Нисхождение в Мальстрём (По; Бальмонт)/ДО
 | Текст этого произведения необходимо перенести в Индекс:Собрание сочинений Эдгара По. Т. 1 (1901).djvu. Вы можете помочь проекту, перенеся текст в соответствующий индекс. Для этого ознакомьтесь с Руководством по вычитке. |
| ← Черный котъ. | Нисхожденіе въ Мальстрёмъ. | Манускриптъ, найденный въ бутылкѣ. → |
| Оригинал: англ. A Descent into the Maelström, 1841. — Перевод опубл.: 1901. Источникъ: Собраніе сочиненій Эдгара По въ переводѣ съ английскаго К. Д. Бальмонта. Томъ первый. Поэмы, сказки. — Москва: Книгоиздательство «Скорпіонъ», 1901. — С. 197—219. |
- Википроекты
Мы достигли теперь вершины самаго высокаго утеса. Въ теченіи нѣсколькихъ минутъ старикъ, повидимому, былъ настолько утомленъ, что не могъ говорить.
«Еще недавно», промолвилъ онъ наконецъ, «я могъ бы вести васъ по этой дорогѣ совершенно такъ же, какъ самый младшій изъ моихъ сыновей; но года три тому назадъ со мной случилось нѣчто, что не случалось донынѣ никогда ни съ однимъ изъ смертныхъ — или, по крайней мѣрѣ, что ни одинъ изъ смертныхъ не пережилъ, чтобы разсказать — и шесть часовъ, которые я провелъ тогда въ состояніи смертельнаго ужаса, надломили и мою душу, и мое тѣло. Вы думаете, что я очень старъ — вы ошибаетесь. Не нужно было даже цѣлаго дня, чтобы эти волосы, черные, какъ смоль, побѣлѣли, чтобы всѣ члены мои ослабли, и нервы расшатались до такой степени, что я пугаюсь тѣни, и дрожу при малѣйшемъ напряженіи. Вы не повѣрите, я почти не могу смотрѣть безъ головокруженія съ этого небольшого утеса!»
«Небольшой утесъ», на краю котораго онъ безпечно улегся, такъ что болѣе тяжелая часть его тѣла свѣсилась внизъ, и онъ удерживался отъ паденія опираясь локтями о скользкій и покатый край обрыва — этотъ «небольшой утесъ», возносясь крутой глянцевито-черной громадой, выдѣлялся на пятнадцать или шестнадцать сотенъ футовъ изъ толпы скалъ, тѣснившихся подъ нами. Ни за что въ мірѣ не рѣшился бы я приблизиться и на шесть ярдовъ къ его краю. Мало того, я до такой степени былъ взволнованъ рискованнымъ положеніемъ спутника, что во всю длину своего тѣла упалъ на землю, уцѣпился за кустарники, окружавшіе меня, и даже не рѣшался посмотрѣть вверхъ на небо — напрасно боролся съ самимъ собой, стараясь освободиться отъ мысли, что самыя основанія горы могутъ рушиться подъ бѣшенствомъ вѣтровъ. Прошелъ значительный промежутокъ времени, прежде чѣмъ я сколько-нибудь могъ овладѣть собой и рѣшился сѣсть и посмотрѣть въ пространство.
«Бросьте вы это ребячество», сказалъ проводникъ, «я привелъ васъ сюда нарочно, чтобы вы лучше могли видѣть сцену событія, о которомъ я упомянулъ, и чтобы разсказать вамъ всю исторію, имѣя передъ глазами самое мѣсто дѣйствія».
«Теперь», продолжалъ онъ съ той обстоятельностью, которая была его отличительной чертой, «теперь мы находимся на самомъ берегу Норвегіи — на шестьдесятъ восьмомъ градусѣ широты — въ обширной провинціи Нордландъ — въ угрюмомъ округѣ Лофодена. Гора, на вершинѣ которой мы сидимъ, называется Носительницей Тучъ, Хельсеггенъ. Теперь привстаньте немного выше — держитесь за траву, если вы чувствуете головокруженіе — вотъ такъ — взгляните теперь туда, въ море, за полосу тумановъ».
