Ну что-жь, что ѣду я? Во мнѣ вѣдь мало нужды
Живущимъ здѣсь: они душой своей мнѣ чужды.
Мой выѣздъ никому не въ трауръ. Ни одной
Слезы и не хочу я вызывать собой.
Зачѣмъ-же грустно мнѣ?.. Къ отъѣзду все готово.
Но, выбравшись совсѣмъ, зачѣмъ вхожу я снова
Въ пустыя комнаты, какъ будто нѣчто тамъ
Забылъ я, — и мой взоръ блуждаетъ по стѣнамъ
Пріятельскимъ, и къ нимъ, въ коснѣніи печальномъ
Вновь обращается съ привѣтствіемъ прощальнымъ?
Ахъ! Сколько разъ онѣ съ терпѣніемъ нѣмымъ
Внимали, по утрамъ и по ночамъ, моимъ
Вздыханіямъ, когда невольно мнѣ вздыхалось!
У этого окна какъ часто мнѣ случалось
Сидѣть по вечерамъ и грустно изъ него
Выглядывать, искать… Богъ вѣдаетъ — чего?
Однообразные все виды и явленья
Надоѣдали мнѣ, и, скукою томимъ,
Порой пускался я ходить до утомленья
И эхо пробуждать хожденіемъ своимъ,
Ото дверей къ дверямъ движенье совершая
И въ тактъ подъ маятникъ висѣвшихъ тутъ часовъ
Созвучно подводя и строго соглашая
Съ его качаніемъ размѣръ моихъ шаговъ.
Иль, выполняя вновь ту-жь самую продѣлку,
Случалось иногда прислушиваться мнѣ
Къ стѣнному червячку, забившемуся въ щелку,
Что, мнилось, тукъ-тукъ-тукъ, стучится въ дверь ко мнѣ.
Возница ждать усталъ. Ужь близокъ часъ разсвѣта.
Поѣдемъ! — Какъ вступилъ сюда я безъ привѣта,
Такъ мнѣ и выѣзжать приходится: къ пути
Никто не скажетъ мнѣ сердечнаго «прости!»
Я помню: смолоду — откуда ни случалось
Мнѣ выѣзжать — «прощай!» — повсюду раздавалось;
Друзья, пріятели и милая моя
Меня напутствуютъ, бывало; долго я
Ихъ слышалъ голоса, бывало, изъ-за лѣсу,
Тогда какъ даль свою простерла ужь завѣсу,
Ихъ скрывшую отъ глазъ, — и плакалъ я тогда,
Но — сладко плачется въ тѣ юные года —
Не то, что въ старости! старикъ… охъ!.. тяжко плачетъ;
Да ежели судьба и умереть назначитъ
Иному въ юности — онъ гаснетъ въ цвѣтѣ лѣтъ
Съ отрадою въ душѣ: имъ не извѣданъ свѣтъ;
Онъ мыслитъ вѣчно жить въ душахъ роднаго круга,
Въ груди своей жены и въ вѣрномъ сердцѣ друга, —
А разувѣренный во всемъ уже старикъ
Питаться лестными надеждами отвыкъ
И мѣста не даетъ много-сулящей вѣрѣ
Въ чудесное: его ни въ сверхжитейской сферѣ,
Ни въ человѣчествѣ — не допускаетъ онъ:
Онъ знаетъ, что умретъ — и будетъ заключёнъ
Въ могилѣ цѣликомъ. — Какъ по цвѣтному лугу
Носимый вѣтромъ пухъ увядшаго цвѣтка,
Который наконецъ попалъ подъ злую вьюгу
И съ вѣтки высохшей снесенъ издалека, —
Хоть и встрѣчается съ благоуханной розой,
Гдѣ радъ-бы отдохнуть — все жмется, подъ угрозой
Дыханья бурнаго, готоваго сорвать
Его съ цвѣтка любви и далѣе угнать, —
Носился такъ и я, безвѣстный, чуже-лицый,
Чуже-именный, здѣсь по шумнымъ площадямъ
И улицамъ… Моимъ встрѣчались тутъ глазамъ
Порой прекрасныя и дамы и дѣвицы, —
Хотѣли знать, кто я… зачѣмъ? Чтобъ наконецъ
Сказать, что я — чужой, невѣдомый пришлецъ!..
За мотылькомъ бѣжитъ и гонится ребёнокъ,
Пока онъ издали глазамъ его блеститъ,
Но — онъ его поймалъ, и пальцы злыхъ рученокъ
Сжалъ — и пустилъ потомъ: пусть далѣе летитъ!
Лети! Остатокъ крылъ спасенъ для поворота.
Лети!.. Но съ этихъ поръ не повышай полета!
