Маруся начала:
— Жил был казак и отдал свою дочку замуж.
— Коли за доброго человека, то и с Богом! заметил сечевик.
— Казачке не полюбился жених, — продолжала Маруся, — да она покорилась батьку, вышла замуж и молодой увез ее в свою господу[1].
— Бедная девушка! заметил сечевик.
— Только чудная это была господа у молодого, — продолжала Маруся. — Стояла она среди дремучего лесу и никуда дорог не было битых, ни откуда никто не показывался — пустыня кругом. Очень затосковала молодая…
— Еще бы не затосковать! заметил сечевик.
— И сначала ни на что она не глядела, — всё горевала, а потом с горя ко всему стала приглядываться и присматриваться… Всё роскоши… только ей не нужны были роскоши, а захотелось ей узнать, куда муж её всякий вечер уезжает с товарищами. Но как только они сядут на лошадей, так сейчас и пропадут в чаще, — только минутку слышен конский топот, а потом всё тихо и глухо…
Ходила она по всему дому и от всего дома были у неё ключи. Только никогда муж не пускал ее в один погреб. Погреб этот стоял под густыми и разметными дубами; дверь чернелась из под зеленой листвы, точно звериная пасть.
— Что они такое прячут? подумала молодая.
Подумала и сейчас к погребу. И видит на засове такой замок, что десятерым его не поднять.
Постучала в дверь — словно в камень — так глухо. Поглядела в щелочку — черно, как в колодце.
Вдруг из под порога что-то блеснуло, как искорка. Она прилегла на землю. Что-то блестит!
— Что это такое? думает она.
И хоть страшно, а просунула руку и схватила.
Чует что-то холодное. Глядь, а это отрубленный беленький мизинчик и на нём колечко.
— Дозналась я, — думает молодая, — ездят они на разбой!
А молодой был такой ласковый…
— Поди ка узнай людей по виду! сказал запорожец.
(А между тем ночь уже светлела. Передъутренний ветерок пролетал по степи. Они всё шли по-над тихими берегами рука с рукой).
Стала молодая думать, что ей делать, — так думала она, что у неё в голове шумело, словно у мельничного колеса. Кругом всё чернели леса, такие сплошные, точно стены. Пустыня такая со всех сторон, что в ней только потеряться, а ни приютиться, ни выбраться в жилой мир.
Куда бежать!
Долго она думала и передумывала. Солнце уже закатилось, она всё думает. Звезды высыпали, а она всё думает.
И слышит: едут!
Входит муж и рад ей.
— Я по тебе скучал! говорит.
Протянул к ней руки, а она видит на рукаве у него кровь!
— Что это на рукаве? спрашивает.
— А это я охотился за красным зверем, отвечает и смеется.
Услыхали товарищи и тоже засмеялись.
Поглядела она на мужа — был он ей нелюбый, а теперь еще стал и страшный.
Поглядела она на его товарищей — ни одного хорошего лица нет!
Подумала, каково это жить с ними и забыла все другие страхи, и положила убежать:
— Убегу, куда глаза глядят!
Сечевику очень нравилась сказка: какие важные дела ни заботили его голову, он так глядел на Марусю и так улыбался, точно его сладким медом поили.
— Только дождалась, что все выехали из дому, сейчас она наглухо позатворяла и ворота, и двери, и окна, и пустилась бежать по лесу.
Ни дорог, ни тропинок, никакого следа не было, только вечерняя звезда ей светила и по ней она путь держала.
Целую ночь она всё шла да шла, а лес всё гуще да гуще, всё сплошней да сплошней.
Вот чуть-чуть забрежжилась утренняя заря и тихо-тихо пробирались в лес алые полоски. Она уже подумала, что с зарею ей веселей станет, как вдруг слышат за нею погоня — и всё ближе, всё ближе. Ветки трещат, кони фыркают, мужнин голос грозит: найду! и его товарищи переговариваются: вот тут она! вот там она!
Поглядела она туда и сюда — нет нигде приюту!
Только одно дерево стоит косматым шатром — она поскорей кинулась к тому дереву, взобралась на самую верхушку и притаилась.
Да в поспехе она уронила платок с шеи и как погоня ворвалась на это место, сейчас они все и увидели белый платок на земле…
— Ай-ай! сказал сечевик с живостию.
— Сейчас все закричали: её платок! её платок! она тут! она недалеко! она в эту сторону бежит! И начали искать, шарить, саблями ветки рубить, конями кусты топтать.
А муж и говорит: не забралась ли она куда на дерево?
Схватил свою пику и со всей руки почал ею колоть помежду ветвей.
— Ай-ай! сказал сечевик. — Бедная молодица! натерпелась же она лиха!
— Вдруг острое копье вошло ей в бок, потом попало в руку, потом тронуло плечо — она не вскрикнула, не ахнула, да теплая кровь так и закапала, так и закапала с дерева…
Сечевик совсем разжалобился над бедною молодицею: охи и ахи его были самые жалостливые.
— Капельки её крови попали прямо на голову мужу. «Ох, какая теплая роса каплет с этого дерева!» сказал. — Видно она пробежала дальше, говорят ему товарищи. Дальше в погоню за нею!
И все рассыпались между лесною гущиною.
А она тогда тихонько слезла с дерева и опять пустилась бежать.
Долго она бежала, очень долго; и выбежала на дорогу, и видит едет по дороге старый казак, и везет воз с сеном. Кинулась она к казаку и почала его просить: «Возьми меня, добрый человек, схорони меня где нибудь! За мною погоня! Меня поймать и убить хотят!» — А казак ей говорит: «Да вот я везу сено — ложись на воз, закопайся поглубже, да только лежи смирно!»
— Бравый казак! дай ему Боже здоровья чорзна поки![2] сказал сечевик с удовольствием.
— Только успел старый казак закопать ее в сено, да махнуть на волов батогом, а тут и наскакала погоня.
— Не видал ли молодицы? кричат казаку. — Куда она побежала?
— Не видал, отвечает казак.
— А что ты это везешь?
— Сено везу.
— Хорошее сено у тебя? — А ну, удели-ка немножко нашим коням.
Казак остановил воз и накидал сена их коням.
— А у тебя, кажись, люлька не погасла? спрашивает один разбойник.
— Нет, курится еще, отвечает казак.
— Дай-ка раскурить.
Казак подал им свою люльку и они почали друг-дружке ее передавать да свои раскуривать.
А атаман ни люльки не раскуривает, ни коня своего не кормит, подошел к возу и прислонил к нему свою грозную голову, да всё только глухо твердит: найду я ее! найду!
А она всё это слышит и даже его горячее дыханье чует.
Так время шло долго, пока товарищи закричали:
— Атаман! на коня! на коня! уж день белеется!
И все они вскинулись на коней и ускакали в темный лес…
А старый казак поехал дальше и довез молодицу до батькова двора…
— Пусть служит ей доля! сказал сечевик. — Чудесная сказка, Маруся малая, и великое тебе спасибо за нее! Славная, славная сказка! Такая славная, что и не выразить словом!