Я взглянулъ, и голова у меня закружилась. Я увидалъ мощный просторъ океана, воды его были такъ черны, что сразу вызвали въ моемъ воспоминаніи разсказъ Нубійскаго географа о Mare Tenebrarum. Панорамы болѣе скорбной и безутѣшной никогда не могла бы себѣ представить человѣческая фантазія. Справа и слѣва, насколько глазъ могъ видѣть, лежали, раскинувшись, точно оплоты міра, очертанья страшно-черной нависшей скалы, и мрачный видъ ея еще больше оттѣнялся буруномъ, который, высоко вскидываясь, съ бѣшенствомъ бился о нее своей сѣдою гривой, крича и завывая неумолчно. Какъ разъ противъ мыса, на вершинѣ котораго мы находились, на разстояніи пяти или шести миль въ морѣ, угрюмо виднѣлся небольшой открытый островъ; или, точнѣе говоря, его очертанія можно было различить сквозь смятеніе буруна, который окутывалъ его. Мили на двѣ ближе къ берегу возвышался другой островокъ, меньшихъ размѣровъ, чудовищно обрывистый и каменистый, и окруженный тамъ и сямъ грядою темныхъ скалъ.
Въ самомъ видѣ океана, на пространствѣ между болѣе отдаленнымъ островомъ и берегомъ, было что-то особенное. Дулъ вѣтеръ, по направленію къ берегу, настолько сильный, что бригъ, находившійся въ открытомъ морѣ, держался подъ трайселемъ съ двойнымъ рифомъ, и весь его корпусъ постоянно терялся изъ виду; и, однако же, здѣсь не было ничего похожаго на правильное волненіе, здѣсь было только сердитое всплескиваніе воды по всѣмъ направленіямъ, короткое, быстрое, и косвенное. Пѣны почти не было, она только бѣлѣлась около самыхъ скалъ.
«Дальній островъ», снова началъ старикъ, «называется у Норвежцевъ Вурргомъ. Тотъ, что находится на серединѣ дороги, зовется Москё. На милю къ сѣверу лежитъ Амборенъ. Вонъ тамъ раскинулись Ислесенъ, Готхольмъ, Кейльдхельмъ, Суарвенъ, и Букхольмъ. Далѣе — между Москё и Вурргомъ — Оттерхольмъ, Флименъ, Сантфлесенъ, и Стокхольмъ. Таковы истинныя наименованія этихъ мѣстъ — но почему вообще ихъ нужно было именовать, этого не понять ни вамъ, ни мнѣ. Вы слышите что-нибудь? Вы видите какую-нибудь перемѣну въ водѣ?»
Мы были теперь минутъ около десяти на вершинѣ Хельсеггенъ, къ которой поднялись изъ нижней части Лофодена, такимъ образомъ, что мы ни разу не могли взглянуть на море, пока оно вдругъ не вспыхнуло передъ нами, когда мы взошли на высоту. Между тѣмъ какъ старикъ говорилъ, я услышалъ громкій и постепенно возроставшій гулъ, подобный реву огромнаго стада буйволовъ на Американскихъ преріяхъ; и въ то же самое мгновеніе я увидалъ подъ нами то, что моряки называютъ водяной сѣчкой; она быстро превращалась въ крутящійся потокъ, который убѣгалъ по направленію къ востоку. Пока я смотрѣлъ на него, этотъ потокъ пріобрѣталъ въ своемъ стремленьи чудовищную быстроту. Каждый моментъ прибавлялъ что-нибудь къ его скорости — къ его слѣпому бѣшенству. Въ теченіи пяти минутъ все море до Вуррга, какъ нахлестанное, исполнилось непобѣдимой ярости; но главное волненье клокотало въ пространствѣ между берегомъ и Москё. Здѣсь обширная водная поверхность, испещренная и изрубцованная тысячью встрѣчныхъ потоковъ, внезапно охватывалась бѣшеными конвульсіями — кипѣла, свистѣла, вздымалась, какъ будто тяжело дыша — вставала круговымъ движеньемъ гигантскихъ и безчисленныхъ водоворотовъ, и, крутясь, уносилась и падала, все впередъ, на востокъ, съ той необузданной быстротой, съ которой воды убѣгаютъ, покидая горный скатъ.
Черезъ нѣсколько мгновеній въ этой картинѣ произошла другая рѣзкая перемѣна. Вся поверхность сдѣлалась нѣсколько болѣе гладкой, и водовороты одинъ за другимъ исчезли, и огромныя полосы пѣны забѣлѣлись тамъ, гдѣ до сихъ поръ ихъ не было совсѣмъ. Эти полосы, распространяясь на громадное разстояніе, и сплетаясь между собою, восприняли, наконецъ, въ себя круговое движеніе осѣвшихъ водоворотовъ и какъ бы образовали зародышъ новаго водоворота, болѣе обширнаго. Вдругъ — совершенно внезапно — онъ принялъ явственныя, рѣзко-опредѣленныя очертанія круга, имѣвшаго болѣе мили въ діаметрѣ. Край водоворота обозначился въ видѣ широкаго пояса изъ блестящей пѣны; но ни одна изъ частицъ ея не ускользала въ пасть чудовищной воронки, внутренность которой, насколько глазъ могъ ее измѣрить, являлась гладкой, блестящей, и агатово-черной водной стѣной, наклоненной къ горизонту приблизительно подъ угломъ въ сорокъ пять градусовъ; эта водная стѣна съ ошеломляющей стремительностью вращалась своимъ выпуклымъ наклономъ, и посылала вѣтрамъ ужасающіе возгласы, не то крикъ, не то ревъ, такіе вопли, какихъ даже мощный водопадъ Ніагары, въ своей агоніи, никогда не посылаетъ Небесамъ.
