Въ великихъ просторахъ міровыхъ морей, въ Океанѣ, обтекающемъ Землю, въ зеленыхъ, и синихъ, и сѣрыхъ, и жемчужно-опальныхъ, и слегка-голубыхъ пространствахъ Воды, отъ одного предѣла до другого, много есть разныхъ странъ, острововъ, зовущихся частями свѣта, и острововъ, что зовутся острова, и во всѣхъ этихъ странахъ по-разному свѣтитъ Солнце, въ иныхъ узорахъ предстаютъ звѣзды, и разные ростутъ деревья и цвѣты, но жизнь различностей однимъ воззвана была Солнцемъ, великій одинъ законъ управляетъ несоизмѣримыми движеньями, путями Вещества, и вездѣ жаждущій взглядъ устремляется къ Солнцу, Дневному Солнцу или Ночному, и повсюду цвѣтутъ цвѣты, даже въ расщелинахъ утесовъ или между камней умершихъ храмовъ, даже изъ снѣга гладятъ они своими голубыми глазами, а когда Воздухъ скованъ слишкомъ сильнымъ Морозомъ, самый снѣгъ обращается въ цвѣты. И какъ знать, что красивѣе, горячіе-ли кактусы подъ Африканскимъ Солнцемъ, или звѣздные кристаллы Норвежскихъ снѣговъ и льдовъ, бѣлоснѣжные холодные цвѣты, возросшіе въ лунныя ночи, подъ шопотъ и руны слѣпыхъ провидцевъ.
Отъ Океана, зовущагося Льдянымъ, съ его свистящими вѣтрами, до теплыхъ замкнутыхъ средиземныхъ морей, и отъ великихъ громадъ Тихаго Океана, бьющагося о золотую Калифорнію, до голубой Атлантики, задернувшей синею занавѣсью Городъ Золотыхъ Воротъ, и высокую Башню Солнца, и Городъ Лика Взнесеннаго, возникаютъ острова созерцанія и дѣйственности, расцвѣчаются кипучею жизнью береговыя полосы Земли, живутъ яркой жизнью внутреннія страны, быть можетъ, любящія Море еще больше, въ силу внутренней тоски по Морю, живутъ обособленной своей жизнью дни и вѣка, тысячелѣтія и цѣлые ряды тысячелѣтій, а умрутъ,—умереть всетаки не могутъ, ибо, что разъ горѣло, то уже свѣтитъ всегда, отраженнымъ, преображеннымъ, разсѣяннымъ свѣтомъ, разбросаннымъ, какъ бываютъ разбросаны вѣтромъ и птицами сѣмена низинныхъ растеній, попадающія на Эверестъ и Чимборасо, и какъ отъ цвѣтка къ далекому цвѣтку разбросана цвѣточная зиждительная пыль звенящими пчелами, позлатившими себя поцѣлуемъ съ цвѣткомъ, и какъ бываютъ разбросаны жесткою рукою неживыя сѣмена по продольнымъ бороздамъ, чтобы смерть превратилась въ жизнь, и чтобы черныя глыбы стали веселящимъ глазъ изумрудомъ, а позднѣй шелестящею сказкою золота. Побыть мечтой на всѣхъ міровыхъ поляхъ, и ото всѣхъ вернуться обогащеннымъ;—помедлить надъ голубымъ и желтымъ Ниломъ, въ этой единственной долинѣ, не знающей дождей, но изукрашенной голубыми и розовыми лотосами, любящими влагу, насмотрѣться вдоволь на красавца растеній, стройный папирусъ, столь же священный въ своей ритуальной взнесенности, какъ ритуально-священны всѣ изваянья Боговъ и Богинь Египта, и всѣ очертанья и краски Египетской живописи;—унестись къ тропическимъ лѣсамъ Майи и Мексики, гдѣ звучатъ птицы-флейты, и лакомятся пылью цвѣтовъ быстрыя колибри, находящіяся въ вѣчномъ движеніи, прислушаться къ ропотамъ древнихъ Космогоній, нарвать тамъ стеблей маиса, и много-много сорвать волнующихъ чашъ орхидейныхъ, межь бѣлаго майскаго цвѣта, и красно-лиловыхъ гроздій растенья, чье имя есть огненный кустъ;—побыть въ древней Индіи, между первичныхъ поэтовъ, сказавшихъ, что семь есть чарованій у Агни, семь языковъ у Огня;—горной свѣжестью подышать въ предѣлахъ Ирана, и запомнить полные мужественной прелести благоговѣйные напѣвы Заратустры;—увѣровать съ Халдеями въ Семь Страшныхъ Демоновъ, и снизойти съ Истаръ въ Преисподнюю;—вороновъ Одина увидѣть, и пѣсню орловъ услыхать, которые пѣли Сигурду;—ржаныхъ и пшеничныхъ колосьевъ нарвать въ красивой Польшѣ и печальной Литвѣ;—родного Перуна послушать, и вмѣстѣ съ Ярилой влюбиться въ Богиню-Громовницу;—перекинуться къ новымъ днямъ, къ нашимъ днямъ, похожимъ на бѣлыя ночи, къ нашимъ чарамъ и къ нашимъ радѣньямъ, городскимъ, запоздалымъ, полночнымъ и комнатнымъ;—всюду увидѣть-услышать голосъ мига и даннаго мѣста въ существенной ихъ единичности, а, разслышавъ, напѣвно, въ стихахъ-ли текучихъ, или въ прозаической срывчатой рѣчи, возсоздать услышанное,—вотъ сложная радость и многосложная задача художника, чья душа многогранна и чья впечатлительность по морскому многообразна,—задача, зовущая многихъ художниковъ къ творческой работѣ многихъ лѣтъ.
