Мои воспоминания (Фет)/1890 (ДО)/Часть 2/5
| ← Глава IV | Мои воспоминанія. — Глава V | Глава VI → |
| Источникъ: Аѳанасій Аѳанасьевичъ Фетъ. Мои воспоминанія. — Москва: Типографія А.И. Мамонтова и К°, 1890. — С. 126—163. |
Первое уголовное дѣло поступило по жалобѣ молодаго иностранца И. А. Остъ на кражу бревенъ со двора его довѣрителя сосѣднимъ крестьяниномъ, у котораго означенныя бревна были разысканы на дворѣ. Дѣло по своей ясности не представляло никакихъ затруднений, и воръ, который мѣсяцъ тому назадъ былъ бы наказанъ при волости посредникомъ и вѣроятно, нашелъ-бы воровство неповаднымъ, теперь долженъ былъ отсидѣть три мѣсяца въ тюрьмѣ. Замѣчательно, что, когда онъ вернулся въ деревню, бабы тыкали вѣ него пальцами, какъ-бы сомнѣваясь — живъ-ли онъ?
Чтобы избѣжать подавляющей массы крестьянскихъ жалобъ, я всѣ мелкія обращалъ къ разбирательству волостнаго суда. Зато, замѣчая явное неправосудіе послѣднихъ въ данномъ случаѣ, я нимало не стѣснялся разбирательствомъ крестьянскаго дѣла, хотя бы оно было уже рѣшено волостнымъ судомъ. Новое крестьянское положеніе, допускающее дѣлежи не токмо между братьями, но даже между отцомъ и сыномъ, по желанію лишь послѣдняго вело не только къ семейному разоренію, но въ то же самое время возмущало нравственное чувство стариковъ.
Помню худощаваго, черноволосаго и высокаго крестьянина сосѣдняго Степановскаго хутора, просившаго разсудить его съ сыномъ, которому общество разрѣшало брать при раздѣлѣ съ отцомъ то, что послѣдній считалъ несправедливымъ. Какъ ни старался я растолковать негодующему старику, что это дѣло волостное, онъ продолжалъ съ протянутой рукою указывать костлявымъ пальцемъ въ сторону своей деревни и повторялъ: „ты меня, батюшка, по закону разсуди. Тамъ у насъ ровъ, а на рову то водка, а въ водкѣ то судъ. Вотъ тамъ то они меня въ водкѣ то и судятъ“.
Конечно, я не понялъ бы старика, если-бы не зналъ, что вышедшіе на выкупъ крестьяне открыли у себя на самомъ окопѣ кабакъ, который и превратился въ храмъ сельской Ѳемиды.
— Какой же это судъ! восклицалъ раздраженный старикъ: — слыханое ли дѣло, — вчера онъ со мною въ кабакѣ дрался, а сегодня сидитъ и судитъ меня лапотнымъ судомъ.
Прошло много лѣтъ, пока крестьяне не приглядѣлись и не притерпѣлисъ къ крестьянскому самосуду, который постоянно обзывали „лапотнымъ судомъ“.
Помню случай, когда племянникъ крестьянинъ разыскалъ у роднаго дяди свою, украденную послѣднимъ, лошадь. Крестьянскій судъ возвратилъ лошадь племяннику, но чтобы наказать вора дядю, общество стало пропивать все его имущество; а когда пропивать, вѣроятно, стало больше нечего, общество потребовало водки отъ облагодѣтельствованнаго правымъ судомъ его племянника. Въ такомъ видѣ дѣло поступило ко мнѣ по жалобѣ племянника. Конечно, я напередъ былъ увѣренъ, что съ вора дяди взять уже нечего; но чтобы показать крестьянамъ, что я съ конокрадствомъ вовсе не шучу, я присудилъ дядю на три мѣсяца въ острогъ, взыскавъ съ него же въ пользу племянника, въ видѣ потери заработныхъ денегъ, суммы, издержанныя на угощеніе общества.
Состоявшіе давно на выкупѣ, ближайшіе къ нашей Степановкѣ, крестьяне деревни Крестовъ владѣли съ давнихъ поръ, кромѣ надѣльной, еще и собственною землею, пріобрѣтенною когда то на имя помѣщика и находящеюся въ настоящее время въ подворномъ владѣніи. Съ годами, отъ перепахиванія межей другъ у друга и наслѣдственныхъ раздѣловъ, дворы лишь номинально владѣли извѣстнымъ количествомъ земли, которая въ дѣйствительности служила только неистощимымъ источникомъ споровъ, негодованій и чуть не поножовщины. На слезныя просьбы крестьянъ раздѣлить ихъ землю съ опредѣленіемъ границъ каждаго владѣнія, я, растолковавши имъ, что это дѣло подлежитъ разбирательству Окружнаго Суда, объявилъ крестьянамъ, что если они положатся на мой третейскій судъ, противъ котораго впослѣдствіи никакихъ возраженій быть не можетъ, то я готовъ по совѣсти разбить всю ихъ дачу на дачи съ вѣдома всего общества, состоящія за каждымъ дворомъ. На основаніи такого соглашенія, я на другой день, захвативъ съ собою землемѣрскую цѣпь, выѣхалъ на спорную землю и, проходя отдѣльные ярусы, спрашивалъ какъ самого владѣльца, такъ и прочихъ: — „чья это земля и сколько ея у хозяина?“ Убѣдившись примѣрно, что у хозяина полторы или три съ половиною десятины, я тотчасъ же отмѣривалъ дачу цѣпью и, выставивши вѣхи, приказывалъ пропахать борозды, а въ протоколѣ записать: у Ивана Ѳомичева въ такомъ то ярусѣ въ ширину столько то и въ длину столько то. Затѣмъ то же самое у сосѣда. — и такъ перерѣзалъ все поле. Конечно, человѣка два-три заявили притязание на большее количество земли противъ показаннаго за ними сосѣдями; но я обѣщалъ имъ только тогда прибавить, когда въ дачѣ за общимъ надѣломъ останется излишекъ. Этого однако не случилось, и я, выдавши имъ формальную копію съ разверстанія, объявилъ, что желающій дворъ можетъ получить таковую для себя въ качествѣ несомнѣннаго документа, основаннаго на третейскомъ приговорѣ.
Въ первое время не оглядѣвшись на занимаемомъ мѣстѣ, я, подобно другимъ мировымъ судьямъ, сталъ говорить крестьянамъ на судѣ: вы, въ подражаніе французскимъ судьямъ, говорящимъ вы, такъ какъ тамъ это мѣстоимѣніе прилагается ко всѣмъ, но нимало не стѣсняющимся прибавлять: „вы — негодяй, внушающій омерзѣніе“ и т. д. Но когда свидѣтельница старуха крестьянка сказала мнѣ: „я ужь тебѣ два раза говорила, что была одна, а ты мнѣ все вы“, — я исцѣлился совершенно отъ этого пріема, даже непонятнаго русскому человѣку. И вотъ въ настоящее время, черезъ 22 года, я съ удовольствіемъ замѣтилъ, что цѣлый мировой съѣздъ въ публичномъ засѣданіи отвергаетъ эту вычуру и обращается къ крестьянамъ точно такъ же, какъ они обращаются къ судьямъ со словомъ ты.
Вѣра во всемогущество судьи проникала тогда всѣ сословія, и потому являлись самыя курьезныя прошенія. Такъ изъ усадьбы сосѣдки нашей О—вой явился старый кучеръ съ просьбою, чтобы я развелъ его дочь съ ея молодымъ мужемъ, наносящимъ ей истязанія. Конечно, такое дѣло могло быть принято мною лишь въ видахъ склоненія къ миру. Въ назначенный часъ явилась передо мною въ прекрасномъ шерстяномъ салопѣ съ капюшономъ, обшитымъ шелковою бахромою, очень молодая брюнетка, весьма красивая. Обвинителемъ со стороны несовершеннолѣтней дочери явился отецъ, и на вопросъ, въ чемъ состояли истязанія? — показалъ, что они съ женою „воспитывали дочь, ничего до нея „не допущая“, а мужъ заставляетъ ее доить корову и снимать съ него сапоги и даже запрещаетъ ей ходить къ родителямъ; а когда на прошлой недѣлѣ она пошла къ отцу, мужъ догналъ ее на улицѣ и за руку привелъ домой“. — „А потому разведите ее съ мужемъ, судья милостивый!“
— Разводить я никого не могу, а не желаешь ли ты помириться съ мужемъ? спросилъ я красавицу.
— Меня хоть въ Сибирь, а я съ нимъ жить не желаю, былъ отвѣтъ.
— А ты желаешь жить съ женою? спросилъ я столяра.
— Очень желаю, отвѣчалъ парень.
— У отца твоего была корова? спросилъ я молодую.
— Никогда не было, былъ отвѣтъ.
— Такъ мужъ тебѣ завелъ корову, а ты это называешь мученьемъ. Если тебя отецъ ни до чего не допускалъ, тѣмъ хуже; а ты должна слушаться мужа, а не отца, который ходитъ да тебя смущаетъ.
— Отъ него то вся и бѣда! воскликнулъ парень.
— А ты зачѣмъ его къ себѣ пускаешь? Гони его вонъ!
— Какъ! меня то?
— Извѣстно, тебя то!
— Какъ же это такъ?
— Кулакомъ по шеѣ! — Ты отдалъ добровольно дочь въ чужой домъ, а въ чужой домъ можно ходить только угождая хозяину, а супротивника законъ дозволяетъ наладить въ шею. Поэтому въ послѣдній разъ говорю вамъ: не желаете ли подобру по-здорову помириться?
— Меня, снова восклицаетъ молодая, куда угодно, но только не съ нимъ жить.
— Это, матушка, дѣло твое! Я вызвалъ васъ только для мировой; а то дѣло ваше крестьянское, и я его сейчасъ же передамъ на волостной судъ. А ты знаешь, что тамъ непокорныхъ бабъ дерутъ, и помяни мое слово, что тебя въ слѣдующее же воскресенье отлично высѣкутъ. Такъ вотъ либо миритесь хоть на время, либо передамъ ваше дѣло на волость.
Послѣдовала мировая. A мѣсяца черезъ полтора бывшая у насъ въ гостяхъ помѣщица О—ва сказала мнѣ: „а ужь какъ васъ столяръ съ молодою женою благодарятъ! какъ голубки живутъ“.