Гора колебалась въ своемъ основаніи, и утесъ содрогался. Я бросился на землю, лицомъ внизъ, и уцѣпился за чахлую траву, охваченный крайнимъ нервнымъ возбужденіемъ.
«Это», проговорилъ я, наконецъ, обращаясь къ старику — «это, конечно, знаменитый водоворотъ Мальмстрёмъ».
«Да», отвѣчалъ старикъ, «онъ такъ иногда называется. Мы, Норвежцы, называемъ его Москестрёмъ, потому что на полдорогѣ здѣсь находится островъ Москё».
Обычныя описанія этого водоворота нимало не подготовили меня къ тому, что я увидалъ. Описаніе, которое сдѣлалъ Іонасъ Рамусъ, быть можетъ, самое обстоятельное изо всѣхъ, не даетъ ни малѣйшаго представленія о величавомъ ужасѣ этой картины — о безумномъ очарованіи новизны, захватывающемъ зрителя. Я не знаю въ точности, съ какого именно пункта, и въ какое время, упомянутый писатель наблюдалъ водоворотъ; но во всякомъ случаѣ не съ вершины Хельсеггенъ, и не во время бури. Въ его описаніи есть, однако, мѣста, которыя могутъ быть приведены ради отдѣльныхъ подробностей, хотя они крайне слабы въ смыслѣ обрисовки впечатлѣнія всей картины.
«Между Лофоденомъ и Москё», говоритъ онъ, «глубина воды составляетъ отъ тридцати пяти до сорока саженей; но, съ другой стороны, по направленію къ Веру (Вурргу) эта глубина уменьшается настолько, что не даетъ надлежащаго пути для морского судна́, рискующаго разбиться о скалы, что случается и при самой тихой погодѣ. Когда наступаетъ приливъ, потокъ съ бурной стремительностью спѣшитъ ринуться въ пространство между Лофоденомъ и Москё, но ревъ его свирѣпаго отлива, бѣгущаго въ море, превышаетъ гулъ самыхъ громкихъ и самыхъ страшныхъ водопадовъ — шумъ слышенъ за нѣсколько лигъ, и водовороты или водныя пропасти отличаются такой обширностью и глубиной, что если корабль вступитъ въ область его притяженія, онъ неизбѣжно поглощается и уносится на дно, и тамъ расщепляется о подводныя скалы, когда же вода стихаетъ, обломки выбрасываются вверхъ. Но эти промежутки спокойствія наступаютъ только отъ отлива до прилива, и въ ясную погоду, продолжаются не болѣе четверти часа, и затѣмъ бѣшенство водоворота постепенно опять возростаетъ. Когда онъ бушуетъ наиболѣе яростно, и когда его свирѣпость усиливается штормомъ, къ нему опасно подходить на разстояніе Норвежской мили. Лодки, и яхты, и корабли, бываютъ увлечены теченіемъ, если они заранѣе не остерегутся, до вступленія въ сферу его притяженія. Подобно этому, нерѣдко случается, что киты подходятъ слишкомъ близко къ теченію, и бываютъ захвачены его яростнымъ порывомъ; невозможно описать, какъ они ревутъ тогда и стонутъ въ своихъ безполезныхъ попыткахъ освободиться. Случилось разъ, что медвѣдь, пытаясь переплыть изъ Лофодена къ Москё, былъ захваченъ потокомъ и поглощенъ имъ; при этомъ онъ вылъ такъ страшно, что его слышали на берегу. Громадные стволы сосенъ и елей, будучи поглощены потокомъ, снова выплываютъ вверхъ изломанными и расщепленными до такой степени, что какъ будто на нихъ выросла щетина. Въ этомъ ясное доказательство, что дно состоитъ изъ острыхъ подводныхъ камней, среди которыхъ они бьются, подчиняясь силѣ теченія. Потокъ этотъ регулируется приливомъ и отливомъ моря,— по истеченіи каждыхъ шести часовъ. Въ 1645 году, рано утромъ, въ Воскресенье на Мясопустной Недѣлѣ, потокъ свирѣпствовалъ съ такой яростью и съ такимъ необузданнымъ грохотомъ, что камни отрывались на прибрежныхъ домахъ и падали на землю».