Поэтъ слышитъ дальніе шопоты, подземные голоса, и зовы временъ отшедшихъ. Онъ—какъ тѣ чада Солнца и дѣти Луны, бронзово-вылитые Красноцвѣтные, которые, приникая ухомъ къ землѣ, слышатъ не только далекіе шумы, но и далекіе шорохи. Онъ—какъ горное эхо, которое схватываетъ прозвучавшій голосъ, и въ перепѣвахъ бросаетъ его изъ пещеры въ пещеру. Горное эхо не весь ухватитъ прозвучавшій голосъ, но то, что будетъ ухвачено, оживетъ въ перекличкѣ волнующимъ призывомъ, и будетъ имѣть свое очарованіе, особую прелесть свою, чару капризнаго горнаго эха, которое возсоздаетъ-то не все, а лишь то, что ему приглянется, но эти отдѣльные звуки и отзвуки раздаются зато съ особенной четкостью. И рѣка, отразившая звѣздное Небо и вѣтви плакучей ивы, не можетъ быть Небомъ и ивой, пребудетъ рѣкой убѣгающей, но отраженіе Неба и звѣздъ и вѣтвей не имѣютъ-ли также собственной чары, и не радостно-ли тѣмъ, кто не можетъ видѣть Небо, увидать его отраженнымъ въ зеркалѣ.
Мы, Русскіе поэты текущихъ дней,—а только въ Россіи существуетъ сейчасъ кипѣнье настоящаго творчества,—создадимъ великую звѣздность въ области Русскаго Поэтическаго Слова, и наши творчески-литературныя переживанія будутъ страницами въ книгѣ, чье имя—художественность мысли, чьи имена—исканіе жемчуга, возженье свѣтильниковъ, возсозданье забытаго, исторганье изъ темныхъ глубинъ, скрытыхъ въ нихъ, тайныхъ кладовъ.
Между нами не будетъ соперничества, а лишь состязанье искателей, соревнованіе цѣлой дружины, гдѣ каждый отдѣльный есть зоркій ловецъ жемчуговъ. У каждаго есть своя ухватка и своя особенность. Я, говорящій, сроднился издавна съ замыслами древнихъ Космогоній, и съ двумя современными слитными Геніями—съ Испаніей, что есть садъ горячихъ гвоздикъ, и съ Англіей, что есть островъ въ свѣченьи морей. Поэтъ стального стиха, Валерій Брюсовъ, лелѣетъ въ душѣ бранные клики всѣхъ вѣковъ, и близокъ чрезвычайно къ Латинскому Генію временъ Рима-Міродержца и къ нѣжно-ядовитому Парижу нашихъ дней, окутанному изумрудами предвечерней дымки. Пасѣчникъ Русской Рѣчи, Вячеславъ Ивановъ, владѣетъ, какъ никто, постиженіемъ Древне-Эллинскаго міра и облачно-лѣсными состояніями Русскаго Стиха. Сологубъ есть истинный угадчикъ Дьявола, и услышитъ его всюду, гдѣ онъ заговоритъ. Тонкій живописецъ настроеній природы, Бунинъ знаетъ голоса степныхъ пространствъ. Балтрушайтисъ не тщетно родился въ Литвѣ, гдѣ полевыя розы обрызганы слезами. И Блокъ, занесенный снѣгомъ, умѣетъ, стряхнувши снѣжныя звѣздочки, войти въ дѣтскую, гдѣ гномикъ остановилъ часы горя на часѣ и минутѣ радости. Минскій и Мережковскій, Бенуа и Бакстъ, Зѣлинскій и Батюшковъ, Волошинъ и Городецкій, цѣлый рядъ писателей, поэтовъ и художниковъ, уже сказавшихъ свое слово и только что выступающихъ съ лезвіемъ слова, сливаются нынѣ въ одномъ великомъ замыслѣ—свить цвѣточную гирлянду красоты и знанія. Я не пересчитываю всѣхъ именъ. И еще другіе придутъ, другіе, освященные творческимъ даромъ—умѣньемъ знать счастье и испытывать боль. Мы создадимъ Пѣвучую Дружину. Она уже есть.
Вотъ, мы собрались на ночной равнинѣ. Срывныя скалы кругомъ, запутанность горъ. Но мы знаемъ, что есть священная игра—изъ рукъ въ руки передавать заповѣдный свѣтильникъ, отъ факела къ факелу, ждущему свѣта, перебрасывать быструю искру. Скорѣе—рука къ рукѣ, и отъ края до края. Бросимъ и тутъ и тамъ, по ночнымъ окраинамъ, алые гроздья огня.
И зажжемъ на высотахъ костры.
13 февраля 1908.
Долина Березъ.