Защитительныя рѣчи С. А. Андреевскаго. Спб., 1891 г. Цѣна 2 руб.
Произнести хорошую судебную, въ частности, защитительную рѣчь, дѣло очень не легкое: въ ней человѣкъ высказывается съ разныхъ сторонъ — и какъ ораторъ, и какъ общественный дѣятель, какъ обладающій тѣмъ или другимъ запасомъ спеціальныхъ знаній и опытности, и, наконецъ, просто какъ человѣкъ. Еще труднѣе — хорошо говорить въ такой странѣ, какъ Россія: высокія требованія, предъявляемыя къ судебному оратору, остаются тѣ же, между тѣмъ, традицій, какъ надо говорить, еще не сложилось, онѣ еще не всосались въ плоть и кровь ораторовъ въ той мѣрѣ, какъ въ странахъ, гдѣ состязательность и гласность существуютъ не съ 1864 г., а "оставляютъ уже давнее пріобрѣтеніе. Вотъ почему и отрадно видѣть въ печати рѣчи присяжнаго повѣреннаго Андреевскаго, въ общемъ — прекрасныя.
Уставы Александра II возложило на защитника почтенную обязанность: быть не только повѣреннымъ обвиняемаго, но и общественнымъ служителемъ, задача коего, подобно задачѣ другихъ участвующихъ въ процессѣ — прокурора, судей и пр., способствовать раскрытію уголовно судебной истины. Удержаться на высотѣ своего положенія адвокату труднѣе, чѣмъ прочимъ; онъ гораздо дальше отъ требованій общественныхъ интересовъ, сравнительно, напримѣръ, съ прокуроромъ, ибо одновременно является представителемъ и подсудимаго съ его совсѣмъ особыми интересами, часто діаметрально противуположными общественнымъ. Еще больше соблазна для защитника, особенно впечатлительнаго и убѣжденнаго, если онъ видитъ со стороны судей или своего противника, обвинителя, отступленія отъ началъ, положенныхъ въ уставы: обмолвиться тогда словомъ, показывающимъ, что ораторъ увлекся, что онъ не съ уваженіемъ должнымъ относится къ другимъ участникамъ въ процессѣ, очень легко. Это нежелательно, но и извинительно, почему мы и относимся снисходительнѣе къ недостаткамъ рѣчей Андреевскаго, гдѣ онъ выходитъ изъ предѣловъ сдержанности, чѣмъ отнеслись бы къ таковымъ, положимъ, въ рѣчахъ почтеннаго А. Ф. Кони, если бы они нашлось тамъ. Болѣе же сдержанности слѣдовало бы уважаемому автору проявить, наприм., на стр. 181 («мы полагая, что обвинители сами отрезвятся… но обвинителямъ это ни почемъ… воздухоплаватели!»), на стр. 200 и 201 («еще цѣлые томы слѣдственныхъ упражненій», «убійцы цодвергались такому невѣроятному экзамену…»), на стр. 220 («пристрастіе и фальшь въ слѣдственныхъ актахъ»), а на стр. 230 («въ томъ же недобросовѣстномъ освѣщеніи дѣла, которымъ задалось предварительное слѣдствіе»). Къ подобнымъ же увлеченіямъ надо причислить и приведеніе въ рѣчи такихъ доказательствъ, которыя на судебномъ слѣдствіи не провѣрялись и сводятся къ голословнымъ, но сказаннымъ кстати, завѣреніямъ самого оратора (стр. 97 а 99). За то нельзя не симпатизировать взгляду автора вообще на отношенія защитника къ кліенту (см. стр. 20): дѣйствительно, защита должна имѣть «полную свободу въ системѣ оправданій на судебномъ слѣдствіи», пусть даже между нею и объясненіями подсудимаго и «не будетъ никакой солидарности», лишь бы кліентъ былъ о семъ предупрежденъ.
Далѣе, какъ мы сказало, судебный ораторъ неминуемо заявляетъ о себѣ со стороны полноты юридическихъ познаній и взглядовъ на разнообразныя житейскія отношенія. Авторъ и въ этомъ стоитъ высоко. Въ своихъ рѣчахъ С. А. Андреевскій затрогиваетъ много всевозможныхъ вопросовъ. Онъ касается и значенія суда присяжныхъ (стр. 21), и причины раздѣленія функцій судей коронныхъ и присяжныхъ (стр. 124); высказываетъ свой взглядъ на наказаніе (стр. 77), упрощеніе процесса при сознаніи подсудимаго (стр. 92), на задачу суда (стр. 226), повальный обыскъ (стр. 227), гражданскій искъ въ уголовномъ процессѣ (стр. 230), экспертизу (съ 234 стр.) и давность (стр. 293); установляетъ мѣрило нравственной пригодности человѣка (стр. 103) и ту точку зрѣнія, съ какой судъ долженъ смотрѣть на дѣйствія обвиняемаго (стр. 10, 11, 56); также выясняетъ значеніе характера и прошлой жизни подсудимаго (стр. 22, 93), его обстановки и условій общественныхъ (стр. 126, 247), а равно и причину столь часто практикуемой обвиняемыми лжи на судѣ (стр. 34); наконецъ, энергично протестуетъ противъ оглашенія фактовъ изъ прожитаго обвиняемымъ, которые не имѣютъ никакой связи съ преступленіемъ, а приводятся съ единственною цѣлью — сгустить краски, очернить (стр. 229).
Съ тѣмъ или другимъ положеніемъ автора, конечно, можно и не согласиться, легко поставить ему въ упрекъ, что онъ не разсмотрѣлъ извѣстнаго вопроса со всѣхъ сторонъ, хотя онъ касался разныхъ вопросовъ лишь по стольку, по скольку этого требовала защита; но отказать ему въ значеніи или сказать, что онъ злоупотребилъ правомъ публичнаго слова — нельзя. Прибавимъ еще, что уважаемый защитникъ, если приходится ему производить психологическій анализъ (а это онъ умѣетъ дѣлать), всегда старается держаться на почвѣ фактовъ (см., напримѣръ, дѣла Августовскаго, Меньшикова).
Наконецъ, присяжный повѣренный Андреевскій прекрасно сознаетъ, что судебный ораторъ обязанъ соединять убѣдительность рѣчи, ея тонъ съ хорошею формой изложенія, постоянно заботиться о послѣдней: иначе онъ не въ состояніи произвести надлежащаго впечатлѣнія, выполнить своей задачи, т.-е. запечатлѣть въ судьяхъ, въ ихъ сознаніи и памяти все то, что клонится въ пользу подсудимаго, дабы онъ, не виновный, былъ оправданъ, а виноватый понесъ наказаніе не свыше вины. Изложеніе рѣчей у почтеннаго автора всегда живо, ясно и интересно, часто оно даже картинно и переходитъ въ художественное, поэтическое, примѣры чему можно видѣть на стр. 60, 83, 84, 215 и въ рѣчи по дѣлу Евдокіи Вольфрамъ.
А такъ какъ Защитительныя рѣчи г. Андреевскаго произносились имъ по разнороднымъ дѣламъ и не только передъ присяжными засѣдателями, но и предъ коронными судьями, рѣшавшими дѣла — одни по существу, другія въ кассаціономъ порядкѣ, также и предъ выборнымъ мировымъ судьей, то онѣ, обладая указанными уже отчасти достоинствами, пріобрѣтаютъ двойной интересъ и составляютъ отрадное явленіе въ нашей литературѣ, свидѣтельствующее о способности адвоката возвыситься до понятія общественнаго служенія.