Относительно глубины воды, я не понимаю, какимъ образомъ можно было ее измѣрить въ непосредственной близости отъ водоворота. «Сорокъ саженей» дожны относиться только къ частямъ канала, примыкающимъ вплоть къ берегу Москё или къ берегу Лофодена. Въ центрѣ Москестрёма глубина воды должна быть неизмѣримо больше; чтобы убѣдиться въ этомъ — достаточно бросить косвенный взглядъ въ пропасть водоворота съ самаго высокаго утеса Хельсеггенъ. Глядя внизъ съ этой вершины на ревущій Флегетонъ, я не могъ не улыбнуться на простоту, съ которой добрѣйшій Іонасъ Рамусъ разсказываетъ, какъ о вещахъ трудно допустимыхъ, анекдоты о китахъ и медвѣдяхъ; ибо мнѣ представлялось совершенно очевиднымъ, что самый громадный линейный корабль, какой только можетъ быть въ дѣйствительности, войдя въ сферу этого убійственнаго притяженія, могъ бы бороться съ нимъ не болѣе, чѣмъ перышко съ ураганомъ, и долженъ былъ бы исчезнуть мгновенно и цѣликомъ.
Попытки объяснить данное явленіе — нѣкоторыя изъ нихъ, я помню, казались мнѣ, при чтеніи, достаточно убѣдительными — теперь представлялись очень трудными и мало удовлетворительными. Общепринятое объясненіе заключается въ томъ, что этотъ водоворотъ, такъ-же какъ три небольшіе водоворота, находящіеся между Феррейскими островами, «обусловливается ничѣмъ инымъ, какъ столкновеніемъ волнъ, поднимающихся и опускающихся, во время прилива и отлива, противъ гряды скалъ и рифовъ, тѣснящихъ воду такимъ образомъ, что она обрушивается, подобно водопаду; и такимъ образомъ, чѣмъ выше поднимается теченіе, тѣмъ глубже должно оно упасть, и естественнымъ результатомъ всего этого является водоворотъ, сила поглощенія котораго, со всей ея громадностью, достаточно можетъ быть узнана по опытамъ менѣе значительнымъ».— Такъ говоритъ Encyclopaedia Britannica. Кирхеръ и другіе воображаютъ, что въ центрѣ канала Мальстрёма находится бездна, проникающая сквозь земной шаръ, и выходящая въ какой-нибудь очень отдаленной части его — въ одномъ случаѣ, почти рѣшительно, называется Ботническій заливъ. Такая мысль, сама по себѣ пустая, показалась мнѣ теперь, пока я смотрѣлъ, очень правдоподобной; и когда я сообщилъ о ней моему проводнику, я былъ не мало удивленъ, услышавъ, что, хотя почти всѣ Норвежцы держатся такого воззрѣнія, онъ его не раздѣляетъ. Что касается перваго представленія, онъ признался, что онъ неспособенъ его понять, и въ этомъ я согласился съ нимъ; потому что, какъ ни убѣдительно оно на бумагѣ, оно дѣлается совершенно непостижимымъ и даже нелѣпымъ среди грохота пучины.
«Ну, теперь вы видѣли водоворотъ», сказалъ старикъ, «и, если вамъ угодно, проползите кругомъ по скалѣ; на подвѣтренной сторонѣ насъ не будетъ оглушать грохотъ воды, и я разскажу вамъ исторію, которая убѣдитъ васъ, что я кое-что долженъ знать о Москестрёмѣ».
Я послѣдовалъ его указанію, и онъ продолжалъ.
«Мнѣ и двумъ моимъ братьямъ принадлежалъ когда-то смакъ, оснащенный какъ шкуна, приблизительно въ семьдесятъ тоннъ. На этомъ суднѣ́ мы обыкновенно ловили рыбу среди острововъ, находящихся за Москё, близь Вуррга. Во время сильныхъ приливовъ на морѣ всегда бываетъ хорошій уловъ, если только выбрать подходящую минуту, и имѣть мужество для смѣлой попытки; но изъ всѣхъ Лофоденскихъ рыбаковъ только мы трое сдѣлали постояннымъ ремесломъ такія поѣздки за острова. Обычная рыбная ловля происходитъ гораздо ниже къ югу. Рыба тамъ есть всегда, и можно ее брать безъ большого риска; потому эти мѣста и предпочитаются. Но избранныя мѣста, находящіяся выше, среди скалъ, доставляютъ рыбу не только болѣе тонкаго качества, но и въ гораздо большемъ изобиліи, такъ что нерѣдко за одинъ день мы добывали столько, сколько осторожный рыбакъ не могъ бы наскрести и за цѣлую недѣлю. Въ концѣ концовъ мы какъ бы устроили отчаянную спекуляцію — вмѣсто труда у насъ былъ жизненный рискъ, и вмѣсто капитала отвага.