Случалось мнѣ распрашивать мнѣнія выборныхъ; но только въ совѣщательномъ, а не въ рѣшающемъ смыслѣ. Однажды старшина заявилъ жалобу на крестьянина, не исполняющаго законныхъ требованій его, старшины и сельскаго старосты. Хотя меня, по военнымъ преданіямъ, изумила жалоба начальника, снабженнаго карательной властью, противъ ослушнаго подчиненнаго; но такъ какъ, съ одной стороны, сопротивленіе административной власти, соединенное съ насиліемъ, я считаю тяжкимъ самостоятельнымъ преступленіемъ, а съ другой — я желалъ удостовѣриться, были ли требованія старшины законны, — то принялъ дѣло къ своему разсмотрѣнію. Оказалось, по положенію, изданному Земской Управой, крестьянамъ сгорѣвшей деревни предписывалось, вмѣсто прежнихъ безпорядочныхъ проулковъ между дворами, строиться вновь по два двора съ промежутками между ними въ три сажени и въ десять саженей между каждою парою. Вслѣдствіе такого распредѣленія, обвиняемому въ непослушаніи приходилось сходить своимъ дворомъ съ прежняго огорода и усадьбы, которой нѣкоторыя строенія были сложены изъ мѣстнаго плитняка и должны были задаромъ доставаться сосѣду. Понятно, до какой степени такое обстоятельство было обидно крестьянину, уже начавшему ставить избу на прежней своей усадебной землѣ. Я нарочно ко дню разбирательства вызвалъ двѣнадцать человѣкъ такъ называемыхъ стариковъ того же селенія. Признаюсь, мнѣ сердечно жаль было обвиняемаго, но старшина, подъ личной отвѣтственностью за неисполненіе постановленій земства, не могъ простить крестьянину неповиновенія. Не желая разомъ звать всѣхъ выборныхъ въ небольшую камеру, я вышелъ къ нимъ на террасу, спросить ихъ мнѣнія; но изъ этого совѣщанія, кромѣ галдѣнія, ничего не вышло. Одни кричали, что малаго-то ужь очень жалко, a другіе, — что, точно, онъ не слухаетъ старшины и строится на неуказанномъ мѣстѣ. То и другое было мнѣ давно извѣстно. Оставивъ всѣхъ за дверью, я позвалъ въ камеру одного старшину и спросилъ, — какого онъ мнѣнія, если я, снявши съ него отвѣтственность, сдѣлаю судебное постановленіе, вмѣсто приходящегося по земскому плану десяти саженнаго проулка передъ усадьбой обвиняемаго, оставить его только въ три сажени. — Глаза старшины радостно сверкнули.
— Да вѣдь тогда Герасиму-то какъ разъ придется сѣсть на старую усадьбу!
Когда я составилъ въ этомъ смыслѣ постановленіе и вышелъ прочесть его старикамъ, они хоромъ воскликнули: „ужь такъ-то хорошо, что лучше и не надо! Никому отъ этого обиды не будетъ!“
Въ находящееся отъ нашей Степановки въ 4-хъ верстахъ Ивановское Ал. Ник. Ш—на мы продолжали ѣздить обѣдать попрежнему черезъ воскресенье и оставались тамъ до вечерняго чаю. Особенно пріятно это бывало зимою, когда мы ѣздили съ женою туда на одиночкѣ въ санкахъ безъ кучера и, возвращаясь къ себѣ, въ темнотѣ пускали лошадь по Млечному Пути, приводившему насъ прямо къ нашей рощицѣ. Даже самая мятель насъ не смущала, такъ какъ не было примѣра, чтобы чалый меринъ сбился съ дороги.
Въ слѣдующее воскресенье очередь была за Ивановскими, пріѣзжавшими уже въ двухъ саняхъ, такъ какъ на однѣхъ безъ кучера ѣхалъ Александръ Никитичъ, а на другихъ съ кучеромъ — Любинька съ гувернанткой и съ маленькимъ сыномъ.
Независимо отъ этихъ болѣе или менѣе формальныхъ визитовъ, Александръ Никитичъ рѣдкій день не пріѣзжалъ къ женѣ моей завтракать и отводить душу жалобами на выходки жены, которыми онъ не щадилъ ее и въ глаза. Конечно, недостатокъ въ сносной прислугѣ составлялъ въ то время самое больное мѣсто въ нашихъ хозяйствахъ; и Александръ Никитичъ не переставалъ увѣрять, что „у Любовь Аѳанасьевны тамъ — все есть: тамъ и превосходные слуги, и отличные садовники, и прекрасные скотники и коровницы, — тамъ этого всего много, а вотъ тутъ у насъ то — ничего нѣтъ“.
Такъ или сякъ, какъ разъ въ 12 часовъ дверь въ переднюю отворялась и, мимо отворенной двери судебной камеры, Алекс. Никит. проходилъ въ столовую къ завтраку, къ которому, объявляя перерывъ въ засѣданіи, я постоянно приглашалъ приличныхъ людей, бывшихъ по дѣламъ въ камерѣ.
Крестьяне, успѣвшіе, со времени зоркаго наблюденія посредниковъ перваго выбора за сельскими обществами, опуститься и приглядѣться къ ближайшимъ своимъ начальникамъ, сельскимъ старостамъ, стали позволять себѣ не только неповиновеніе по отношенію къ послѣднимъ, но даже и побои. Явно, что виною этому главнымъ образомъ была неспособность русскаго крестьянина, хотя бы и снабженнаго, подобно сельскому старостѣ, правами взысканія съ подчиненныхъ, удержаться въ достоинствѣ начальника. Всякій начальникъ, норовящій сорвать съ подчиненнаго выпивку въ кабакѣ и заводящій при этомъ въ нетрезвомъ видѣ ссоры, рискуетъ получить потасовку. Такъ какъ случаи эти были нерѣдки, то я поставилъ себѣ правиломъ справляться, — былъ ли пострадавшій въ медали или нѣтъ? Въ послѣднемъ случаѣ я считалъ дѣло дракой между крестьянами и направлялъ его въ волость. Жалоба сопровождалась обыкновенно вещественнымъ доказательствомъ, въ видѣ доставаемаго изъ полотенца клока бороды, котораго при этомъ дѣйствителъно не доставало на одной сторонѣ подбородка.
Однажды сельскій староста, держа въ рукѣ клокъ вырванной у него бороды, на увѣщанія мои въ неумѣніи ихъ держать себя съ достоинствомъ, послѣ каждаго новаго пункта моихъ доводовъ, съ удареніемъ повторяль: „чувствительная правда!“ Какъ-разъ въ самую патетическую минуту Александръ Никитичъ, снимавшій, вѣроятно, въ передней верхнее платье и слышавшій нашу бесѣду, проходя мимо двери камеры, воскликнулъ: „охота тебѣ съ нимъ, подлецомъ, разговаривать! Ты пришли его ко мнѣ, и я его отбузую“. — Такихъ разбирательствъ, къ сожалѣнію, было немало, и въ архивѣ съѣзда при многихъ дѣлахъ моихъ приложены бороды старостъ, въ видѣ вещественныхъ доказательствъ. Признаюсь, меня сильно покоробило отъ такой выходки A. H., хотя она обращалась только къ намъ двумъ со старостой. Но въ непродолжительномъ затѣмъ времени я самъ былъ выведенъ изъ терпѣнія и дозволилъ себѣ въ камерѣ далеко не законную выходку.
Сосѣдній прикащикъ, отставной унтеръ-офицеръ, заявилъ мнѣ жалобу на воровство изъ экономическаго одонка, примѣрно, полкопны гречихи. При этомъ онъ поставилъ свидѣтелемъ сельскаго старосту. Изъ обстоятельствъ дѣла разъяснилось, что прикащикъ, замѣтивъ кражу гречишныхъ сноповъ и слѣдъ по зимней дорогѣ къ гумну сосѣдняго мужика, пригласилъ сельскаго старосту идти по этому слѣду. Добравшись по раструшеннымъ по снѣгу соломинкамъ до крестьянскаго овина, въ которомъ оставалась пара сноповъ, и замѣтивъ новый слѣдъ къ задворку, они черезъ заднія ворота вошли туда и нашли частью цѣлые, частью растрепанные гречишные снопы въ конской комягѣ. При этомъ прикащикъ досталъ изъ комяги снопъ и показалъ его сельскому старостѣ. Кромѣ того, гречишные снопы отличаются отъ другихъ тѣмъ, что, принимая отъ давленія самыя причудливыя многоугольныя формы, они, вынутые изъ хлѣбнаго столба, какъ разъ ложатся на старое мѣсто и не могуть быть замѣнены другимъ снопомъ. Прикащикъ показывалъ старостѣ, какъ одинъ изъ краденыхъ сноповъ какъ-разъ пришелся на свое старое мѣсто.
— Хотя, говорилъ прикащикъ, уворовано всего рубля на полтора, но я самъ, какъ отвѣтственное лицо, не могу оставить этого воровства безъ взыcканія. Если воръ повинится, то прошу васъ не сажать его въ острогъ, a прикажите ему отходить на полтора рубля на работу.
Я самъ раздѣлялъ мнѣніе прикащика и потому употреблялъ всѣ усилія склонить мужика къ сознанію. Но напрасно доказывалъ я ему, что если онъ не сознается, то не минуетъ острога; онъ наладилъ обычную фразу: „меня хоть въ Сибирь, я знать не знаю“. Чтобы выставить въ глазахъ крестьянина еще яснѣе всѣ улики, я сталъ послѣдовательно распрашивать сельскаго старосту:
— Ты видѣлъ уроненныя по снѣгу гречишныя соломинки?
— Видѣлъ какія-то старыя затоптанныя.
— А показывалъ тебѣ прикащикъ гречишный снопъ изъ комяги и прикладывалъ ли онъ его на старое мѣсто въ одонкѣ?
— Да, онъ, точно, что-то показывалъ и прикладывалъ.
„И вотъ до чего, подумалъ я, успѣла дойти полицейская охранительная власть сельскаго старосты. Вмѣсто того, чтобы предупреждать и открывать преступленія, онъ завѣдомо желаетъ ихъ безнаказанности. Не есть-ли это явное издѣвательство надъ правосудіемъ?“
Впослѣдствіи мнѣ пришлось привыкнуть къ подобнымъ вещамъ; но на первыхъ порахъ такая недобросовѣстность вывела меня изъ терпѣнія. Я вскочилъ съ своего мѣста и, подбѣжавъ къ старостѣ, крикнулъ: „ахъ ты, негодяй! я сейчасъ тебя отправлю къ посреднику, и тотъ, снявши съ себя медаль, покажетъ тебѣ правду на волости!“
— Виноватъ! видѣлъ и слѣды, и гречишные снопы, вотъ у него на дворѣ.
— Виноватъ! крикнулъ въ ту же минуту упавшій на колѣни крестьянинъ.
— Ну, не скоты ли вы оба! Но такъ и быть, на первыхъ порахъ вамъ прощаю.
Въ рѣшеніи воровство оказалось недоказаннымъ, а крестьянинъ — должнымъ экономіи полтора рубля.
По справедливости нельзя не сказать, что курьезы встрѣчались не въ одномъ только низшемъ сословіи, а, хотя сравнительно весьма рѣдко, и между интеллигенціей. Помню дѣло вдовы помѣщицы, искавшей съ сына дохода съ своей седьмой части. При полнѣйшемъ желаніи угодить вдовѣ, я въ нѣсколькихъ послѣдовательныхъ засѣданіяхъ достигнуть этого не могъ. Послѣднее происходило, какъ нарочно, при нѣсколькихъ сосѣднихъ землевладѣльцахъ.
— Я бы попросилъ васъ, сударыня, съ большею ясностью объяснить ваши требованія.
— Я ничего въ бумажныхъ дѣлахъ не понимаю, а прошу только, чтобы сынъ уплатилъ мнѣ седьмую часть дохода.
— Вы признаете вашъ долгъ? обратился я къ сыну.
— Я до такой степени признаю его, что не понимаю, зачѣмъ матушка вызвала насъ сюда.
— Нѣтъ, нѣтъ! Боже мой я желаю все по закону.
— Вы совершенно, сударыня, правы. Мы можемъ радоваться, что въ засѣданій случилось столько опытныхъ землевладѣльцевъ, и намъ легко будетъ опредѣлить вашу седьмую часть дохода способомъ, который вы признаете за болѣе для васъ желательный. Первый способъ будетъ состоять въ томъ, что, зная точное количество всей земли и приблизительную по опредѣленію свѣдующихъ людей подесятинную доходность, мы изъ суммы общаго дохода исключимъ вашу седьмую часть.
