Замок Эскаль-Вигор (Экоут; Веселовская)/1912 (ДО)/18

Материал из Викитеки — свободной библиотеки

[199]

II.

Черезъ нѣсколько дней Кельмаркъ, Бландина и Гидонъ должны были навсегда покинуть Эскаль-Вигоръ.

Бландина, мучимая какими-то предчувствіями, ускоряла даже приготовленія къ отъѣзду.

Она спѣшила переѣхать въ большой городъ, въ ту виллу, гдѣ скончалась графиня де Кельмаркъ.

Ландрильонъ видѣлъ, что его добыча ускользаетъ изъ его рукъ. Онъ надѣялся получить Клодину, но, можетъ быть, ему еще сильнѣе хотѣлось отомстить владѣльцамъ замка. Онъ рѣшилъ по-этому ускорить событія съ той и другой стороны.

Это происходило наканунѣ знаменитой деревенской ярмарки въ Смарагдисѣ, въ пору такъ называемыхъ обрученій. Ландрильонъ отправился на ферму „Паломниковъ“ и заставлялъ Клодину сдѣлать выборъ между графомъ и имъ самимъ. Крестьянка просила у него позволенія подождать нѣсколько часовъ. Она намѣревалась на другой [200]день утромъ сдѣлать послѣднюю попытку въ отношеніи графа.

— Ахъ, Боже мой, что онѣ всѣ находятъ въ этомъ негодяѣ! воскликнулъ Ландрильонъ. Нѣтъ, нѣтъ, Клодина, нечего тебѣ безпокоиться по этому поводу. Обрати свое вниманіе лучше на меня; теперь, когда онъ разоренъ, я стою лучшаго. Согласись…

— Не раньше, пока я переговорю съ нимъ въ послѣдній разъ.

— Потерянный трудъ… Ты надѣешься зажечь такого холоднаго человѣка, сдѣлать изъ него…

Ландрильонъ удержался и не сказалъ ужаснаго слова, которое готово было сорваться съ его устъ.

— Достаточно умѣть, какъ приступить! замѣтила Клодина.

— Женщины болѣе интересныя, чѣмъ ты, и тѣ не могли ничего добиться! Послушай, ты такъ хочешь сдѣлаться графиней?!

— Да.

— Но, если я говорю тебѣ, что у него нѣтъ ни гроша. Бландина держитъ его въ своей власти. Черезъ нѣсколько дней они покинутъ страну и замокъ будетъ проданъ. Еслибъ ты захотѣла, мы повѣнчались бы, и купили бы Эскаль-Вигоръ…

— Нѣтъ, я выйду за Кельмарка. Въ замкѣ должна быть графиня. Къ тому же, онъ больше не любитъ Бландины… [201]— Но и тебя онъ не любитъ…

— Онъ полюбитъ…

— Никогда…

— Почему никогда?

— Ты увидишь!

— Послушай, сказала она ему, ты знаешь обычай нашего острова. Завтра великій день ярмарки св. Ольфгара… Несмотря на католическихъ или протестантскихъ епископовъ, съ тѣхъ поръ, какъ женщины съ Смарагдиса разорвали апостола, который отказался покориться ихъ безумной страсти, въ каждую годовщину мученичества молодыя дѣвушки имѣютъ обыкновеніе выбирать себѣ тихаго и упрямаго юношу въ мужья.

Я хочу воспользоваться этимъ правомъ. Завтра утромъ, я отправлюсь въ Эскаль-Вигоръ, и увѣрена, что вернусь изъ замка съ обѣщаніемъ графа…

— Какъ бы ни такъ!

— Ты не вѣришь? Ну-съ, а я увѣрена настолько, что, если онъ откажется, Ландрильонъ, я стану твоею.

Я буду твоей женой, и даже съ завтрашняго вечера, послѣ танцевъ, я заплачу тебѣ сторицей…

Гордая дѣвушка думала, что ничѣмъ не связываетъ себя, этою грубою клятвою.