«Мы держали наше судно́ въ небольшой бухтѣ, приблизительно на пять миль выше здѣшней по берегу; и въ хорошую погоду мы неукоснительно пользовались затишьемъ, наступавшимъ на четверть часа между приливомъ и отливомъ, чтобы пересѣчь главный каналъ Москестрёма, значительно выше прудка, и затѣмъ бросить якорь гдѣ-нибудь близь Оттерхольма, или неподалеку отъ Сантфлесена, гдѣ приливы не такъ сильны, какъ въ другихъ мѣстахъ. Здѣсь мы обыкновенно оставались приблизительно до того времени, когда опять наступало затишье, затѣмъ снимались съ якоря и возвращались домой. Мы никогда не пускались въ такую экспедицію, если не было устойчиваго бокового вѣтра, для поѣздки и возвращенія — такого вѣтра, относительно котораго мы могли быть увѣрены, что онъ не спадетъ до нашего возвращенія — и мы рѣдко ошибались въ разсчетахъ. Дважды, въ теченіе шести лѣтъ, мы были вынуждены цѣлую ночь простоять на якорѣ по причинѣ мертваго штиля — явленіе здѣсь поистинѣ рѣдкостное; и однажды мы пробыли на рыболовномъ мѣстѣ почти цѣлую недѣлю, умирая отъ голода, благодаря тому, что вскорѣ послѣ нашего прибытія поднялся штормъ, и каналъ сдѣлался слишкомъ безпокойнымъ, чтобы можно было думать о переѣздѣ. Въ этомъ случаѣ мы были бы увлечены въ море, несмотря ни на что (ибо водовороты кружили насъ въ разныхъ направленіяхъ такъ сильно, что, наконецъ, мы запутали якорь и волочили его), если бы насъ не отнесло въ сторону однимъ изъ безчисленныхъ перекрестныхъ теченій — что сегодня здѣсь, а завтра тамъ — послѣ чего попутный вѣтеръ привелъ насъ къ Флимену, гдѣ намъ удалось стать на якорь.
«Я не могу разсказать вамъ и двадцатой доли разнообразныхъ затрудненій, которыя мы встрѣчали въ мѣстахъ рыбной ловли — это скверныя мѣста даже въ хорошую погоду — но мы всегда пускались на разныя хитрости и умѣли благополучно избѣгать ярости Москестрёма; хотя иногда душа у меня уходила въ пятки, если намъ случалось на какую-нибудь минуту опередить затишье или опоздать. Вѣтеръ иногда былъ не такъ силенъ, какъ мы полагали при отправленіи, и мы двигались медленнѣе, чѣмъ хотѣли бы, между тѣмъ какъ потокъ дѣлалъ управленіе лодкой совершенно немыслимымъ. У моего старшаго брата былъ сынъ восемнадцати лѣтъ, и у меня тоже были два славные молодца. Они очень были бы намъ полезны въ подобныхъ случаяхъ — они могли бы намъ грести, и помогали бы намъ во время рыбной ловли, но хоть сами мы рисковали, все же у насъ какъ-то не хватало духу подвергать опасности еще и дѣтей,— потому что въ концѣ концовъ вѣдь, дѣйствительно, опасность была, и очень большая.
«Вотъ уже, безъ нѣсколькихъ дней, ровно три года, какъ произошло то, о чемъ я хочу вамъ разсказать. Это было 10-го Іюля 18—, день этотъ здѣшніе жители не забудутъ никогда — такого страшнаго урагана здѣсь никогда еще не было; и, однако же, все утро, и даже нѣсколько часовъ спустя послѣ полудня, съ юго-запада дулъ легкій и постоянный вѣтерокъ, между тѣмъ какъ солнце ярко свѣтило, такъ что самый старый морякъ не могъ бы предусмотрѣть того, что должно было случиться.
«Около двухъ часовъ пополудни мы втроемъ — два мои брата и я — прошли черезъ острова, и вскорѣ почти нагрузили нашу лодку прекрасной рыбой, которой въ этотъ день, какъ мы всѣ замѣтили, было больше, чѣмъ когда-либо. Было ровно семь часовъ на моихъ часахъ, когда мы снялись съ якоря и отправились домой, чтобы перейти самое опасное мѣсто Стрёма при затишьи — которое, какъ мы знали, будетъ въ восемь часовъ.