— Ахъ, нѣтъ, нѣтъ, я такъ не желаю.
— Вы, сударыня, совершенно правы, такъ какъ я хочу предложить вамъ другой способъ, который самъ считаю болѣе точнымъ. Намъ по записямъ извѣстенъ въ этомъ году общій урожай всего вашего имѣнія. Не менѣе извѣстны и экономическіе расходы на уборку этого урожая. Поэтому мы можемъ предложить вамъ, съ согласія сына вашего, получить седьмую часть всего урожая, съ уплатою вами причитающихся расходовъ. Если же вамъ не угодно будетъ получить седьмой части урожая натурой, то свѣдущіе люди не затруднятся опредѣлить ея денежную стоимость.
— Ахъ, нѣтъ! Боже мой! Боже мой! я на это не согласна.
— Быть можетъ, сударыня, вы знаете какой-либо иной, намъ невѣдомый, способъ точнаго опредѣленія седьмой вашей части? Прошу васъ опредѣлить, чего вы желаете.
— Ахъ, Боже мой! не мучьте меня! я сама не знаю, чего я желаю.
— Прикажете записать ваши слова въ протоколъ?
Она подписала протоколъ и затѣмъ обжаловала мой отказъ, разбирать искъ неизвѣстно чего, съ увѣренностью, что она на всякое рѣшеніе заявитъ неудовольствіе.
Признаюсь, внутреннее чувство мое никогда не мирилось съ закономъ, по которому обиженный не можетъ искать по своей обидѣ при посредствѣ хотя бы полицейскаго лица, а непремѣнно долженъ явиться самъ на судебное разбирательство; хотя бы послѣднее почему-либо было для него неисполнимо.
Во время постройки Орловско-Елецкой дороги, проходящей въ какой-либо полуверстѣ отъ селенья Чижей и двора вольнаго ямщика Ѳедота (упоминаемаго въ разсказахъ Тургенева), — прикащикъ желѣзно-дорожнаго подрядчика усѣлся въ песчаной разсѣлинѣ крутаго ската и оттуда направлялъ въ гору по большой дорогѣ многочисленныя подводы съ пескомъ. Конечно, эти подводы взбирались на гору по самой торной тропинкѣ, которая тѣмъ не мѣнѣе не составляла какой-либо привиллегіи этихъ подводъ. Но не такъ смотрѣлъ на дорогу прикащикъ подрядчика. Подъ предлогомъ задержки извощиковъ спускающимися немногочисленными встрѣчными подводами, онъ подвергалъ, по усмотрѣнію своему, подобныхъ подводчиковъ штрафу отъ 50 коп. и до рубля за подводу. Такъ до свѣдѣнія моего дошло, что на прошлой недѣлѣ онъ оштрафовалъ спускавшагося съ горы на трехъ воловыхъ подводахъ чумака съ грушевымъ деревомъ, и когда тотъ не далъ денегъ, то прикащикъ снялъ съ него свитку. Конечно, несчастный чумакъ не могъ бросить своихъ медлительныхъ воловъ на большой дорогѣ и ѣхать съ жалобой къ мировому судьѣ, чтобы затѣмъ трое, четверо сутокъ дожидаться судебнаго разбирательства. Случай не позволилъ однако этому молодцу оставаться безнаказаннымъ. По прошествіи нѣкотораго времени, оборванецъ изъ отставныхъ чиновниковъ жаловался, что когда онъ по знакомству зашелъ въ песчаную карьеру къ Чижовскому прикащику, послѣдній снялъ съ него полушубокъ. На судебномъ разбирательствѣ обвиняемый прикащикъ объяснилъ, что въ сущности не стоило и брать полушубка съ такого человѣка. „Взялъ я, господинъ судья, этотъ самый полушубокъ въ руки и вижу, по немъ непріятности ползаютъ“.
— Вы, батюшка, сказалъ я прикащику, повадились самоуправно снимать съ проѣзжихъ хохловъ платье, а теперь принялись и за чиновниковъ, не зная, быть можетъ, что за такія дѣла вы можете попасть на три мѣсяца подъ арестъ. Но я не желаю вашимъ арестомъ мѣшать постройкѣ Орловской-Елецкой дороги и буду радъ, если обвинитель согласится на примиреніе на извѣстныхъ условіяхъ.
Конечно, замухрышка запросилъ 500 рублей, но, помнится, я помирилъ ихъ на 25-ти, и увѣренъ, что прикащикъ съ тѣхъ поръ ни съ кого не снималъ платья.
Хорошо городскимъ судьямъ, имѣющимъ подъ руками цѣлую полицію, успокоиваться на строгой законности своихъ распоряженій. Но спрашивается, что долженъ дѣлать сельскій судья, которому потерпѣвшій заявляетъ, что его, украденныя въ нынѣшнюю ночь, лошади уведены въ сосѣдній уѣздъ? Если это сдѣлать спѣшно и осторожно, — ихъ можно разыскать у такого-то крестьянина. Поручить обыскъ мѣстному старшинѣ или сельскому старостѣ, значитъ навѣрное помочь вору переправить лошадей въ дальнѣйшія мѣста. Приходится самого потерпѣвшаго превращать въ судебнаго слѣдователя, снабдивъ его предписаніемъ ближайшимъ отъ вора властямъ о допущеніи подателя къ осмотру всей деревни.
Становя судью на высоту полнаго безпристрастія, законъ запрещаетъ ему при допросахъ обвиняемаго всякаго рода ухищренія; но вѣдь это хорошо только тамъ, гдѣ слѣдователь давно поймалъ обвиняемаго въ напутанныя имъ же самимъ петли, какъ это выставлено въ романѣ Достоевскаго „Преступленіе и Наказаніе“. Но какъ не извинить судью, на глазахъ котораго явный преступникъ успѣлъ сгородить цѣлую непроницаемую защиту, если этотъ судья однимъ ловкимъ толчкомъ разсыплетъ весь щитъ, оставивъ проступокъ совершенно обнаженнымъ.
Управляющій г. М—ва пояснилъ, что съ пятницы на субботу 19-го числа въ экономическую ихъ избу попросился вдвоемъ переночевать жившій у нихъ за годъ тому назадъ крестьянинъ Орловскаго уѣзда, и что оба ночевавшіе на зорькѣ поднялись и ушли; a вслѣдъ затѣмъ хватились, что двухъ лошадей изъ господскаго табуна нѣтъ. Сосѣдняя крестьянка показала, что когда рано утромъ въ субботу она проходила по сосѣднему лугу, то мимо ея проскакали два верховыхъ мужика: одинъ на рыжей, а другой на гнѣдой лошадяхъ, и что хотя они, проѣзжая мимо нея, закрывали лица руками, она всетаки признала на рыжей лошади Ивана, жившаго годъ тому назадъ у М—ва. Снабдивши обвинителя правомъ розыска въ Орловскій уѣздъ, я поручилъ ему сообщить мнѣ немедля о его послѣдствіяхъ. На другой день управляющій сообщилъ, что онъ въ Орловскомъ уѣздѣ у сторонняго крестьянина отобралъ свою рыжую лошадь, но гнѣдую разыскать не могъ. Конечно, я въ ту же минуту распорядился о приводѣ обвиняемаго и предварительномъ его заключеніи въ ближайшей ко мнѣ волости. Тѣмъ не менѣе ко дню разбирательства явилась цѣлая толпа односельчанъ конокрада, который, какъ оказалось въ справкахъ о судимости, уже судился по тому же преступленію въ своемъ уѣздѣ. Когда начался допросъ свидѣтелей поодиночкѣ, на мое счастье попался грамотный и на свою ученость разсчитывавшій крестьянинъ.
— Какъ же можно, ваше высокоблагородіе, ему было 20 го красть лошадей, когда въ этотъ самый день все наше село гуляло въ воскресенье, и я жь таки самъ, услыхавши, что онъ чиститъ колодезь сосѣду, нагнулся и попенялъ ему въ колодезь: „что жь это ты, Иванъ, говорю, въ праздникъ пачкаешься“? — А онъ мнѣ оттуда кричитъ: „и въ праздникъ не грѣхъ добрымъ людямъ водицу добывать“.
Такимъ образомъ, по мнѣнію этого свидѣтеля и къ радости обвиняемаго, alibi 20-го числа было доказано. Принявши видъ убѣжденнаго человѣка, я не мѣшалъ обвиняемому подсказывать это alibi слѣдующимъ свидѣтелямъ во всѣхъ подробностяхъ; и только, по подписаніи протокола показаній первымъ грамотнымъ свидѣтелемъ за всѣхъ остальныхъ товарищей, — нежданно оказалось, что чистка колодца въ воскресенье нимало не противорѣчитъ краже, совершенной въ субботу. На приговоръ въ тюрьму на годъ воръ энергически объявилъ, что будетъ жаловаться съѣзду; но по истеченіи трехъ дней не просилъ копіи и безъ возраженія отправился въ тюрьму.
Выше я позволилъ себѣ сравнить мою судебную дѣятельность съ лѣстницею, по ступенямъ которой я постепенно спускался изъ идеальнаго міра въ реальный. Въ настоящую минуту не берусь съ точностью указать ступень, на которой руководившее мною непосредственное чувство достигло полной опредѣленности. Для меня важно только то, что оно въ безсознательномъ и сознательномъ видѣ было тѣмъ же самымъ. Съ первыхъ шаговъ я чувствовалъ громадную разницу между желательнымъ и дѣйствительнымъ, и если другія области могутъ задаваться требованіями желаемаго, то судья долженъ оставаться на почвѣ возможнаго, если не хочетъ быть измѣнникомъ своего дѣла. Онъ взялъ на себя обязанность передъ обществомъ ограждать послѣднее отъ насилій и, убѣдившись въ совершеніи проступка извѣстнымъ лицемъ, долженъ руководиться въ своемъ сужденіи не степенью нравственной виновности преступника, что воспрещается и закономъ божественнымъ, а степенью опасности самого преступника для общества. Одинъ, утопая, безсознательно схватилъ за горло и задушилъ своего спасителя, а другой задушилъ человѣка въ пьяномъ видѣ. Судья обязанъ понять, что для повторенія перваго преступленія необходимо самое невѣроятное стеченіе обстоятельствъ; тогда какъ второй преступникъ снова напившись пьянымъ, можетъ сдѣлать то же самое. Отпустить на всѣ четыре стороны психопата, значитъ желать повторенія его проступка. Судья, если только это въ его власти, долженъ поставить такое наказаніе, которое отпугнуло бы не только самого виновнаго отъ повторенія проступка, но и большинство способныхъ его совершить.
Крестьянка принесла жалобу на истязаніе зятемъ ея своей жены, а ея дочери.
— Судья праведный! воскликнулъ на разбирательствѣ упавшій на колѣни обвиняемый, указывая на молодую и тщедушную жену свою: — бью я ее точно; да помилосердуйте! Какъ же мнѣ ее не бить, коли она больная! Поглядите на ея пальцы: они всѣ въ ранахъ, и работать она ничего не можетъ. А мы отдѣлились и живемъ вдвоемъ. Приду намаявшись съ своей мужицкой работы, а въ домѣ ничего не сдѣлано. Принимаюсь топить печку, воду носить, стряпать, скотину кормить, корову доить; а она сидитъ, больная, голоситъ. Возьметъ меня за сердце, я и поколочу ее.
