Какъ Испанецъ, ослѣпленный вѣрой въ Бога и любовью,
И своею опьяненный и чужою красной кровью,
Я хочу быть первымъ въ мірѣ, на землѣ и на водѣ,
Я хочу цвѣтовъ багряныхъ, мною созданныхъ вездѣ.
5 Я, родившійся въ ущельи, подъ Сіэррою-Невадой,[1]
Гдѣ лишь коршуны кричали за утесистой громадой,
Я хочу, чтобъ мнѣ открылись первобытные лѣса,
Чтобы заревомъ надъ Перу засвѣтились небеса.
И, стремясь отъ счастья къ счастью, я пройду по океанамъ,
И въ пустыняхъ раскаленныхъ я исчезну за туманомъ, 15 Чтобы съ жадной быстротою Аравійскаго коня
Всюду мчаться за врагами подъ багряной вспышкой дня.
И, быть можетъ, черезъ годы, сосчитавъ свои владѣнья,
Я ихъ самъ же разбросаю, разгоню, какъ привидѣнья,
Но и въ часъ переддремотный, между скалъ родимыхъ вновь, 20 Я увижу Солнце, Солнце, Солнце, красное, какъ кровь.