«Съ правой стороны кормы на насъ дулъ свѣжій вѣтерокъ, и въ теченіи нѣкотораго времени мы шли очень быстро, совсѣмъ не помышляя объ опасности, такъ какъ у насъ не было ни малѣйшей причины предчувствовать ее. Вдругъ — совершенно врасплохъ — мы были застигнуты вѣтеркомъ, пришедшимъ къ намъ съ Хельсеггена. Это было что-то совсѣмъ необыкновенное — никогда ничего подобнаго съ нами раньше не случалось — и я началъ немного безпокоиться, не зная, въ сущности, почему. Мы пустили лодку по вѣтру, но совершенно не двигались, благодаря приливу, и я уже хотѣлъ предложить пристать къ якорному мѣсту, какъ, взглянувъ за корму, мы увидали, что весь горизонтъ окутанъ какой-то странной тучей мѣднаго цвѣта, выроставшей съ изумительной быстротой.
«Между тѣмъ вѣтеръ, зашедшій къ намъ съ носа, исчезъ, настало мертвое затишье, и мы кружились по всѣмъ направленіямъ. Такое положеніе вещей продолжалось, однако, слишкомъ недолго, чтобы дать намъ время для размышленій. Менѣе чѣмъ черезъ минуту на насъ налетѣлъ штормъ — еще минута, и все небо окуталось мракомъ — и стало такъ темно, и брызги начали прыгать такъ бѣшено, что мы не видѣли другъ друга въ нашей лодкѣ.
«Безумно было бы пытаться описать такой ураганъ. Самый старый морякъ во всей Норвегіи никогда не испытывалъ ничего подобнаго. Мы успѣли спустить паруса прежде, чѣмъ вихрь вполнѣ захватилъ насъ; но, при первомъ же порывѣ вѣтра, обѣ наши мачты, какъ подпиленныя, перекинулись черезъ бортъ — вмѣстѣ съ гротъ-мачтой упалъ мой младшій братъ: онъ привязалъ себя къ ней для безопасности.
«Какъ игрушка, какъ перышко, носилась наша лодка по водѣ. На ровной ея палубѣ былъ только одинъ маленькій люкъ около носа, и мы всегда имѣли обыкновеніе заколачивать его, передъ тѣмъ какъ отправлялись черезъ Стрёмъ. Мы дѣлали это изъ опасенія передъ бурнымъ моремъ, но теперь, если бы это не было сдѣлано, мы должны были бы сразу пойти ко дну, потому что въ теченіи нѣсколькихъ мгновеній мы были совершенно погребены въ водѣ. Какъ мой старшій братъ ускользнулъ отъ смерти, я не могу сказать, ибо я не имѣлъ случая освѣдомиться объ этомъ. Что касается меня, едва только я выпустилъ фокъ-зейль, какъ плашмя бросился на палубу, упираясь ногами въ узкій носовой шкафутъ, и цѣпляясь руками за рымъ-болтъ около низа фокъ-мачты. Я сдѣлалъ это совершенно инстинктивно, но, безъ сомнѣнія, это было лучшее, что можно было сдѣлать — думать же о чемъ бы то ни было я не могъ — я былъ слишкомъ ошеломленъ.
«Нѣсколько мгновеній, какъ я сказалъ, мы были совершенно погружены въ воду; и все это время я сдерживалъ дыханіе, и не выпускалъ болта. Потомъ, чувствуя, что я болѣе не могу оставаться въ такомъ положеніи, я сталъ на колѣни, все еще держа болтъ, и такимъ образомъ могъ свободно вздохнуть. Наша лодочка сама отряхивалась теперь, какъ собака, только что вышедшая изъ воды, и такимъ образомъ до нѣкоторой степени высвободилась изъ моря. Я старался теперь, какъ только могъ, стряхнуть съ себя оцѣпенѣніе, овладѣвшее мной, и собраться съ мыслями настолько, чтобы посмотрѣть, что теперь нужно дѣлать, какъ вдругъ почувствовалъ, что кто-то уцѣпился за мою руку. Это былъ мой старшій братъ, и сердце мое запрыгало отъ радости, потому что я былъ увѣренъ, что онъ упалъ за бортъ — но въ слѣдующее мгновеніе эта радость превратилась въ ужасъ — онъ наклонился къ моему уху и выкрикнулъ одно слово: «Москестрёмъ!»