Не трудно было понять, что это одинъ изъ тысячей примѣровъ безпомощной свободы, и что тутъ никакое наказаніе не поможетъ злу, а, напротивъ, только увеличитъ его. Я попробовалъ посовѣтовать матери взять къ себѣ больную дочь до ея выздоровленія, а мужу — отпустить къ матери больную жену. Къ счастію, примиреніе состоялось на этомъ основаніи.
Вернувшійся въ безсрочный отпускъ солдатъ, отдѣленный отъ старшаго брата еще до поступленія на службу, заявилъ, что во время раздѣла у брата оставались послѣ отца пустыя колодки, которыя въ настоящее время стоятъ у него на пасѣке съ пчелами, и потому солдатъ просить о присужденіи ему десяти колодокъ пчелъ, на сумму пятидесяти рублей. Я объяснилъ ему, что, вѣроятно, колодки, о которыхъ онъ говоритъ, имѣлись въ виду въ числѣ вещей, подлежащихъ раздѣлу, и потому никакая претензія на нихъ въ настоящее время невозможна. Явно было, что справедливость претензіи менѣе всего занимала безсрочно отпускнаго; но что, по мнѣнію его, стоило хорошенько попросить судью, и тотъ поможетъ ему сорвать съ брата желаемое; но какъ подступить къ дѣлу, онъ недоумѣвалъ, и потому, переминаясь съ ноги на ногу, выразительно спросилъ: „какъ же теперь это оборотить?“
— Ты где выучился такимъ мудренымъ словамъ? Что значитъ оборотить? Просьбы твоей принять не могу, а оборотить тебя лицемъ къ дверямъ, если желаешь, могу.
Такъ дело и кончилось.
Изъ воспоминанія моего совершенно было исчезла сценка, когда-то насмѣшившая моего письмоводителя. Но просматривая письма Тургенева, я нашелъ въ одномъ изъ нихъ напоминаніе объ этой сценѣ, надъ которой онъ въ свою очередь когда-то смѣялся.
Передо мною лохматый, черномазый и неповоротливый отвѣтчикъ мужикъ и небольшаго роста рыжеватый и юркій сосѣдній прикащикъ, въ поношенномъ коричневомъ сюртукѣ. Лицо его, слегка испещренное веснушками, обладаетъ довольно своеобразнымъ носомъ, точно срѣзаннымъ вдоль и представляющимъ затѣмъ плоскую дорожку ото лба и до широкихъ ноздрей. Дорожка эта, приближаясь къ концу, образуетъ какъ бы ухабъ или впадину, постоянно покрытую мелкой росою.
— Помилуйте г. судья, говоритъ прикащикъ: я вотъ ихъ самихъ не обвиняю; но отъ ихъ ребятъ на огородѣ у насъ житья нетъ. Какой ходъ имъ на нашъ огородъ, а какъ ни посмотришь, — они тутъ какъ тутъ. Извѣстно, на огородѣ колодезь съ журавлемъ. Такъ какъ вамъ доложить! Даже ужасъ беретъ: одинъ засядетъ въ ведро, а другой съ другаго конца на пень, и держась за веревку, сидя на пнѣ верхомъ, носятся по воздуху, точно нехристь какая! Ну помилуйте, порвись или поломайся журавль, того гляди — полетятъ въ колодезь или убьются до смерти. Кто же долженъ идти къ уголовному отвѣту? Вѣдь если бы (сильно разводя руками) они попросили моркови, луку, огурцовъ или рѣдьки, я бы сказалъ: „кушайте, кушайте милыя дети!“ А то глянулъ вчера подъ лопухи съ краю огорода, а тамъ навалено невидимо этого добра и уже завяло. Развѣ такъ возможно, г. судья? А вотъ они самые ихъ отецъ и есть.
Растерявшійся отвѣтчикъ:
— Да разве я ихъ этому училъ, али радъ тому?
— А вы бы (баритономъ и подымая правую руку) Божіей милостью и родительской властью (фальцетомъ и быстро крутя рукой) за вихоръ, за вихоръ, за вихоръ.
Я оштрафовалъ мужика на рубль серебромъ въ пользу прикащика.
Когда то на Мценскомъ Земскомъ Собраніи было объяснено, что въ имѣніи нѣкогда весьма денежнаго владѣльца Н—а великолѣпный деревянный мостъ въ селе Золотаревѣ по разверстаніи угодій отошелъ въ крестьянскій надѣлъ. Но такъ какъ крестьянское общество не въ состояніи поддерживать такого дорогаго моста, то земство положило единовременно выдать крестьянамъ 1,000 рублей. Въ непродолжительномъ времени, по принятію мною должности, мѣстный становой принесъ мнѣ жалобу на проѣзжаго прикащика, по неисполненію имъ требованій полиціи. Оказалось, что въ самую Страстную субботу, когда, по случаю полой воды, подъ главнымъ деревяннымъ пролетомъ моста, уже значительно ослабѣвшего, были сняты деревянныя подпорки, которыя не могли бы удержаться при ледоходѣ, — изъ Орла въ Золотаревку прибылъ управляющій сосѣдняго уезда съ молотильною машиною и паровикомъ, чтобы переѣхать на противоположную сторону рѣки. По просьбѣ крестьянъ и во избѣжаніе катастрофы, становой приказалъ сотскому объявить прикащику, чтобы онъ переждалъ два дня, послѣ которыхъ подпорки будутъ поставлены. Но въ самую темень, когда народъ пошелъ къ Свѣтлой заутренѣ, прикащикъ выставилъ водки охотникамъ, a тѣ перекатили на рукахъ машину и паровикъ, причинивъ поврежденіе мосту, которое оцѣнено было экспертами въ 50 рублей.
Вызванный на разбирательство обвиняемый прикащикъ не явился, и мнѣ, по мнѣнію моему, нечего было ломать голову надъ проступкомъ, казавшимся мнѣ совершенно яснымъ, а потому я постановилъ заочнымъ рѣшеніемъ взыскать съ виновнаго десять рублей штрафу за неисполненіе законныхъ требованій полиціи и 50 руб. убытку въ пользу Золотаревскихъ крестьянъ. Рѣшеніе это было обжаловано; и каково же было мое разочарованіе, когда съѣздъ отмѣнилъ его, мотивируя свое постановленіе тѣмъ, что мостъ долженъ выносить всякую тяжесть. Я долженъ былъ воочію придти къ убѣжденію, что коллегіальное рѣшеніе не всегда справедливѣе единоличнаго.
Тщедушный дьячекъ представилъ на судъ сохранную расписку, выданную покойному отцу его управляющимъ въ настоящее время богатымъ имѣніемъ и написанную сначала и до конца рукою этого управляющаго, въ полученіи имъ пяти полуимперіаловъ съ покойнаго. Жирный отвѣтчикъ явился съ золотымъ перстнемъ на указательномъ пальцѣ.
— Что вы имѣете сказать по отношенію къ этому долгу?
— Я признаю, господинъ судья, что расписка писана моею рукою, но за нею нельзя признать качества безсрочной сохранной; такъ какъ въ ней не указанъ годъ чекана монеты, а потому самому она должна считаться простою распиской, которая, за истеченіемъ 10-ти лѣтней давности, потеряла всякое значеніе.
— Но вѣдь вы по ней не уплатили, — иначе она была бы у васъ въ рукахъ.
— Уплативши по ней передъ самымъ истеченіемъ 10-ти лѣтняго срока, я не счелъ нужнымъ уничтожать ее.
Формально прикащикъ былъ совершенно правъ, и хотя золотые стояли, помнится, по шести рублей, несчастный дьячекъ, долженъ былъ лишиться и тѣхъ 25-ти рублей, о которыхъ просилъ. Я пустился на отчаянное средство. Признавая недѣйствительность сохранной расписки, я счелъ ее поступающею въ простое обязательство съ минуты моего непризнанія и потому постановилъ взыскать 25 руб. Отвѣтчикъ заявилъ, что подастъ на кассацію. Прочтя свой приговоръ въ окончательной формѣ, я, снявши цѣпь, заявилъ о перерывѣ засѣданія. „Черезъ три дня, сказалъ я прикащику, вы получите копію, и очень можетъ быть, что мировой съѣздъ отмѣнитъ мое рѣшеніе (я въ этомъ былъ увѣренъ), но тѣмъ не менѣе я не желалъ бы быть на мировомъ съѣздѣ на вашемъ мѣстѣ. Если я пришелъ къ полному убѣжденію, что пять золотыхъ не были возвращены этому бѣдному вами, человѣкомъ сравнительно богатымъ, — то нѣтъ сомнѣнія, что всѣ присутствующіе на разбирательствѣ съѣзда придутъ къ такому же заключенію. И чѣмъ же вы, такъ твердо знающій форму сохранной расписки, убѣдите слушателей, что годы чекана пропущены вами по недоразумѣнію?“
На третій день въ камеру вошелъ прикащикъ въ сопровожденіи дьячка.
— Ваша копія готова, сказалъ я.
— Нѣтъ, благодарю васъ, г. судья; я ужь рѣшился кончить дѣло миромъ и заплатить вторыя деньги.
Записавъ его заявленіе въ протоколъ, я далъ ему подписать его.
— Ваше высокоблагородіе! воскликнулъ дьячекъ, — прикажите ему сейчасъ отдать 25 рублей!
— Да вѣдь сказалъ — отдамъ, — ну и отдамъ!
— Не безпокойся, обратился я къ дьячку, — я прикажу сейчасъ же взыскать съ него эти деньги.
— Нѣтъ, ваше выс—діе! явите божескую милость! прикажите сейчасъ же отдать!
— Ахъ, какой скучный человѣкъ! воскликнулъ прикащикъ, доставая изъ бумажника 25 р. и кладя ихъ передо мною на столъ.
Я заставилъ дьячка расписаться въ полученіи и, принявъ ассигнацію, онъ повалился мнѣ въ ноги.
У ночевавшихъ около постоялаго двора подводъ утромъ оказались украденными всѣ желѣзныя шворни, и обвинялся крестьянинъ, извѣстный во всей деревнѣ тѣмъ, что былъ нечистъ на руку. Хотя я въ свою очередь считалъ его повыдергавшимъ шворни, но, за полнымъ отсутствіемъ уликъ находилъ невозможнымъ посадить его въ острогъ. При подробномъ распросѣ свидѣтелей-односельчанъ, я случайно узналъ, что обвиняемый нѣсколько дней тому назадъ нанялъ у сосѣдняго крестьянина амбаръ и засыпалъ въ немъ закромъ своимъ овсомъ. Въ виду такого извѣстія, я отсрочилъ на два дня засѣданіе и предписалъ волостному старшинѣ перемѣрить самымъ тщательнымъ образомъ весь овесъ въ наемномъ закромѣ крестьянина. На другой день старшина донесъ, что на днѣ закрома отысканы всѣ шесть шворней, которые и представлены на судъ въ видѣ вещественныхъ доказательствъ. Обвиняемый въ кражѣ сознался.
