[136-137]
НЕЛЮДИМЪ.
Средь выжженной пустыни,
Что дномъ была морскимъ,
Глядитъ въ вѣка, донынѣ,
Гигантскій нелюдимъ.
5 Двѣ каменныя тѣни,
И въ двухъ—единый онъ,
Создатель смутныхъ пѣній,
Разсвѣтный духъ, Мемнонъ.
Лишь ночи кругъ замкнется,
10 И дню придетъ чередъ,
Мемнонъ отъ сновъ проснется,
И призрачно поетъ.
Но лишь одинъ,—хоть двое
Глядятъ и въ свѣтъ и въ тьму.
15 То пѣніе живое
Дано лишь одному.
Другой глядитъ безгласно,
Не чувствуя огня.
Одинъ же, полновластно,
20 Поетъ рожденье дня.
Въ тѣ дни какъ было всюду
Теченье водъ морскихъ,
Циклоны—изумруду
Слагали звучный стихъ.
25 И, тѣло созидая,
Вложили въ тѣло крикъ,
Но встала тѣнь нѣмая,
Внимающій двойникъ.
И въ тѣлѣ крикъ, и пѣнье,
30 И страстная мечта.
Но съ тѣломъ повторенье,
Двойникъ и нѣмота.
Безгласна тѣнь растеній,
Хотя шумятъ лѣса.
35 Безгласенъ рядъ видѣній,
Глядящихъ въ небеса.
Кто нѣмъ, тотъ жизнь не славитъ,
Онъ только тѣнь всегда.
Но ликъ онъ тотъ же явитъ
40 Въ великій день Суда.
[138-139]
Въ тѣ дни какъ было всюду
Лишь Море безъ границъ,
Оно свою причуду
Вложило въ быстрыхъ птицъ.
45 Сковало всѣ творенья
Закономъ двойника,
И, въ Небо бросивъ пѣнье,
Умолкло на вѣка.
И гдѣ была пучина,
50 Пустыня тамъ и сплинъ,
И два тамъ исполина,
И въ этихъ двухъ—одинъ.
Рожденье зорь онъ славитъ,
Другой молчитъ всегда.
55 Но ликъ онъ тотъ же явитъ
Въ великій день Суда.
К. Д. Бальмонтъ. Зарево Зорь. — М: Грифъ, 1912 