«Никто никогда не узнаетъ, что́ я чувствовалъ въ это мгновеніе. Я дрожалъ съ головы до ногъ, какъ будто у меня былъ сильнѣйшій приступъ лихорадки. Я хорошо зналъ, что́ онъ разумѣлъ подъ этимъ словомъ — я зналъ, что́ онъ хотѣлъ сказать мнѣ. Вѣтеръ гналъ насъ къ водовороту Стрёма, мы были привязаны къ нему, и ничто не могло насъ спасти!
«Вы понимаете, что, пересѣкая каналъ Стрёма, мы всегда совершали нашъ путь значительно выше водоворота, даже въ самую тихую погоду, и тщательно выслѣживали и выжидали затишье — а теперь мы мчались прямо къ гигантской водной ямѣ, и это при такомъ ураганѣ! «Навѣрно», подумалъ я, «мы придемъ туда какъ разъ во время затишья — есть еще маленькая надежда» — но черезъ мгновенье я проклялъ себя за такую глупость, за такую безсмысленную надежду. Я слишкомъ хорошо понималъ, что мы погибли бы даже и въ томъ случаѣ, если бы мы были на кораблѣ, снабженномъ девятьюстами пушекъ.
«Въ это время первый порывъ бѣшеной бури прошелъ, или, быть можетъ, мы уже не такъ его чувствовали, потому что убѣгали отъ него, во всякомъ случаѣ волны, которыя сперва лежали низко подъ вѣтромъ и безсильно пѣнились, теперь выросли въ настоящія горы. Странная перемѣна, кромѣ того, произошла на небѣ. Вездѣ кругомъ оно по-прежнему было чернымъ, какъ смоль, но почти какъ разъ надъ нами оно разорвалось, внезапно обнаружился круглый обрывъ совершенно ясной лазури,— ясной, какъ никогда, и ярко, ярко голубой — и сквозь это отверстіе глянулъ блестящій полный мѣсяцъ, струившій сіяніе, какого я никогда раньше не видалъ. Все кругомъ озарилось до полной отчетливости — но, Боже, что за картина была освѣщена этимъ сіяніемъ!
«Раза два я пытался заговорить съ братомъ — но, непонятнымъ для меня образомъ, шумъ увеличился до такой степени, что я не могъ заставить его разслышать хотя бы одно слово, несмотря на то, что кричалъ ему прямо въ ухо изо всѣхъ силъ. Вдругъ онъ покачалъ головой, поблѣднѣлъ, какъ смерть, и поднялъ вверхъ палецъ, какъ бы желая сказать «слушай»!
«Сперва я не могъ понять, что онъ хочетъ этимъ сказать — но вскорѣ чудовищная мысль вспыхнула во мнѣ. Я вынулъ свои часы. Они стояли. Я взглянулъ на нихъ, подставляя циферблатъ подъ лучи мѣсяца, и мгновенно залился слезами, и швырнулъ часы далеко въ океанъ. Они остановились на семи часахъ! Мы пропустили время затишья, и водоворотъ Стрёма свирѣпствовалъ теперь съ полной силой!
«Если лодка хорошо сдѣлана, надлежащимъ образомъ снаряжена, и не слишкомъ обременена грузомъ, волны, при сильномъ штормѣ, въ открытомъ морѣ, кажутся всегда ускользающими изъ-подъ нея — для человѣка, привыкшаго къ сушѣ, это представляется очень страннымъ, и мы, моряки, называемъ это — верховой ѣздой. До сихъ поръ мы очень быстро ѣхали такимъ образомъ по волнамъ, но теперь гигантскій подъемъ моря подхватилъ насъ изъ-подъ кормы, и выростая, взмахнулъ съ собой — выше — выше — какъ будто подъ самое небо. Я не могъ бы повѣрить, чтобы когда-нибудь морской валъ могъ подняться такъ высоко. И потомъ мы качнулись внизъ, и соскользнули, и нырнули, такъ быстро, что у меня закружилась голова, какъ будто я падалъ во снѣ съ вершины огромной горы. Но въ то время какъ мы были вверху, я успѣлъ бросить быстрый взглядъ кругомъ — и этого взгляда было совершенно достаточно. Въ одно мгновенье я разсмотрѣлъ наше точное положеніе. Москестрёмъ былъ приблизительно на четверть мили прямо передъ нами — но онъ былъ столько же похожъ на всегдашній Москестрёмъ, какъ водоворотъ, который вы сейчасъ видите, на мельничный лотокъ. Если бы я не зналъ, гдѣ мы были, и что насъ ожидало, я совсѣмъ не узналъ бы мѣста. Теперь же я, въ невольномъ ужасѣ, закрылъ глаза. Вѣки сжались сами собой, какъ отъ судороги.