Рабочій ближайшаго сосѣда, помѣщика Аѳанасьева, явился съ жалобой на то, что ихъ кормятъ щами изъ червивой капусты. На этотъ счетъ у меня, по опыту, сложились извѣстныя убѣжденія, которыя считаю нелишнимъ здѣсь передать. Не во гнѣвъ будь сказано медицинскому надзору, ежедневно истребляющему порченое мясо. Въ деревняхъ, не только тамъ, гдѣ нѣтъ ледника, но и на ледникахъ въ іюнѣ не найдется ни одного куска не червивой солонины. Но во всю мою жизнь я не слыхалъ, чтобы отъ такой солонины люди заболѣвали, какъ не слыхалъ о болѣзнн отъ лимбургскаго сыра. Правда, порченое мясо противно; но я лично предпочитаю испорченныхъ рябчиковъ (faisandées), — свѣжимъ. Зная, что батраки въ рабочей порѣ измышляютъ всевозможныя средства нарушить условія найма, я никогда не слыхивалъ о червивой капустѣ. Все это вмѣстѣ заставило меня проѣхать въ усадьбу Аѳанасьева къ полдню, чтобы лично удостовѣриться въ основательности жалобы. Въѣхавъ во дворъ, я дѣйствительно засталъ всѣхъ рабочихъ за большою мискою щей, сидѣвшихъ кружкомъ на землѣ подъ широкою тѣнью развѣсистой ракиты. Не успѣлъ я объясниться съ хозяйкою дома, какъ уже одинъ изъ рабочихъ подбѣжалъ ко мнѣ, прося подойти къ мискѣ, изъ которой вынулъ ложкою огромнаго зеленаго червяка.
— Такъ вотъ эти черви у васъ во щахъ? спросилъ я рабочихъ.
— Эти самые, отвѣчали нѣкоторые голоса.
— Подсади-ка вотъ этого малаго на ракиту, сказалъ я одному изъ рабочихъ, указывая на другаго; и когда послѣдній стоялъ босыми ногами на одномъ изъ большихъ сучьевъ, я крикнулъ ему: „тряхни сукъ-то хорошенько!“ Вслѣдъ затѣмъ огромный лиственный вѣеръ зашумѣлъ и на землю упало нѣсколько червяковъ, между прочимъ и въ чашку со щами, совершенно такихъ же, какъ вынутый ложкою зеленый съ желтою по спинѣ полоскою.
— Если вы хотите, чтобы у васъ во щахъ не было ракитныхъ червей, то не обѣдайте въ тѣни подъ ракитой. Какъ же вамъ не стыдно? живете вы на свѣтѣ и ракитныхъ червяковъ не знаете, да еще таскаетесь съ пустыми жалобами.
Съ этими словами в уѣхалъ домой.
Прикащикъ купеческой фермы принесъ слѣдующую жалобу. За три дня тому назадъ, съ субботы на воскресенье въ ночь, всѣ новыя колеса на пяти фурахъ, стоявшихъ около сарая, были украдены, а на мѣсто ихъ надѣты старыя, находившіяся въ сараѣ. Въ этой кражѣ онъ подозрѣваетъ всѣхъ своихъ рабочихъ, утверждая, что они совершили ее по наущенію хозяина крайняго къ фермѣ крестьянскаго двора. Обвиненіе крестьянина онъ основываетъ на томъ, что свидѣтель видѣлъ, какъ онъ далъ пятіалтынный одному изъ рабочихъ, когда послѣдній пахалъ огородъ, и кромѣ того, у этого же хозяина въ творилѣ стараго овина найдена пара пропавшихъ колесъ. Въ данномъ случаѣ увеличивающимъ вину обстоятельствомъ являлась кража у своего хозяина; но главнымъ руководителемъ ея очевидно былъ хозяинъ крестьянскаго двора. На разбирательствѣ я убѣждалъ обвиняемыхъ чистосердечно раскаяться въ своемъ проступкѣ, обѣщая въ такомъ случаѣ смягчить наказаніе до крайнихъ законныхъ предѣловъ. Работники тоскливымъ голосомъ повторяли свое: „знать не знаю и вѣдать не вѣдаю;“ а главный и къ тому же зажиточный воръ-хозяинъ отпирался самымъ нахальнымъ образомъ. Такъ какъ понадобилось допросить свидѣтеля, видѣвшаго передачу пятіалтыннаго, я отложилъ дѣло до слѣдующаго дня.
На другой день представленный изъ подъ ареста, старшиною главный обвиняемый громко воскликнулъ: „вотъ вы, ваше высокородіе, обзывали меня вчера воромъ, а воръ-то настоящій и нашелся: вотъ онъ!“ прибавилъ онъ, указывая на небольшаго роста оборваннаго мужиченка.
Волостной старшина тихо подошелъ и шепнулъ мнѣ на ухо: „вчера вечеромъ посаженный за бродяжничество мною въ арестантскую“
Что это подкупленное главнымъ воромъ лицо, готовое за деньги отсидѣть въ тюрьмѣ, было для меня ясно. Но нужно было до послѣдней ясности обличить это двойное вранье. При вчерашнемъ разбирательствѣ обнаружились слѣдующія подробности о сокрытіи колесъ въ старомъ овинѣ обвиняемаго. Земляной спускъ къ ямѣ овина загороженъ былъ, какъ показывали, дровами; но очевидно, никто кромѣ меня не обратилъ вниманія на то, откуда взялись эти дрова и въ какомъ порядкѣ они загораживали спускной дворъ. Между тѣмъ желая скрыть слѣды, воръ, скативши колеса въ овинъ и не находя ничего подъ руками, замѣтилъ колья, наставленные вдоль стѣнокъ входа, чтобы предохранить послѣдній отъ обваловъ земли. Колья эти показались отступающему назадъ вору самымъ подходящимъ матеріаломъ, и онъ сталъ ломать ихъ послѣдовательно вдоль лѣвой стѣны правой рукою, а вдоль правой — лѣвою, пригибая верхніе концы къ противоположной стѣнѣ и образуя такимъ образомъ крестообразную рогатку.
— Какъ же ты это такъ, обратился я къ самозванному вору, — рѣшился на чужой сторонѣ въ одиночку снимать столько колесъ?
— Виноватъ, г. судья! отвѣчалъ проходимецъ: ночь была свѣтлая, а я проходилъ мимо; колеса чудесныя, вотъ мнѣ и захотѣлось попользоваться.
— Да какъ-же ты не побоялся застучать? Вѣдь колесо-то снимешь, ось-то грохнетъ объ-земь!
— А тутъ я слежку нашелъ и дугу. Приподыму сначала ось, сниму колесо, да конецъ-то оси тихонько на травку и спущу; а тамъ другое, третье и четвертое также. Такъ-то сначала всѣ фуры на земь положилъ, а тамъ ужь и принялся катать колеса. Ночь-то большая!
— А фуры-то такъ на землѣ и оставилъ?
— А что-жь мнѣ? мнѣ на нихъ не ѣздить.
Вранье выходило очевидное. Воръ разсказывалъ о томъ, какъ онъ въ одиночку снялъ и укатилъ двадцать колесъ, хотя-бы и за полверсты, чего онъ за всю ночь въ одиночку исполнить не могъ. Онъ явно не видалъ самыхъ фуръ, на которыхъ украденныя колеса были замѣнены старыми.
— Ну, а какъ-же ты вышелъ изъ овина?
— Я устье завалилъ дровами.
— Да гдѣ-же ты ихъ взялъ?
— Да они тутъ-же наружи лежали около устья.
— Какъ-же ты ихъ клалъ?
— Да клалъ поперекъ входа; сначала одно полѣно, а на него другое, и такъ до самаго верха.
Записавши всѣ эти показанія, я попытался снова склонить обвиняемыхъ къ сознанію своей вины и, выбравъ лицо рабочаго помоложе и подобродушнѣе, сталъ доказывать ему, что при запирательствѣ онъ на долгое время попадетъ въ острогъ, разбалуется тамъ и сдѣлается навсегда пропащимъ человѣкомъ, тогда какъ при чистосердечномъ раскаяніи можно надѣяться, что кратковременное наказаніе будетъ ему урокомъ.
— Знать не знаю и вѣдать не вѣдаю!
— Ну, стало быть ты желаешь сѣсть на годъ въ острогъ. Это добрая воля твоя! Стало-быть, прикажешь писать. Софронъ Ивановъ — желаю на годъ въ острогъ. Да бишь: знать не знаю, вѣдать не вѣдаю. Ну писать что-ли? говорю я, обмакивая перо.
— Ваше высокородіе, виноватъ! пишите: виноватъ.
Эта продѣлка съ малыми измѣненіями повторилась со всѣми рабочими, за исключеніемъ главнаго виновника воровства. Никакія убѣжденія на него не подѣйствовали, и не взирая ни на что, онъ продолжалъ свое: „знать не знаю и вѣдать невѣдаю“.
Въ рѣшеніи я постановилъ подставнаго вора отъ суда по этому дѣлу освободить, рабочихъ выдержать по полтора мѣсяца въ острогѣ, а главнаго виновника — къ заключенію въ тюрьму на годъ.
— Много довольны! воскликнули работники, очевидно ждавшіе болѣе строгаго наказанія.
— Я этимъ судомъ недоволенъ! воскликнулъ главный обвиняемый. — Пожалуйте копію!
— Хорошо сказалъ я старшинѣ: пришли черезъ три дня за копіей.
Когда всѣ присутствующіе гурьбою повалили въ дверь, главный обвиняемый уже за дверью, повернувшись лицомъ и поднявши руку, крикнулъ: „ваше выс—діе, что тамъ толковать! пишите: много доволенъ!“
— Ну не шутъ ли ты? крикнулъ я ему въ свою очередь. — Отсидѣлъ бы ты три мѣсяца, а теперь много доволенъ сидѣть годъ.
Громадная каменная труба на Золотаревскомъ оврагѣ едва ли не самое значительное сооруженіе на Орловско-Елецкой желѣзной дорогѣ. Однажды, къ порѣ сельской уборки, подрядчикъ работы на этой трубѣ, принадлежавшій очевидно къ интеллигенціи, уже судя по одному, довольно хорошо пригнанному, рыжеватому паричку, просилъ моей помощи противъ взбунтовавшихся болѣе чѣмъ шестисотъ человѣкъ рабочихъ. Всякаго рода разбирательства между нанимателями и рабочими подлежать вѣдѣнію мироваго судьи. Поэтому, хотя я и чувствовалъ всю трудность предстоящей задачи, но ни по закону, ни по совѣсти не могъ отказаться отъ разбирательства дѣла.
