Спустя двое суток, именно 20 мая, «Вега» вступила в Берингов пролив. В 11 ч. дня судно шло как раз серединой узкого протока, который отделяет Новый Свет от Старого и соединяет Северное Полярное море с Тихим океаном. Северо-восточный проход был открыт! Как раз 20 мая 1553 г. сэр Гюг Вилугби вышел в море при радостных кликах провожавшей его толпы с целью открыть эту дорогу на восток, и лишь 326 лет спустя, после целого ряда невероятных усилий, ценой потери многих жизней и громадных капиталов, цель была наконец достигнута. Пушечные залпы и множество ярких флагов, которыми расцветилась «Вега», приветствовали высокий угрюмый мыс, мыс Дежнева, едва обрисовывавшийся в тумане с правой стороны судна, этот крайний восточный пункт Азиатского материка. Когда-то 280 лет тому назад кучка сибирских казаков вышла под предводительством Дежнева на утлых ладьях из реки в море, направилась в поисках за новой добычей на восток и обогнула этот мыс. Плавание Дежнева было совершенно забыто; Норденшильд первый вспомнил о подвиге своего безвестного предшественника и предложил назвать мыс его именем. «Вега» посетила два залива Чукотского полуострова. Норденшильду хотелось познакомиться с обитателями этой части Азии: он надеялся встретить среди них американских эскимосов. Однако на берегу жили только чукчи. Между ними нашлось немало знакомых, которые посещали «Вегу» зимой. Тогда «Вега» пересекла пролив и направилась к американскому берегу. Здесь, в заливе Кларенс, капитан нашел безопасную гавань, в которой судно могло остаться, если бы пожелало, надолго, не опасаясь ни бурь, ни напора льда.
Большие обтянутые шкурами лодки и юркие каяки немедленно окружили «Вегу», но туземцы, которые торопливо карабкались теперь на борт, были не чукчи; это были эскимосы. Никто из них не понимал ни слова по-чукотски, но некоторые говорили немного по-английски. На берегу стояли их временные хижины. Это были легкие палатки, обтянутые тонкой бумажной материей. Первое же знакомство с бытом эскимосов открыло исследователям любопытную картину: среди предметов, которыми они пользовались для промысла и употребляли в хозяйстве, встречались рядом друг с другом самое совершенное оружие американской фабрикации и предметы, сделанные из камня или кости, какие употребляли предки этих туземцев, может быть, тысячи лет тому назад. В общем американские эскимосы оказались культурнее чукчей. В жилищах замечалось больше чистоты. Пол был устлан плетеными из трав циновками, вещи лежали каждая на своем месте, а не валялись как попало. Посуда и орудия для промысла, именно топоры, ножи, пилы, котлы, ружья, револьверы все было американской фабрикации: но рядом с ними встречались самодельные луки, дротики, разные снасти из камня и
кости. Эти последние предметы обнаруживали куда более тщательную отделку, чем изделия чукчей. Одни из них были украшены аккуратной и искусной резьбой, другие покрыты цветным узором с помощью графита и красной охры. Особенно разнообразными оказались рыболовные снасти, разные крючки, приманки для крупной и мелкой рыбы.
Если бы исследователь задал себе вопрос, кто из этих племен выше, чукчи или эскимосы, то должен был бы отдать предпочтение последним не только потому, что изделия их обнаруживали больше искусства, но еще и потому, что эскимосы извлекли из своих сношений с белыми гораздо больше пользы для себя, чем чукчи, и в то же время не подверглись тлетворному влиянию цивилизации. По всему было видно, что эскимосы Порт-Кларенса находятся в оживленных сношениях с американскими промышленниками; однако они совсем не зарились на водку с тою страстью, как чукчи, и в меновой торговле обнаружили полнейшую честность. Их взаимные отношения показывали также, что, несмотря на отсутствие каких-либо вождей или начальников, все они миролюбивые и в полном смысле слова благовоспитанные люди. Эти эскимосы не держали оленей; единственным домашним животным являлась собака. Охота и рыбная ловля составляли исключительное занятие их.
