Незаконный сынъ дворянина Яковлева и нѣмки Луизы Ивановны Гаагъ, Г. (25‑го марта 1812 г., † 9‑го янв. 1870 г.) воспитывался въ домѣ отца, имѣя гувернеровъ, учителей, много читая, еще болѣе мечтая и уже съ ранняго возраста обнаруживая тѣ огромныя способности и то остроуміе, которыя характеризовали его въ послѣдующей дѣятельности. Еще до поступленія въ московскій университетъ, онъ близко сошелся съ Огаревымъ, дружба съ которымъ сохранилась въ теченіе долгихъ лѣтъ эмигрантской жизни. Въ университетѣ около Г—а и Огарева образовался кружокъ лицъ, горячо обсуждавшихъ политическіе и моральные вопросы и не прекратившихъ своихъ товарищескихъ собраній послѣ окончанія курса въ университетѣ. Арестованный вмѣстѣ съ другими въ 1834 г., Г. былъ сосланъ въ Пермь, потомъ въ Вятку, затѣмъ переведенъ во Владиміръ, на нѣкоторое время возвращенъ въ Москву, вновь былъ вынужденъ жить въ Новгородѣ и, наконецъ, опять переѣхалъ въ Москву. Изъ опубликованной въ послѣдніе годы переписки его съ двоюродной сестрой Н. А. Захаровой (впослѣдствіи женой его) видно, въ какомъ мистическомъ настроеніи былъ онъ во время своего пребыванія въ Вяткѣ. Это настроеніе сохранялось, впрочемъ, не долго. Возвратившись въ Москву, Г. встрѣтилъ здѣсь Бѣлинскаго, Бакунина и другихъ членовъ одного съ ними кружка, находившихся въ это время въ состояніи крайняго увлеченія Гегелемъ. Г. оказалъ отрезвляющее вліяніе на восторги кружка передъ „разумностью дѣйствительности“. Бѣлинскій, поссорившийся съ Г—омъ изъ-за своего пристрастия къ этому принципу и примѣнившій его въ „Бородинской годовщинѣ“, скоро глубоко раскаялся въ своемъ увлеченіи, и дружба съ Г—омъ была возстановлена. Отъ признанія разумности дѣйствительности перешли къ критикѣ послѣдней. Находившійся на очереди вопросъ объ отношеніи интеллигенціи къ народу, о крѣпостномъ правѣ, выдвинулся самъ собою, и обсужденіе этого вопроса привело къ образованію партій западниковъ и славянофиловъ. Г., отрицательно относившійся въ эту эпоху къ славянофиламъ, по своимъ идеаламъ остался западникомъ до конца жизни, что бы ни говорили сторонники славянофиловъ, желающіе причислить знаменитаго публициста къ своему лагерю. Неспособный на компромиссы, рѣзко высказывающій то, къ чему приводило логическое развитіе его идей, Г. въ послѣдній періодъ московской жизни разошелся съ Грановскимъ, который для сохраненія иллюзій требовалъ, чтобы извѣстный кругъ теоретическихъ вопросовъ былъ изъятъ даже изъ товарищескаго обсужденія. Въ 1847 г. Г. уѣхалъ за границу и болѣе уже не возвращался въ Россію. За границей онъ быль близкимъ свидѣтелемъ міровыхъ событій въ европейской жизни, познакомился со многими историческими личностями, пережилъ рядъ разочарованій, вытекавшихъ изъ наблюденія надъ противорѣчіями буржуазной культуры (но не разочарованій въ западно-европейскихъ идеалахъ). Одно время онъ со своимъ Колоколомъ былъ властителемъ думъ русскаго общества, игралъ огромную роль въ развитіи противокрѣпостническихъ идей въ этомъ обществѣ, жилъ то во Франціи, то въ Швейцаріи, то въ Англіи, умеръ въ Парижѣ и похороненъ въ Ниццѣ.
Литературная дѣятельность Г—на началась рано. Еще въ юношескомъ возрастѣ дѣлалъ онъ попытки философскихъ изслѣдованій о нѣкоторыхъ произведеніяхъ нѣмецкой поэзіи. Въ періодъ вятской жизни имъ было задумано и начато кое-что изъ его позднѣйшихъ произведеній; въ Вяткѣ еще были написаны первыя главы „Кто виноватъ?“ Но полное развитіе его талантъ получиль уже въ періодъ московской жизни. За это время имъ написаны беллетристическія произведенія: „Кто виноватъ?“, „Изъ записокъ доктора Крупова“, „Сорока воровка“, статьи: „По поводу одной драмы“, „Новыя варіаціи на старыя темы“, „Дилетантизмъ въ наукѣ“, „Буддизмъ въ наукѣ“ и др. Отношенія семейныя, вопросы морали, общественныя противорѣчія, проистекающія вслѣдствіе отсутствія сознательнаго отношенія къ дѣйствительности и отчужденія отъ общественныхъ интересовъ, составляютъ предметъ его беллетристическихъ произведеній и такихъ статей, какъ „По поводу одной драмы“ и др. Протестъ противъ крѣпостного права, выразившійся въ „Сорокѣ воровкѣ“, перешелъ потомъ въ Колоколѣ въ цѣлый рядъ блестящихъ статей о необходимости освобожденія крестьянъ съ землей. Русской общинѣ Г. придавалъ большое значеніе, думая, что ей суждено такое будущее, въ которомъ осуществятся его идеалы. Вѣра въ будущее русскаго народа поддерживала Г—на въ тотъ періодъ жизни, когда дорогія для него идеи потерпѣли пораженіе на Западѣ. Эти надежды на Россію послужили поводомъ для зачисленія Г—на въ ряды славянофиловъ. На подобныя утвержденя (повторявшіяся и послѣ смерти знаменитаго публициста) Г. въ свое время отвѣчалъ: „Вы любите европейскія идеи, люблю и я ихъ; это идеи всей исторіи, это надгробный памятникъ, на которомъ написано завѣщаніе не только вчерашняго дня, но Египта, Индіи, Греціи и Рима, католицизма и протестантизма, народовъ римскихъ и народовъ германскихъ. Безъ нихъ мы впали бы въ азіатскій квіетизмъ, въ африканскую глупость. Россія съ ними и только съ ними можетъ быть введена во владѣніе той большой доли наслѣдства, которая ей достается“...
