Тридцать лет прошло со смерти «апостола анархии» — Бакунина.[2] Тридцать лет шеренга чиновников в чёрных сюртуках старалась заслонить от наших взоров тот костёр, на котором сам он сжёг свою жизнь. Костёр был сложен из сырых поленьев, проплывших по многоводным русским рекам; трещали и плакали поленья, и дым шёл коромыслом; наконец взвился огонь, и чиновники сами заплакали, стали плясать и корчиться: греть нечего, остались только кожа да кости, да и сгореть боятся. Чиновники плюются и корчатся, а мы читаем Бакунина и слушаем свист огня.[3]
Имя «Бакунин» — не потухающий, может быть ещё не распылавшийся, костёр. Страстные споры вкруг этого костра – да будут они так же пламенны и высоки, чтобы сгорела мелкая рознь! Бедная литература о Бакунине растёт: в первый же год «свободы» вышло уже пять отдельных книжек;[4] правда, пока больше охаживают Бакунина, процеживают классические слова Герцена о нём,[5] а «полного собрания» ещё долго ждать. Из трёх очерков о Бакунине, вышедших в этом году, наиболее яркое впечатление производит очерк г. Андерсона («Борцы освободительного движения. М.А. Бакунин», СПб.). Автор сумел отметить то вечное, что очищает и облагораживает всякий запылённый факт, поднимая его на воздух, предавая его солнечным лучам. Очерк Андерсона написан литературнее двух других. Драгоманов — серьёзный исследователь, известный знаток Бакунина, — и не задавался, впрочем, общими целями; он рассматривает Бакунина как политического деятеля по преимуществу.[6] Третий автор г. Кульчицкий («М.А. Бакунин его идеи и детальность» СПб.), пишет отрывочно, политиканствует и кое о чём умалчивает, считая Бакунина «прежде всего — человеком дела».[7]
Бакунин — одно из замечательнейших распутий русской жизни.[8] Кажется, только она одна способна огорашивать мир такими произведениями. Целая туча острейших противоречий громоздится в одной душе: «волна и камень, стихи и проза, лед и пламень» — из всего этого Бакунину не хватало разве стихов — в смысле гармонии; он и не пел никогда, а, если можно так выразиться, вопил на всю Европу, или «ревел, как белуга», грандиозно и безобразно, чисто по-русски. Сидела в нём какая-то пьяная бесшабашность русских кабаков: способный к деятельности самой кипучей, к предприятиям, которые могут привидеться разве во сне или за чтением Купера, — Бакунин был вместе с тем ленивый и сырой человек — вечно в поту, с огромным телом, с львиной гривой, с припухшими веками, похожими на собачьи, как часто бывает у русских дворян. В нём уживалась доброта и крайне неудобная в общежитии широта отношений к денежной собственности друзей — с глубоким и холодным эгоизмом. Как будто струсив перед пустой дуэлью (с им же оскорблённым Катковым),[9] Бакунин немедленно поставил на карту всё: жизнь свою и жизнь сотен людей, Дрезденскую Мадонну и случайную жену,[10] дружбу и доверие доброго губернатора и матушку Россию,[11] прикидывая к ней все окраины и все славянские земли. Только гениальный забулдыга мог так шутить и играть с огнём. Подняв своими руками восстания в Праге и Дрездене, Бакунин просидел девять лет в тюрьмах — немецких, австрийских и русских, месяцами был прикован цепью к стене, бежал из сибирской ссылки и, объехав весь земной шар в качестве — сначала узника, потом — ссыльного и, наконец, — торжествующего беглеца, остановился недалеко от исходного пункта своего путешествия — в Лондоне.