Как ни кратко было пребывание «Веги» у американских берегов, все же Норденшильд собрал среди эскимосов множество предметов их быта. К сожалению, он не мог познакомиться с этим народом ближе, чтобы сравнить их как с азиатскими племенами, так и с их родичами, обитающими в Гренландии. Норденшильд скупил множество предметов для музея и сделал наблюдения, которые должны были помочь разрешить вопрос, как люди переселялись в этих местах: азиаты ли переходили Берингов пролив и заселяли Америку, или же, наоборот, американские племена переправлялись в Азию и занимали северо-восточные части ее. Чтобы близко изучить быт племени, надо прожить среди него долгое время. Норденшильд не мог сделать этого. Кроме человека, его интересовала вся остальная природа, и он спешил изучить главнейшие явления ее, предоставляя исследовать подробности позднейшим ученым.
От американского берега «Вега» направилась к Комодорским островам. Эта группа приютила несчастного Беринга, знаменитого мореплавателя петровской эпохи, в его последнее плавание. Когда в ноябре 1741 г. судно его потерпело крушение, Беринг и семьдесят пять спутников его попали на пустынный берег. Сам Беринг и около сорока человек экипажа не вынесли лишений суровой зимы и погибли от цинги. Остальных, еле живых, спасли в августе 1742 г. В числе спасшихся был врач и естествоиспытатель Штеллер, который первый поведал миру о необыкновенном богатстве этих островов, ценным морским зверем, именно котиками. С тех пор промышленники не переставали посещать острова и опустошили их до такой степени, что промысел сильно упал вследствие того, что котики почти перевелись.
Норденшильд явился сюда в такое время, когда человеческая жадность еще не истребила зверя. Острова принадлежат России и были в то время отданы в аренду одной американской компании, которая имела там колонию и держала рабочих.
В Штеллерово время Комодорские острова прямо кишели зверем. Например, песцы водились в таком количестве, что люди не знали, как отделаться от них: звери стаскивали со спящих шапки, рукавицы, одеяла, чуть не отгрызали им носы; они обгладывали трупы умерших на глазах живых, слишком слабых, чтобы отогнать их. Песцы тащили все, что могли, даже совсем ненужные им вещи, как, например, металлические, которые прятали в камнях. Их с трудом можно было отогнать палками. Теперь песцов осталось так мало, что, например, Норденшильд за все время своего пребывания не видел ни одного.
Затем, здесь в изобилии водилась морская выдра, (или морской бобр), мех которой оценивался уже в то время в 80—100 руб., а теперь стоит до 3 000. Люди Беринга, шутя, набили около 900 шкур. В
настоящее время это крайне редкий зверь. Но самым любопытным зверем являлась громадная морская корова. Это животное достигало 4—5 сажен в длину и весило до 250 пудов, оно было покрыто волосатой шкурой темного цвета с белыми пятнами, снабжено плавниками и, вместо зубов, имело роговые пластинки, с помощью которых, наподобие настоящей коровы, щипало прибрежные водоросли. Штеллер рассказывает, что громадный прожорливый зверь подпускал к себе людей вплотную и нисколько не смущался, если его трогали и гладили. Морские коровы паслись стаями, и если убивали одну, то другие употребляли все усилия, чтобы выручить товарища. В последний раз зверя видели, по собранным Норденшильдом сведениям, в 1854 г. С тех пор он исчез, очевидно, вымер вследствие жадности промышленников и недостатка безопасных пастбищ. Теперь о нем можно судить только по немногими уцелевшим
костям, которые Норденшильд успел собрать на острове исключительно благодаря своей настойчивости.