— Въ такомъ случаѣ, я бѣгу заказывать наши приглашенія! воскликнулъ Ландрильонъ, зная лучше крестьянки, брачные планы своего бывшаго хозяина. Пусть св. Ольфгаръ помилуетъ тебя! [202]прибавилъ, онъ, смѣясь, когда она удалялась, увѣренная въ своей побѣдѣ.

Дейкграфъ принялъ Клодину съ большимъ достоинствомъ и уваженіемъ. Его глубоко меланхолическій видъ произвелъ впечатлѣніе на гостью. Она, въ концѣ-концовъ, все же безъ всякихъ подготовленій выразила ему цѣль своего посѣщенія.

Кельмаркъ не отталкивалъ ея. Онъ прервалъ ее непонятнымъ жестомъ и поблагодарилъ ее съ улыбкой, которая показалась грубой крестьянкѣ какимъ-то недовольствіемъ, насмѣшкою, въ которой она не могла схватить настоящаго, трагичества оттѣнка.

— Вы смѣетесь, протестовала она со злобою, но подумайте, графъ, что какой бы вы ни были графъ, я васъ достойна… Родъ Говартцевъ живетъ на Смарагдисѣ столько же, сколько и родъ Кельмарковъ, мои предки почти такъ же знамениты, какъ и ихъ сеньоры.

Она сдѣлалась ласковой и умоляющей.

„Послушайте, графъ, снова заговорила она, готовая отдаться ему, еслибъ только онъ сдѣлалъ малѣйшій знакъ, я люблю васъ, да, я люблю васъ… Я даже долгое время воображала, что вы любите меня, сказала она, возвышая голосъ, приходя въ отчаяніе отъ этого цѣломудреннаго крика, въ которомъ она не угадывала затаенной муки, трещины долго не заживаемой раны. Когда-то вы ухаживали за мной… Мнѣ казалось, что я вамъ [203]нравилась, три года назадъ, въ началѣ вашего переѣзда сюда. Зачѣмъ было играть со мною? Я вамъ повѣрила, я мечтала стать вашей женой!

Увѣренная въ этомъ, я отклоняла самыхъ богатыхъ претендентовъ на мою руку, даже аристократовъ изъ города…

Онъ молчалъ, и тогда она рѣшилась прибѣгнуть къ послѣднему средству:

— Послушайте, сказала она, говорятъ, что ваши дѣла не особенно блестящи; еслибъ вы захотѣли, была бы возможность…

На этотъ разъ онъ поблѣднѣлъ; но размѣреннымъ тономъ, отеческимъ, онъ проговорилъ:

— Дорогая моя, Кельмарки не продаются… Вы найдете еще ни одного хорошаго мужа, изъ вашего круга. Впрочемъ, повѣрьте, что я не изъ гордости отказываюсь отъ вашего предложенія… Я, понимаете, не могу полюбить васъ? Я не могу…

Послѣдуйте моему совѣту… Согласитесь выйти за какого-нибудь добраго молодца… На этомъ островѣ въ немъ не будетъ недостатка… Я совсѣмъ не гожусь вамъ въ товарищи жизни.

Чѣмъ больше онъ говорилъ смиренно, умно и убѣдительно, тѣмъ сильнѣе возбуждалась Клодина. Она пыталась видѣть въ немъ только высокомѣрнаго мистификатора, гордаго фата, который насмѣялся надъ ней.

— Вы сейчасъ только сказали, что Кельмарки не продаются! сказала она, задыхаясь отъ гнѣва; [204]Можетъ быть, я не указала настоящей цѣны! Мамзель Бландина, какъ разсказываютъ, все же заставила васъ принять кое-что!

— Ахъ, Клодина! сказалъ онъ, печальнымъ тономъ, который, однако, не обезоружилъ ея. Довольно! прекратимъ, мое дитя, этотъ разговоръ. Вы начинаете горячиться… Но я не сержусь на васъ! прощайте!