Здесь, с первых же дней, с энергией ничуть не ослабевшей, Бакунин стал действовать в прежнем направлении. Кто только не знал его и не отдавал ему должного! Все, начиная с императора Николая, который сказал о нём: «Он умный и хороший малый, но опасный человек, его надобно держать взаперти»,[12] — и до какого-то захудалого итальянского мужика, который не разлучался с ним в последние годы и прятал шестидесятилетнего анархиста в сено после неудачного Болонского восстания.[13]
О Бакунине можно писать сказку. Его личность окружена невылазными анекдотами, легендами, сценами, уморительными, трогательными или драматическими. Есть случаи из Рокамболя и Дюма, например история снаряжения корабля с оружием для Польши — утлой посудины с командой из каких-то добровольных головорезов, польских офицеров, солдат всех национальностей — до кафров и малайцев включительно, — доктора, типографа и двух аптекарей. Интересно, что в участи своей посудины Бакунину удалось заинтересовать брата шведского короля, шведских министров и влиятельных лиц; и всё-таки дело кончилось ничем: всеславянский Арго оказался старой калошей и был растрёпан шквалом, напрасно стараясь приткнуться то к немецким, то к шведским берегам. Половина команды пошла ко дну, а оружие забрал шведский фрегат.[14]
Писал Бакунин много, но большей части своих писаний не кончил; они и до сих пор в рукописях. Бакунин противоречил себе постоянно, но, конечно, «без злого умысла». То же хочется думать о «сомнительных» поступках его, около которых спорят и горячатся, склоняясь то к осуждению, то к оправданию. Если Катков, близко зная Бакунина, не мог быть хладнокровным и отказывал ему даже в искренности,[15] — то мы, уж наверное, можем забыть мелкие факты этой жизни во имя её искупительного огня. Да и человек Бакунин был не житейский, — и это не всегда в похвалу ему: то, что доставляло лёгкие средства освобождения от всякого комфорта, тормозящего деятельность, — тоже приводило к схеме и отвлечённости; отвлечённость вела к противоречиям, давала возможность наскоро соединять несоединимое.
Искать Бога и отрицать его; быть отчаянным «нигилистом» и верить в свою деятельность так, как верили, вероятно, Александр Македонский или Наполеон; презирать все установившиеся порядки, начиная от государственного строя и общественных укладов и кончая крышей собственного жилища, пищей, одеждой, сном, — всё это было для Бакунина не словом, а делом. Как это ни странно, — образ его чем-то напоминает образ Владимира Соловьёва. Удивительно, что это сходство простирается ещё дальше — куда-то в глубь семьи. Мне приходилось слышать немало семейных воспоминаний о Соловьёве и Бакунине;[16] в тех и других звучит одна, быть может, музыка — музыка старых русских семей, совсем умолкающая теперь в молодых рамоликах и брюзжащих дегенератах.[17]
Можно ли брать с Бакунина пример для жизни? Конечно, нет. Нет, по тому одному, что такие люди только родятся.[18] Такая необычайная последовательность и гармония противоречий не даются никакими упражнениями. Но эта «синтетичность» всё-таки как-то дразнит наши половинчатые, расколотые души. Их раскололо то сознание, которого не было у Бакунина. Он над гегелевской тезой и антитезой возвёл скоропалительный, но великолепный синтез, великолепный потому, что им он жил, мыслил, страдал, творил. Перед нами — новое море «тез» и «антитез». Займём огня у Бакунина! Только в огне расплавится скорбь, только молнией разрешится буря: «Воздух полон, чреват бурями! и потому мы зовём наших ослепленных братьев: покайтеся, покайтеся, царство Божие близко! — Мы говорим позитивистам: откройте ваши духовные глаза, оставьте мёртвым хоронить своих мертвецов и убедитесь наконец, что духа, вечно юного, вечно новорождённого, нечего искать в упавших развалинах… Позвольте же нам довериться вечному духу, который только потому разрушает и уничтожает, что он есть неисчерпаемый и вечно творящий источник всякой жизни. Страсть к разрушению есть вместе и творческая страсть».[19]
Это говорит молодой Бакунин, но то же повторит и старый. Вот почему имя его смотрит на нас из истории рядом с многошумными именами. Хорошо узнать Бакунина, страстно и пристально взглянуть в его глаза, на лицо, успокоенное только смертью: бури избороздили его. «Бакунин во многом виноват и грешен, — писал Белинский, — но в нём есть нечто, что перевешивает все его недостатки, — это вечно движущееся начало, лежащее в глубине его духа».[20] Переведём эти старые, «гуманные» слова на вечно новый язык. Скажем: огонь.
октябрь 1906 г.
Комментарии[править]
- ↑ Впервые опубликовано в журнале «Перевал», № 4 (февраль), 1907 г.
