захватили обозы, то онъ уѣхалъ изъ Борисова и до того потерялся, что не только не мѣшалъ переправѣ французовъ, но даже избѣгалъ и встрѣчи съ ними, боясь пораженія. Поэтому онъ съ умысломъ не уничтожалъ мостовъ по зембикской дорогѣ. Чичаговъ, предполагая, что французы, не имѣя возможности переправиться по дорогѣ въ Зембикъ, обратятся на него, чего ему не хотѣлось, только стрѣлками заслонялъ дорогу на себя. Вотъ, по моему мнѣнію, причина дѣйствій Чичагова. Не явись онъ послѣ того въ нашей арміи, не щадившей Барклай-де-Толли, то на него смотрѣли бы не слишкомъ благосклонно.
Примѣчанія[править]
- ↑ Евреи про него говорили:—що се такій за чоловикъ—добре що у него одно око—якъ бы сему чоловику, да ще два ока—такъ ховай Боже.