Его холодный и пристальный взглядъ, странно цѣломудренный, съ какимъ-то убѣжденіемъ, рѣшеніемъ лучше всякаго жеста выпроводилъ ее.

Она, разсерженная, вышла, хлопая дверьми.

— Ну-съ, сказалъ Ландрильонъ, ожидавшій ее при входѣ въ паркъ, что я вамъ говорилъ? Онъ тебя не любитъ и никогда не полюбитъ.

— Но что же это за человѣкъ? Развѣ я не хороша, не лучше всѣхъ дѣвушекъ? Откуда такая холодность!

— Это легко объяснить… Нечего искать далеко… Это, такъ сказать, типъ вродѣ св. Ольфгара… Нѣтъ, я оскорбляю великаго святого.

— Что ты хочешь сказать?

— Скажу яснѣе, у этого господина дурной вкусъ, и онъ предпочитаетъ тебя твоему брату…

Она фыркнула ему въ лицо, несмотря на свою злобу.

Неужели этотъ Ландрильонъ такъ глупъ?

— Нечего смѣяться, это такъ, какъ я сказалъ…

— Ты лжешь! ты выдумываешь! какъ распространять такія глупости… [205]— Скажу еще лучше. Гидонъ платитъ ему тѣмъ же.

— Это невозможно!

— Спроси хорошенько мальчишку… Это очень просто. Ему уже исполнилось двадцать одинъ годъ, я думаю, хотя онъ и не смотритъ такимъ… Ты хотѣла прибѣгнуть къ одному обычаю страны. Есть еще другой, который относится къ твоему брату. Развѣ сегодня вечеромъ, всякій юноша его возраста, не долженъ отправиться на танцы и выбрать себѣ временную или окончательную подругу?.. Держу пари, что мальчишка выкажетъ себя въ присутствіи какой-угодно дѣвушки столько же упорнымъ, какъ и его покровитель передъ вами.

— Убирайся! прошептала Клодина, одновременно глухимъ и задыхающимся голосомъ. Ахъ! лицемѣры, безстыдники! Горе имъ!

— Чортъ возьми! Наконецъ, ты поняла! Что жъ тутъ особеннаго! Въ то время, какъ благородный сеньоръ ухаживалъ за тобой, онъ надѣялся измѣниться въ своихъ настоящихъ склонностяхъ…

И онъ разсказалъ ей все, что ему было извѣстно; онъ придумывалъ, усиливалъ въ тѣхъ случаяхъ, когда онъ не могъ подтвердить доказательствами.

Задыхаясь отъ ненависти, но, въ особенности, выказывая добродѣтельное отвращеніе, она сказала Тибо:

— Послушай, я отдамся тебѣ сегодня же [206]вечеромъ, клянусь. Но сначала, ты долженъ отомстить имъ всѣмъ за меня, начиная съ моего брата, этого негодяя, погибшаго, отъ котораго я отрекаюсь!

Съ этимъ чувствомъ ненависти она рѣшила погубить Гидона, чтобы лучше отомстить Кельмарку.

— Въ особенности, никакого скандала! сказалъ Ландрильонъ.

— Будь покоенъ. Время благопріятствуетъ намъ.

Ярмарка извиняетъ многіе необыкновенные поступки! прошептала она съ ужасной улыбкой.

Изъ уваженія къ имени Говартца, она вовсе не разглашала о томъ, что узнала, какое положеніе ея братъ занималъ у графа. Она удовлетворилась бы, еслибъ поставила Гидона въ унизительное и непріятное положеніе. Она хотѣла натравить на него нѣсколькихъ веселыхъ дѣвушекъ, уже достаточно подготовленныхъ къ нападенію, благодаря пиву и ликерамъ. Но какъ мы увидимъ въ будущемъ она слишкомъ понадѣялась на свое самообладаніе и не считалась съ горячностью и головокруженіемъ мести.