Рано утромъ на другой день я вмѣстѣ съ письмоводителемъ и портфелемъ явился въ тарантасѣ передъ дверями огромнаго и прекрасно выстроеннаго досчатаго барака. Заявивъ собравшимся рабочимъ, что никто не можетъ быть судьею въ собственномъ дѣлѣ, и что на судъ нельзя идти толпою, я предложилъ имъ избрать изъ себя повѣренныхъ для предъявленія общихъ претензій. Когда въ присутствіи письмоводителя рабочіе, раздѣлившись на три шумныя группы, въ концѣ концовъ дали руки тремъ своимъ повѣреннымъ, я велѣлъ спросить, — нѣтъ ли еще какихъ рабочихъ, желающихъ имѣть особаго повѣреннаго? Послѣ отвѣта, что новыхъ повѣренныхъ никто избирать не желаетъ, имена трехъ избранныхъ записаны, и они введены ко мнѣ въ баракъ, гдѣ я, надѣвъ цѣпь, уже открылъ засѣданіе. Новыя требованія рабочихъ, вопреки имѣющихся у нихъ на рукахъ рабочихъ книжекъ, были чрезвычайно обременительны для подрядчика. Но послѣ долгаго колебанія дѣла, одинъ изъ повѣренныхъ, поставивъ свой ультиматумъ, просилъ меня объ утвержденіи онаго, прибавивъ, что въ такомъ случаѣ наша де артель сейчасъ же возьметъ лопатки и пойдетъ на работу. Употребивши всѣ усилія, мнѣ удалось склонить и подрядчика на такое соглашеніе. Не успѣлъ я скрѣпить мировой первой артели, какъ представители двухъ остальныхъ изъявили согласіе на мировую на тѣхъ же основаніяхъ. Конечно, я понималъ, что съ моей стороны тутъ никакой заслуги не было, а была только удача; но удача была такъ полна и неожиданна, что публичное объявленіе мировой было для меня одной изъ пріятнѣйшихъ минутъ моей жизни. Проходя къ тарантасу по разостланнымъ для меня отъ самаго барака рогожкамъ, я считалъ себя чѣмъ-то вродѣ римскаго тріумфатора. Кучки рабочихъ дружелюбно провожали меня поклонами; но вотъ почти къ концу шествія натыкаюсь на кучку, человѣкъ въ пятнадцать.
— Ваше выс—діе!
— Что вамъ надо?
— Мы на эту мировую несогласны и на работу не пойдемъ.
— Да вѣдь ваши же выборные согласились!
— А что намъ выборные! пускай выборные идутъ работать, а мы не пойдемъ.
Чувствуя, что малѣйшая уступка опрокинетъ все дѣло, стоившее мнѣ столько труда, я обратился къ тремъ старшинамъ ближайшихъ волостей, собравшимся, вѣроятно, по любопытству на такое многолюдное судбище. „Старшины, сказалъ я, разберите этихъ людей по пяти человѣкъ и арестуйте ихъ при вашихъ волостяхъ“. Съ этими словами я сѣлъ въ тарантасъ и покатилъ домой. Но въ душѣ моей уже все было возмущено. Станція Зміевка вновь открытой Курской дороги была въ 12-ти верстовомъ разстояніи отъ Степановки; и вотъ, перемѣнивъ лошадей и пораньше пообѣдавъ, я поспѣшилъ на поѣздъ, и въ 8 час. вечера въ чудесный іюньскій день вошелъ уже къ орловскому прокурору, котораго засталъ за семейнымъ чайнымъ столомъ. Когда я вкратцѣ изложилъ ему свое дѣло, онъ съ воодушевленіемъ воскликнулъ: „вы поступили прекрасно, энергично и разумно! и прибавилъ какъ бы про себя: „но незаконно“.
— Покорно васъ благодарю за послѣднее замѣчаніе. Призванный для того, чтобы не только самому стараться о возстановленіи правды и законныхъ правь каждаго, заставляя уважать власть закона его нарушителей, я, какъ оказывается, самъ первый подаю примѣръ нарушенія закона. Извините, что я васъ обезпокоилъ. Бѣгу къ губернатору.
Орловскимъ губернаторомъ на этотъ разъ былъ мой давнишній знакомый и пріятель Лонгиновъ.
— Дома губернаторъ? спрашиваю я жандарма.
— Михаилъ Николаевичъ прошли къ знакомому, сказалъ слуга. Пожалуйте въ кабинетъ, а я сейчасъ дамъ ему знать о вашемъ пріѣздѣ.
— Какъ я радъ! воскликнулъ входящій Лонгиновъ. Садитесь, будемъ чай пить.
Я объяснилъ ему дѣло.
— Прекрасно! воскликнулъ онъ. — Общественное сооружение и явное сопротивленіе властямъ. Я обязанъ дать вамъ въ помощь военную команду; на это прямой законъ, я вамъ сейчасъ его покажу, продолжалъ онъ, направляясь къ книжной полкѣ и снимая толстый томъ.
Порывшись нѣкоторое время, онъ сказалъ уже минорнымъ тономъ: „а вѣдь я долженъ вамъ сказать предосадную вещь: команда высылается только въ случаѣ сопротивленія при сборѣ казенныхъ податей. А въ данномъ случаѣ я оказываюсь безсильнымъ“.
— Стало-быть это дѣло конченное. По позвольте поговорить съ вами не какъ съ губернаторомъ, а какъ съ Михаиломъ Николаевичемъ. Законъ признаетъ извѣстныя дѣйствія правонарушеніемъ и самоуправствомъ; онъ указываетъ потерпѣвшему на лицо, къ которому ему слѣдуетъ обратиться для защиты своего права, и въ то же время лишаетъ возстановителя правъ всякихъ средствъ къ исполненію приговора, основаннаго даже на мировой сдѣлкѣ, признаваемой тѣмъ же закономъ за послѣднее слово. Неужели вы не видите тутъ вопіющаго противорѣчія?
— Конечно, былъ отвѣтъ, — я не могу не видѣть тутъ противорѣчія, и вчужѣ понимаю, какъ вамъ обидно за вашу должность, которую вы такъ серьезно принимаете къ сердцу.
— Вѣдь я, уѣзжая къ вамъ, приказалъ старшинамъ утромъ привести всѣхъ этихъ молодцовъ; и оказывается, что я ихъ долженъ отпустить. Какой-же выйдетъ результатъ, какъ вы полагаете, Михаилъ Николаевичъ?
— Результатъ не трудно предвидѣть, сказалъ Лонгиновъ: въ тоть-же день всѣ 600 человѣкъ уйдутъ, и это можетъ повториться по всей желѣзной дорогѣ.
— Ну, а если я на слѣдующій разъ въ подобномъ случаѣ откажу обвинителю въ принятіи жалобы?
— Съѣздъ можетъ подвергнуть васъ за такой отказъ дисциплинарному взысканію, a потерпѣвшій — искать съ васъ убытки, которые могутъ быть громадны.
Съ тяжелымъ сердцемъ отправился я ночевать въ гостинницу. На другое утро двѣ партіи изъ приведенныхъ объявили, что идутъ сейчасъ на работу; но послѣдніе пять человѣкъ не поддались никакимъ увѣщаніямъ. Я отпустилъ ихъ и на другой день всѣ рабочіе съ Золотаревской трубы разбѣжались.
Самая фамилія старухи генеральши Горчанъ доказываетъ, что мужъ ея, сумѣвшій на доходномъ губернскомъ міѣстѣ нажить большое состояніе, былъ родомъ малороссъ. Волей неволей мнѣ пришлось познакомиться въ разныя времена какъ съ самою старухою за 70 лѣтъ, которую всѣ величали: ваше превосходительство, — такъ и съ двумя сыновьями, старшимъ, отставнымъ штабсъ-капитаномъ въ дорогомъ мелко завитомъ черномъ парикѣ, — и младшимъ, рыжеватымъ, не служившимъ нигдѣ коллежскимъ регистраторомъ. Извѣстно было, что старшій избѣгалъ общества, а меньшой, приходя къ столу при гостяхъ, постоянно молчалъ и хорошо дѣлалъ, такъ какъ по слабоумію мололъ всякій вздоръ.
Большой деревянный домъ примыкалъ террасою къ старинному фруктовому саду съ деревянной бесѣдкой посрединѣ и аллеями, ведущими къ церкви, куда старушка, по слабости ногъ, каждое воскресенье пріѣзжала въ каретѣ на парѣ гнѣдыхъ, не уступавшихъ хозяйкѣ въ старости и дряхлости. Держалась этихъ лошадей старуха изъ боязни, чтобы молодыя ее не растрепали. Признаюсь, я, хотя весьма рѣдко, но не безъ удовольствія, бывалъ у генеральши, которой весь домашній обиходъ напоминалъ мнѣ старосвѣтскую деревенскую жизнь. По случаю привольнаго житья, вся прежняя крѣпостная прислуга осталась въ домѣ, начиная съ весьма сноснаго повара. Къ залѣ примыкала длинная и широкая стеклянная галлерея съ громадными лимонными деревьями въ два ряда и песчаною дорожкою посрединѣ. Въ той-же залѣ стояла большая музыкальная машина. Въ гостиной на подзеркальникахъ и тумбочкахъ стояли дорогіе бронзовые канделябры временъ Имперіи. Сравнительное нововведеніе въ видѣ четырехтысячнаго органа не отмѣняло старосвѣтскаго и притомъ довольно сноснаго крѣпостнаго оркестра; а такъ какъ такое множество прислуги, проходя во всякую погоду по комнатамъ, могло-бы, по отсутствію калошъ, измазать паркетъ, то обширная передняя была, какъ стойло, застлана соломой, о которую всякъ входящій могъ по желанію вытирать ноги. Если къ помянутому домашнему персоналу добавить управляющаго молодаго швейцарца Ив. Ал. Оста и старичка отставнаго часовщика швейцарца-же Матвѣя Мартын. Вюргера, то всѣ живущіе въ домѣ будутъ перечислены. Старикъ Вюргеръ былъ за небольшую плату приглашенъ наблюдать за механизмомъ музыкальной машины, которая, благодаря его умѣнью и внимательности, была всегда въ полной исправности. Но онъ видимо гораздо болѣе тяготился другимъ возложеннымъ на него старухою порученіенъ: наблюденіемъ за скудоумнымъ Иваномъ Николаевичемъ. Ежегодно въ концѣ лѣта старушка перебиралась всѣмъ домомъ, за исключеніемь управляющаго Ив. Ал., въ собственный домъ въ Орлѣ, и тамъ-то Иванъ Никол. болѣе всего заботилъ добрѣйшаго Матвѣя Мартын. Правда, хотя по улицамъ и магазинамъ, добродушный Ив. Ник. не дѣлалъ никакихъ безчинствъ; но какъ можно было поручиться за фантазіи человѣка, болтающаго невозможный вздоръ? На весьма малыя карманныя деньги Иванъ Никол. главнымъ образомъ старался пріобрѣсти побольше фотографій красивыхъ актрисъ и затѣмъ собственноручно подписывалъ на карточкахъ самыя блестящія, по его мнѣнію, имена. Такъ одна была дѣва Дуная; другая — сѣверная звѣзда и даже Риналъдо-Ринальдини.
Въ деревнѣ Ив. Ник. съ Матвѣемъ Март. жили на антресоляхъ рядомъ съ билліардною. Пока, бывало, добрый старичекъ углубляется въ чтеніе нѣмецкой книги, а не то въ токарную или иную работу, Ив. Ник. не переставалъ громогласно предаваться своимъ фантазіямъ, съ которыми постоянно обращался къ своему пестуну.
— Матвѣй Март. ! наши канарейки достойны уваженія, но такой, какъ покойная Жюли, ужь нѣтъ. Въ саду-то мы ее похоронили, а вотъ памятника-то нѣтъ. Я ей стихи написалъ и сейчасъ вамъ принесу и прочту:
«Спи, спи моя утешительница,
Ея ужь нѣтъ».
— Хороши стихи, Матвѣй Мартыновичъ?
— Хороши, хороши, отвѣчаетъ старикъ, не отрывая глазъ отъ своего дѣла.
— Братъ подарилъ мнѣ свой ночной колпакъ; я надѣлъ его и спрашиваю у нашего Ефима: „Ефимъ, строгъ я?“ — Онъ даже испугался и говоритъ: „строги, батюшка, Иванъ Никол.“ — Правда это, Матвѣй Мартын.?