- ↑ Михаил Александрович Бакунин умер 1 июля 1876 года в швейцарском Берне, в больнице для чернорабочих, куда он был помещён по его желанию. Таким образом, Блок взялся за написание своей статьи спустя тридцать лет и три месяца, прекрасно понимая, что опубликовать её будет непросто. Вся надежда была на первый год «свободы» (после манифеста 17 октября 1905 года).
- ↑ От начала до конца статьи Александр Блок проводит настойчивую связь, ассоциацию, символ. Бакунин — огонь.
- ↑ Блок берёт слово «свобода» в иронические кавычки.
- ↑ «Охаживают Бакунина» — в дурном смысле слова «охаживать» (дают тумаков). Из книги в книгу (и во всех трёх, о которых ниже упоминает Блок) обычно приводились не слишком лестные слова Герцена о Бакунине из дневника, март 1842 г.: «Меня, если б знали во всех изгибах, поставили бы, может, на одну доску с Бакуниным, т.е. талант и дрянной характер». Весьма подробную характеристику Бакунина Герцен дал также в седьмой части биографического романа «Былое и думы» (см. глава IV).
- ↑ М. П. Драгоманов. «Михаил Александрович Бакунин». Критико-биографический очерк. — Казань, 1905 г.
- ↑ Л. Кульчицкий. «М. А. Бакунин, его идеи и деятельность». — СПб., 1906 (?), стр. 5.
- ↑ Слово «распутие» Блок употребляет в нескольких разных смыслах, как символ. С другой стороны, в своей статье он ставит цель нарисовать, прежде всего, живой портрет человека.
- ↑ Михаил Катков публично обвинил Бакунина в распространении о нём сплетни, имеющей одновременно личный и политический характер. Вызвав в ответ Каткова на дуэль, Бакунин тут же предложил провести её за границей, выставив в качестве причины — строгость русских законов к дуэлянтам.
- ↑ Блок бегло перечисляет яркие события и легенды из жизни Бакунина, превращая их в своего ряда сполохи огня. Во время Дрезденского восстания 1849 года Бакунин предложил выставить на баррикадах шедевры Дрезденской галереи, надеясь, что прусские войска в таком случае не станут стрелять по ним из «эстетических» соображений. Вероятно, это анекдот или слух, не имеющий документальных подтверждений.
- ↑ Нарушив слово чести, данное им своему родственнику, генерал-губернатору Муравьёву, в 1861 году Михаил Бакунин бежал из Иркутска через Японию в Америку, попутно бросив в Иркутске свою «случайную жену». На самом деле, Блок обостряет анекдотичность ситуации: с формальной точки зрения жена (Антонина Квятковская) была не «случайной», а вполне законной. Причём, пикантности ситуации придаёт ещё и тот факт, что генерал-губернатор Муравьёв тремя годами ранее выступил также и сватом Михаила Бакунина.
- ↑ Об этом там же пишет Герцен: «Былое и думы», часть VII, глава IV.
- ↑ В. М. Андерсон. «Борцы освободительного движения. М. А. Бакунин». — СПб. 1906 г., с.55
- ↑ И эти сведения Блок также почерпнул из «Былого и дум» Герцена.
- ↑ Блок имеет ввиду статьюОб этом пишет тот же Михаил Катков в своей статье о Бакунине, которую, в свою очередь, цитирует В. М. Андерсон в своей книге (стр. 19-20).
- ↑ Владимир Соловьёв почти совсем не интересовался бытовой частью существования, вёл крайне рассеянный и неупорядоченный образ жизни.
- ↑ Рамолик (от рамоли) — устаревшее слово, означающее выродка, вырожденца, в прямом смысле: расслабленный, немощный, впавший в слабоумие человек.
- ↑ Несколько запутанная по стилю фраза. Блок хочет сказать, что брать с Бакунина пример физически невозможно, — по одной той причине, что такими не становятся, а рождаются.
- ↑ Блок приводит несколько показательных, с его точки зрения, цитат из статьи Бакунина «Реакция в Германии» (вероятно, цитирует не напрямую, а по упомянутой выше книге М. Драгоманова).
- ↑ Эти слова Белинского взяты из его письма Михаилу Бакунину от 7 ноября 1842 г. — После прочтения бакунинской статьи «Реакция в Германии» Белинский в корне изменил свою точку зрения на Бакунина.