Американская компания взяла острова в аренду в момент, когда котики, подобно другим зверям, готовились исчезнуть навсегда. Обязавшись уплачивать за каждого зверя по 2 руб., компания немедленно приняла строжайшие меры с целью сохранять зверя и увеличить таким образом его добычу. Прежде всего было установлено время, когда добыча не производится; затем строго наблюдалось за тем, чтобы на промысле не убивали маток и детенышей, а почти исключительно молодых самцов. Старые самцы отличаются плохой шкурой: они дерутся с соперниками там задорно, что обыкновенно мех их прокусан и покрыт рубцами во многих местах. Правильный промысел на этого зверя возможен только потому, что котики имеют удивительную привычку возвращаться из года в год всё к тем же самым местам. Сотни тысяч их буквально усеивают излюбленные ими, далеко вдающиеся в море уединенные мысы, на которых они остаются в течение нескольких месяцев, совершенно не заботясь о пище. Первыми в мае и в начале июня являются самцы. Между ними начинаются отчаянные драки за места: каждый зверек старается занять необходимое ему пространство около 100 кв. футов возможно ближе к морю, но успевают в этом самые сильные и злобные, слабые принуждены карабкаться дальше на берег. Заняв место, зверь валяется на нем или спит, не переставая быть в любой момент готовым защитить свое лежбище от нового соперника. Самое любопытное, что котики пользуются одной из своих задних лап в качестве веера, обмахиваясь ею или защищаясь от солнца. Говорят, картина на лежбище, когда сотни тысяч таких лап машут в воздухе, в высшей степени оригинальна. В половине июня с моря приближаются самки. Самцы наперерыв перед другом заманивают их к себе. Устроив свою подругу, зверь спешит к берегу за другой, а в это время его сосед переманивает самку к себе, чтобы в свою очередь лишиться ее, благодаря козням смежного с ним и лежащего еще дальше от моря самца. Все это дает повод к целому ряду поединков, победителями в которых остаются, конечно, самые сильные. В конце концов наступает мир. Когда появляются на свет молодые, самцы уплывают в море, матки же с детенышами и совсем молодые самцы остаются на лежбище до средины сентября. К этому времени детеныши научаются плавать, и тогда все звери покидают острова до будущего года. Где они проводят остальное время, неизвестно. Вероятно, рассеиваются по океану и живут розно. Как происходит, что в определенное время они чувствуют необходимость приблизиться к тем же островам, как находят сюда дорогу звери, предпринимающие странствие в первый раз, — остается загадкой.
Самцы моложе шести лет, а также молодые самки не устраиваются на общем лежбище — тысячи и десятки тысяч их собираются особо и проводят время в резвых играх, точно собаки, или же все сразу, словно по сигналу, заваливаются спать на солнечном припеке. Вот эта-то невинная молодежь и является легкой добычей промышленников, которые, явившись на место, отрезают стаю от моря и затем медленно гонят смешно ковыляющих зверьков на один или два километра дальше от берега на поляны, где происходит «бой». Здесь промышленники отгоняют назад таких зверей, шкуры которых почему-либо оказываются плохими, остальных же, не обращая внимания на их жалобный вой, глушат ударом дубины по голове. За каждого убитого котика промышленник получает по 1 рублю.
В этом году было таким образом убито 13 000 котиков. Ободранные трупы их валялись на берегу моря и заражали своим запахом воздух. Но обстоятельство это, по-видимому, нисколько не влияло на расположение духи их живых товарищей, которые спокойно лежали тут же.
19 августа, в день, когда в прошлом году «Вега» достигла северной оконечности Азии, судно покинуло Комодорские острова.
Несколько дней спустя путешественники были уже в Йокогаме и узнали здесь очень неприятную новость. Незадолго до их прихода берегов Японии достигло паровое судно «Норденшильд», снаряженное Сибиряковым для подачи помощи «Веге». Странным образом
судно это потерпело крушение у берегов Йессо чуть не в день прихода самой «Веги».
Япония в то время уже вступила на путь европейского прогресса.
Неудивительно, что появление «Веги», имевшей на своем борту знаменитого ученого, только что выполнившего замечательное плавание, привлекло к себе вообще внимание. Путешественники должны были принимать участие во всех устраиваемых в их честь, празднествах; им пришлось побывать на аудиенции у императора и познакомиться со всеми выдающимися людьми. В честь «Веги» японцы выбили даже медаль, которую поднесли Норденшильду на торжественном заседании туземного Географического общества.
Долгим кружным путем шла «Вега» домой. Не будем описывать плавания под тропиками. Достаточно сказать, что судно закончило свое путешествие вокруг Азии лишь в феврале. 13-го числа «Вега» вошла в гавань Неаполя. Отсюда Норденшильд отправился с несколькими спутниками через Рим в Париж. Во всех главных городах знаменитый ученый встречал восторженный прием. Но ему не хотелось вернуться на родину сухим путем, не на судне, которое разделяло со своими пассажирами все опасности и тягости плавания. Поэтому он дождался,
пока «Вега» обогнула Европу, сел на нее в голландской гавани Флиссингене и 24 марта, почти после двухлетнего отсутствия, совершил торжественное вступление в Стокгольм.
«Вега» явилась живым доказательством того, что северо-восточный проход открыт, но больше значения, чем эта цель, к которой стремилось столько мореплавателей, имели научные результаты плавания и громадный опыт, благодаря которому полярные плавания перестали быть страшными.