— So schweige Dummkopf! говоритъ выведенный изъ терпѣнія старикъ.
— Что вы говорите, Матвѣй Мартын.?
— Ну да, ну да, прекрасно! восклицаетъ въ отчаяніи старикъ.
Однажды, на глазахъ камердинера Ефима, неуклюжій Иванъ Никол. споткнулся на высокой и узкой лѣстницѣ — съ антресолей въ бельэтажъ и, прокатившись до низу, растянулся во весь ростъ.
— Ахъ, батюшка, Ив. Никол.! расшиблись, родной, должно быть! восклицаетъ Ефимъ — позвольте я помогу вамъ встать.
— Нѣтъ! воскликнулъ Иванъ Ник., — позови Матвѣя Мартыновича! пускай онъ посмотритъ, какъ я лежу. А то онъ не повѣритъ, что я упалъ.
И Иванъ Ник. упорно не позволялъ себя приподнять, пока въ дѣйствительности не приходилъ Матвѣй Мартыновичъ. Такіе порывы упрямства хотя находили на Ивана Ник. рѣдко, тѣмъ не менѣе приводили окружающихъ его въ большое затрудненіе, особливо когда сопротивленіе переходило въ буйство. Всѣхъ лучше изучилъ натуру Ивана Никол. и умѣлъ воспользоваться своимъ на него вліяніемъ Иванъ Алекс. Позднѣе я узналъ, что я самъ былъ безсознательнымъ орудіемъ укрощенія разбушевавшагося Ивана Николаевича. Юркій Иванъ Алекс. всегда умѣлъ воспользоваться моими рѣдкими пріѣздами къ старушкѣ Горчанъ.
— Вотъ, Иванъ Никол., вы теперь и у праздника! восклицалъ Иванъ Алекс. — Я вамъ говорилъ, что теперь шумѣть нельзя: вездѣ пошли мировые судьи. Я, любя васъ, намедни говорилъ вамъ: не шумите! А вотъ судья-то должно быть услыхалъ про ваши дѣла, — да и пріѣхалъ.
— Голубчикъ, Ив. Алекс., чтожь мнѣ теперь будетъ?
— Конечно, я попрошу судью, чтобы онъ не очень строго васъ наказывалъ, — но лишенія правъ состоянія и Сибири вамъ не миновать.
— Голубчикъ, Ив. Ал., честное, благородное слово, шумѣть больше никогда не буду.
Впослѣдствіи, послѣ смерти старухи, Иванъ Александр. оканчивалъ свои устрашенія совѣтомъ попросить прощенія у хозяина дома старшаго брата Ник. Ник., и огромный Ив. Ник. шелъ въ кабинетъ брата, становился на колѣни и восклицалъ: „великодушный братъ, прости!“
При жизни старухи мы рѣдко встрѣчались съ Никол. Никол., тщательно избѣгавшимъ гостей, которыхъ такъ любила принимать его мать. Этотъ страхъ передъ людьми, присущій характеру Ник. Ник., при жизни матери какъ бы питался слѣдующимъ обстоятельствомъ. Вступивъ въ интимныя отношенія съ дочерью крѣпостной скотницы и приживши съ нею двухъ дѣтей, Ник. Ник. старался посредствомъ законнаго брака ввести ее въ домъ, но старуха и слышать объ этомъ не хотѣла, хотя приказывала по временамъ приводить съ дворни и ласкала малолѣтнюю свою внучку. Зато по смерти матери, когда Ник. Ник. дѣйствительно женился и ввелъ свою семью въ домъ, постоянная его застѣнчивость передъ порядочными людьми можетъ быть объяснена только его прирожденнымъ характером. Судя по необычайному его тщеславію и стремленію къ роскоши, — можно бы подумать, что онъ избѣгаетъ порядочныхъ людей изъ боязни выказать свое полное нравственное банкротство. Во всю жизнь онъ не прочелъ ни одной книги; тѣмъ не менѣе подписывался на всѣ журналы и, опредѣливши большую комнату для библіотеки, просилъ Ивана Алекс. устроить ему такую въ наилучшемъ видѣ. Ловкій Ив. Алекс. не затруднился: онъ купилъ въ Орлѣ на базарѣ нѣсколько тысячъ старыхъ переводныхъ книгъ 18-го вѣка и отдалъ ихъ великолѣпно переплести. Въ прекрасныхъ стеклянныхъ шкафахъ выставлены были всѣ эти богатства не по содержанію, а по росту переплетовъ, и библіотека оказалась хоть куда. Такъ какъ со смертью старушки мнѣ ни разу не приходилось обѣдать у Горчанъ, то и не берусь судить о ихъ столѣ, но знаю, что всякаго рода вина, начиная съ шампанскаго, въ домѣ было вдоволь, и въ какое бы время дня вы ни явились въ кабинетъ Ник. Ник., дворецкій приносилъ на подносѣ стаканы и бутылку Редерера, причемъ хозяинъ говорилъ: „не прикажете-ли прохладиться?“ Не выѣзжая и не показываясь никуда, онъ и жена его весьма много тратили на свои костюмы, причемъ для послѣдней выписывались даже брилліанты; такое тщеславіе требовало общества, передъ которымъ можно было блеснуть роскошью. И вотъ, по временамъ въ доме затѣвались домашніе спектакли, для участія въ которыхъ приглашались артисты изъ орловскаго театральнаго персонажа, частію по пріязни, а частію и за деньги, причемъ зрителями изъ того же Орла являлись никому невѣдомыя личности и между прочимъ нѣмецъ Вейдеманъ, хвалившій за ужиномъ вина хозяина, что было неудивительно, такъ какъ онъ самъ былъ поставщикомъ его погреба. Въ первые годы по смерти матери, Ник. Ник. получалъ весьма порядочные доходы, тѣмъ болѣе что безъ церемоніи заставилъ полоумнаго Ивана Ник. уступить ему свою часть состояния. Идіотъ радовался своей эмансипаціи и говорилъ, что — „маменька уже не будетъ теперь заставлять меня читать ежедневно главу изъ евангелія, а братъ положилъ мнѣ пять рублей въ мѣсяцъ жалованья“. Тридцать тысячъ дохода, которыя получалъ Горчанъ, совершенно достаточны для человѣка, живущаго, подобно ему, и въ деревнѣ, и въ городѣ въ строгомь уединеніи. Но люди умѣютъ проживаться при всякихъ условіяхъ. При хорошихъ винахъ Вейдемана, барыня со скотнаго двора не удержалась и покатилась въ ежедневное пьянство; не отставалъ отъ нея и супругъ.
Однажды, ходя по хозяйству, Иванъ Александр. увидалъ, что наружная штукатурка деревяннаго дома въ одномъ мѣстѣ отъ стѣны отвалилась. Своею тростью съ желѣзнымъ наконечникомъ Остъ сталъ машинально вертѣть обнажившуюся стѣну; дерево легко подавалось, и палка, пролѣзая все далѣе, вышла концомъ въ гостиную. Такое положеніе стародавняго дома привело Оста въ ужасъ, и ему нетрудно было убѣдить Горчана въ необходимости перестройки всего дома, за исключеніемъ недавно пристроенной части, куда семейству на время пришлось перейти. За одно лѣто домъ былъ перестроенъ съ башнями по концамъ, въ которыхъ явились жилыя помѣщенія. При такихъ значительныхъ затратах, а, главное, невоздержно безалаберной жизни, неудивительно, что семейство съ каждымъ годомъ приходило къ большему оскудѣнію, продавая одно за другимъ свои прекрасныя имѣнія.
Однажды, покинувшій уже Горчанъ, Остъ поразилъ меня своимъ разсказомъ. „На дняхъ, говорилъ онъ, — я по старой памяти заѣхалъ къ Ник. Ник. и засталъ его въ трезвомъ видѣ. По своей всегдашней со мною откровенности, онъ воскликнулъ: „вы знаете, Ив. Александр., сколько у меня въ одномъ Орлѣ по лавкамъ набралось долговъ, а жить совершенно стало нечѣмъ. Домъ вы сами строили и застраховали въ тридцати тысячахъ, а у меня тутъ, какъ вы знаете, проживаетъ въ видѣ воспитанника 13-ти лѣтній мальчикъ изъ орловскихъ мѣщанъ; мальчикъ шустрый; я хочу обѣщать ему 500 руб. и подговорить его поджечь домъ“.
— Признаюсь, говорилъ Остъ, я выпучилъ на Горчана глаза и не зналъ, чему больше удивляться: безнравственности или глупости этого идіота? Такъ какъ читать мораль было бы излишне, то, желая его образумить, я воскликнулъ: „какъ же вы можете идти на такое страшное дѣло и не боитесь выдавать себя головою мальчишкѣ? При первомъ допросѣ онъ все свалитъ на васъ, а самъ останется правъ, какъ малолѣтній“.
Разсказъ этотъ запалъ у меня въ памяти. Привыкшій нѣкогда, въ должности полковаго адъютанта, сразу опредѣлять по окладу лица, цвѣту волосъ и росту, въ какой эскадронъ долженъ поступить вновь прибывшій рекрутъ, я, и будучи судьей, до извѣстной степени судилъ о нравственности обвиняемаго по его наружности.
Однажны сосѣдній сельскій староста заявилъ мнѣ жалобу на кражу у него двухъ черныхъ овецъ односельчаниномъ Куряткинымъ. Насколько стройный, молодой и степенный сельскій староста произвелъ на меня пріятное впечатлѣніе, напоминая смуглой кудрявой головою Ивановскаго Іоанна, — настолько же отталкивающе подѣйствовалъ на меня рыжеватый съ просѣдью, сутулый до горбатости, обвиняемый Куряткинъ, съ своими бѣгающими зеленоватыми глазами. Садясь на скамью въ камерѣ и видя меня въ цѣпи, онъ наставительно провозгласилъ: „ишь-ты, на все хворма“. По несомнѣннымъ доказательствамъ кражи имъ у старосты черныхъ овецъ, начиная съ найденныхъ свѣжихъ шкурокъ, Куряткинъ, для перваго моего съ нимъ знакомства, былъ посаженъ на два мѣсяца въ острогъ. Не прошло и полгода послѣ потерпѣннаго имъ наказанія, какъ уже снова онъ былъ посаженъ мною въ острогъ за конокрадство; a вслѣдъ затѣмъ онъ, заявившій неудовольствіе на третій мой приговоръ къ тюрьмѣ, былъ отправленъ во Мценскъ, въ мѣста предварительнаго заключенія. Здѣсь, благодушно взявшись принести заключеннымъ воды, онъ, увидавъ новые сапоги спящаго товарища, надѣлъ ихъ, а свои худые поставилъ у дверей и преспокойно отправился въ Москву. Задержанный полиціею, на вопросъ — откуда онъ и куда, — онъ отвѣчалъ, что изъ города Мценска идетъ въ Петербургъ съ жалобой къ царю на мироваго судью Фета. Конечно, онъ изъ Москвы былъ препровожденъ во Мценскъ въ мѣста заключенія, истрепавъ чужіе сапоги. Когда, высидѣвъ по приговору съѣзда въ тюрьмѣ, онъ явился въ свою деревню, то осенью того же года сельскій староста, о которомъ уже говорено, принесъ слѣдующую жалобу:
— Сегодня утромъ жена моя съ 12-ти лѣтнею дочерью вышла на огородъ и видитъ, что одинъ изъ нашихъ одонковъ снизу загорѣлся, и старуха жена Куряткина, сгорбившись, какъ индюшка, бѣжитъ черезъ прогалокъ отъ нашихъ одоньевъ изъ за нашей конопли къ своей. „Злодѣйка! чтожь ты это дѣлаешь?“ крикнула ей жена. А та только глазами сверкнула и еще больше сгорбившись ушла за коноплю. Тутъ и жена, и дѣвочка закричали благимъ матомъ, но пока народъ сбѣжался, одонья наши сгорѣли.
— Жалко мнѣ тебя, любезный другъ, сказалъ я: но судить поджога я не могу. Коли хочешь, заяви судебному слѣдователю. Да врядъ ли изъ твоей жалобы выйдетъ толкъ. Домашнимъ твоимъ не повѣрятъ, — и вся недолга.
— Нѣтъ, ваше выс—діе, вся наша деревня знаетъ, что онъ разбойникъ, и я этого дѣла такъ не брошу.
Въ скорости наступили темныя ночи, и мнѣ дали знать, что противникъ Куряткина сельскій староста найденъ утонувшимъ въ колодцѣ. Конечно, принимая во вниманіе трезвость сельскаго старосты, надо полагать, что онъ попалъ въ колодезь не случайно.
Зимою, во время пребыванія семейства Горчанъ въ Орлѣ, застрахованный въ 30-ти тыс. деревенскій домъ его сгорѣлъ до тла. По слѣдствію, возбужденному страховымъ обществомъ, оказалось слѣдующее. Изъ запертаго, сгорѣвшаго дома у Куряткина оказалась пара дорогихъ канделябровъ. Когда народъ, сорвавши двери, вломился въ домъ, то горѣли обои на стѣнахъ, и когда стали выносить дорогія зеркала, экономическій староста крикнулъ: „что вы тутъ путаетесь! бросьте!“ — и зеркало разлетѣлось въ дребезги. Говорили даже, что, кому слѣдуетъ, подарено было пьянино. Тѣмъ не менѣе дѣло кончилось бы ничѣмъ, если бы не ожидавшій нападенія Куряткинъ не былъ захваченъ съ дорогими канделябрами. Смекнувши, что ему, много разъ именованному въ справкахъ о судимости, все равно придется, по приговору окружнаго суда, отправиться въ ссылку, Куряткинъ совершенно измѣнилъ свою тактику наглаго запирательства. Онъ громогласно объявилъ, что подкупленъ былъ на поджогъ Ник. Ник. Горчаномъ, при посредствѣ экономическаго его старосты. Онъ указывалъ на орловскую лавку, въ которой вмѣстѣ со старостой покупалъ керасинъ, что, мокая въ него половыми щетками, они размазали керасинъ по стѣннымъ обоямъ и розлили по всѣмъ угламъ, а когда подожгли въ серединѣ домъ и заперли его, то во всю ночь просидѣли въ садовой бесѣдкѣ. Показаніямъ этимъ, со словъ адвоката, основаннымъ на личной враждѣ къ экономическому старостѣ, вѣры придано, не было. Несостоятельный Куряткинъ былъ признанъ единственнымъ виновникомъ происшествія и сосланъ на поселеніе; а Ник. Ник. Горчанъ получилъ 30 тыс. со страховаго общества.
Въ видахъ неразрывности воспоминаній о судебныхъ разбирательствахъ — приходится говорить о времени, когда предводителемъ во мценскомъ уѣздѣ былъ уже бывшій посредник Ал. Арк. Тимирязевъ. Мировой судья втораго участка, не дослуживъ полгода до выборовъ, вышелъ въ отставку, и я, какъ ближайшій ко второму участку судья, принялъ по просьбѣ предводителя разбирательство дѣлъ втораго участка. Такъ какъ имѣніе Тимирязева находилось во второмъ мировомъ участкѣ, въ 35-ти верстахъ отъ Степановки, то Алекс. Арк. для большаго удобства предложилъ мнѣ пріѣзжать къ нему въ усадьбу, гдѣ въ одномъ изъ флигелей не только устроилъ для меня камеру, но и огородилъ мой столъ балюстрадой, чего у меня не было въ Степановкѣ. Такъ какъ во второмъ участкѣ былъ свой письмоводитель, то, оставляя своего въ Степановкѣ для принятія прошеній, я обыкновенно каждую пятницу отправлялся къ Тимирязевымъ въ Алешню на ночь, гдѣ пользовался самымъ изысканнымъ вниманіемъ и гостепріимствомъ. Такъ, напримѣръ, подъѣзжая ночью къ разъ навсегда предоставленному мнѣ для ночлега флигелю, я не только находилъ ставни герметически закрытыми отъ мухъ, но и накрытый салфетками на отдѣльномъ столѣ приготовленный ужинъ. Впослѣдствіи я упросилъ любезную хозяйку не безпокоиться объ этомъ, такъ какъ я никогда не ужинаю. Понятно, что единственный предназначенный для разбирательствъ день былъ занятъ дѣлами съ ранняго утра до вечера; и я дѣлалъ перерывъ только въ пять часовъ и отправлялся къ хозяйскому обѣду. Случалось, что хозяева были въ гостяхъ у своихъ ближайшихъ родственниковъ князей В—ихъ, и тогда я пользовался гостепріимствомъ старой горничной и ключницы Полички, отличавшейся ловкостью и тактомъ.
Въ одинъ изъ пріѣздовъ, въ отсутствіе хозяевъ, я разбиралъ дѣло между старымъ мценскимъ купцомъ, недавно купившимъ бывшее заселенное имѣніе, — и крестьянами того же села, исполнявшими у него по найму сельскія работы. Я давно зналъ лично этого купца, бывшаго нѣкогда мценскимъ городскимъ головою и напоминавшаго своимъ самодурствомъ Тита Титыча въ комедіи Островскаго. Подобно Титу Титычу, онъ нанялъ самаго краснорѣчиваго адвоката, зачесывавшаго на лбу подстриженные волосы копромъ, и потому носившаго на съѣздѣ прозваніе: „Чубъ“. По горькому опыту я давно уже въ данное время пришелъ къ заключенію о совершенномъ безсиліи, а потому и полной непригодности мировыхъ учрежденій въ сельскомъ быту. Пока существовали посредники, можно было, въ видахъ предупрежденія зла, просить о болѣе строгомъ надзорѣ за старшинами, утверждающими обязательство одного и того же крестьянина у разныхъ лицъ съ полученіемъ денегъ за годъ впередъ, причемъ волость не обращаетъ вниманія на то, что сумма обязательныхъ такимъ образомъ для крестьянина по отработкѣ десятинъ давно превышаетъ его рабочую силу. И вотъ въ рабочую пору возникаетъ неразрѣшимый хаосъ. Обыватель вѣритъ въ должность мироваго судьи и приносить ему законную жалобу, не спрашивая, — какія средства въ рукахъ судьи, — возстановить нарушенное право истца.
Судя по общему духу законодательства, стоящаго всегда на сторонѣ формальныхъ условій, обезпечивающихъ исполненіе приговора, сельскій обыватель не знаетъ, что чѣмъ въ данномъ случаѣ принято болѣе законныхъ мѣръ къ обезпеченію иска, тѣмъ хуже. Выгнать явнаго обманщика на работу судья не имѣетъ права, а при постановленіи, въ силу котораго присутствіе по крест. дѣламъ (какая процедура!) опредѣляетъ подлежащее у крестьянъ продажѣ, — чѣмъ большая въ условіи поставлена неустойка, тѣмъ несбыточнѣе взысканіе по исполнительному листу судьи. Въ нашемъ уѣздѣ былъ случай указанія уѣзднымъ по крестьянскимъ дѣламъ присутствіемъ на двухъ поросятъ, подлежащихъ аукціонной продажѣ, каковые и были проданы приставомъ за 40 коп., по исполнительному листу въ 1.200 рублей неуплаченнаго оброка. Въ такихъ тѣсныхъ обстоятельствахъ, при желаніи помочь терпящему разореніе, — необходимо было изыскивать уязвимое у отвѣтчика мѣсто. Такимъ уязвимымъ мѣстомъ постоянно являлось незнаніе крестьянами законовъ. Является съ вечера или утромъ на зарѣ экономическій прикащикъ или староста, — съ жалобой: что вотъ такіе-то крестьяне по именному условію нейдутъ косить рожь. Я тотчасъ же снабжалъ сельскаго старосту запиской о высылкѣ поименованныхъ крестьянъ на работу, или же ко мнѣ на разбирательство. Понятно, что въ горячую пору крестьяне предпочитали идти на работу, чѣмъ протаскаться въ дорогой день на судъ. Крестьяне, очевидно, не знали, что, за неявкой ихъ на судъ, послѣдовало бы заочное рѣшеніе о взысканіи съ нихъ неустойки, которой никогда никто бы не получилъ. Все это при долговременной практикѣ я зналъ, какъ говорится, наизусть, когда мнѣ пришлось выслушивать витіеватое краснорѣчіе Чуба. Разсчетъ Чуба быль очень простъ: чѣмъ въ большей суммѣ получитъ онъ исполнительный листъ въ пользу своего довѣрителя, — тѣмъ больше будетъ его гонораръ; а потому краснорѣчію его не было конца при выставленіи всевозможныхъ убытковъ, причиненныхъ крестьянами Титу Титычу.
Объявивъ вопросъ исчерпаннымъ и засѣданіе на полчаса прерваннымъ, я ушелъ за уголъ флигеля въ аллею, освѣжиться отъ комнатной духоты, и велѣлъ попросить къ себѣ адвоката. Закуривая папироску, я предложилъ ему другую.
— Вы прекрасно, сказалъ я, какъ адвокатъ, вели дѣло вашего довѣрителя. Все, сказанное вами, дѣлаетъ честь вашему знанію и искусству; но мы съ вами не въ камерѣ, а глазъ на глазъ, и, конечно, вы согласитесь, что ваша рѣчь не стоитъ выѣденнаго яйца.
— Это совершенно справедливо, отвѣчалъ Чубъ.
— Если вы дѣйствительно желаете пользы вашему довѣрителю, то оставимъ въ сторонѣ всѣ ваши сотенныя неустойки, и я постараюсь сбить крестьянъ, не желающихъ, какъ вы видѣли, слышать ни о какомъ соглашеніи, — на то, чтобы они неотработанное въ этомъ году отработали въ будущемъ. А за неустойку свезли бы въ гумно вашего довѣрителя всѣ овсяныя копны съ его полей.
— Помилуйте! это невозможно.
— Какъ хотите. При несогласіи вашемъ на эту мировую, вамъ придется переносить дѣло на съѣздъ, а тутъ въ два дня овесъ будетъ свезенъ, и всетаки мужикамъ будетъ острастка.
Подумавши нѣкоторое время, Чубъ, видя непреклонность мою, уступилъ. Вернувшись въ камеру, я прямо поставилъ крестьянамъ ультиматумъ, въ видѣ высказаннаго адвокату.
— Не такъ же вы, братцы, глупы, чтобы не понять, какъ я стою за васъ и васъ выручаю; но если вы меня будете тѣснить до крайности, то я сейчасъ постановлю взыскать съ васъ тѣ 483 рубля, о которыхъ проситъ адвокатъ.
— Ну благодаримъ покорно, отвѣчали крестьяне, — за два дня свеземъ ему овесъ.