«Не болѣе какъ черезъ двѣ минуты, мы внезапно почувствовали, что волны осѣли, и насъ окутала пѣна. Лодка сдѣлала рѣзкій полуоборотъ съ лѣвой стороны, и затѣмъ ринулась въ этомъ новомъ направленіи съ быстротой молніи. Въ то же самое мгновенье оглушительный ревъ воды былъ совершенно заглушенъ какимъ то пронзительнымъ крикомъ — вы бы подумали, что это нѣсколько тысячъ паровыхъ судовъ свистятъ своими выпускными трубами. Мы были теперь въ полосѣ буруна, всегда окружающаго водоворотъ; и я, конечно, подумалъ, что въ слѣдующее мгновеніе мы погрузимся въ бездну — заглянуть въ которую хорошенько мы не могли, потому что съ ошеломляющей быстротой неслись впередъ. Лодка совсѣмъ не погружалась въ воду, а скользила, какъ пузырь, по поверхности зыби. Правая сторона судна́ примыкала вплоть къ водовороту, а слѣва высился покинутый нами гигантскій просторъ океана. Подобно огромной судорожно искривляющейся стѣнѣ, онъ высился между нами и горизонтомъ.
«Это можетъ показаться страннымъ, но теперь, когда мы были въ самой пасти воднаго обрыва, я былъ гораздо болѣе спокоенъ, чѣмъ тогда, когда мы только приближались къ нему. Убѣдившись, что надежды больше нѣтъ, я въ значительной степени освободился отъ того страха, который сначала подавилъ меня совсѣмъ. Я думаю, что это — отчаяніе напрягло мои нервы.
«Можно подумать, что я хвастаюсь — но я говорю вамъ правду — я началъ размышлять о томъ, какъ чудно умереть такимъ образомъ, и какъ безумно было бы думать о такой ничтожной вещи, какъ моя собственная личная жизнь, передъ этимъ чудеснымъ проявленіемъ могущества Бога. Мнѣ кажется, что я покраснѣлъ отъ стыда, когда эта мысль сверкнула въ моемъ умѣ. Вскорѣ послѣ этого мной овладѣло непобѣдимо-жгучее любопытство относительно самаго водоворота. Я положительно чувствовалъ желаніе изслѣдовать его глубины, хотя бы цѣной той жертвы, которая мнѣ предстояла; и о чемъ я больше всего сожалѣлъ, это о томъ, что никогда я не буду въ состояніи разсказать о тайнахъ, которыя долженъ буду увидѣть, моимъ старымъ товарищамъ, что находятся тамъ, на берегу. Странныя, конечно, это мысли въ умѣ человѣка, находящагося въ такой крайности, и я часто думалъ потомъ, что вращеніе лодки по окружности бездны могло вызвать въ моемъ умѣ легкій бредъ.
«Было еще одно обстоятельство, которое помогло мнѣ овладѣть собой, это — исчезновеніе вѣтра; онъ не могъ теперь достигать до насъ — потому что, какъ вы видите сами, полоса буруна значительно ниже общей поверхности океана, и этотъ послѣдній громоздился теперь надъ нами, высокой, черной, громадной грядой. Если вы никогда не были на морѣ во время настоящей бури, вы не можете себѣ представить, какъ помрачаются мысли, благодаря совокупному дѣйствію вѣтра и брызгъ. Вы слѣпнете, вы глохнете, вы задушены, и у васъ исчезаетъ всякая способность что-либо дѣлать или о чемъ-либо размышлять. Но теперь мы, въ значительной степени, освободились отъ такихъ затрудненій — совершенно такъ же, какъ преступнику, осужденному на смерть, дозволяются въ тюрьмѣ разныя маленькія снисхожденія, запретныя, пока его участь еще не рѣшена.
«Сколько разъ мы совершили кругъ по поясу водоворота, этого я не могу сказать. Мы мчались кругомъ и кругомъ, быть можетъ, въ теченіи часа, мы не плыли, а скорѣе летѣли, постепенно все болѣе и болѣе приближаясь къ центру зыби, и все ближе и ближе къ ея страшной внутренней каймѣ. Все это время я не выпускалъ изъ рукъ рымъ-болта. Братъ мой былъ на кормѣ, онъ держался за небольшой пустой боченокъ, въ которомъ мы брали съ собой воду, и который тщательно былъ привязанъ подъ сторожевой вышкой; это была единственная вещь на палубѣ, не смытая валомъ, когда вихрь впервые налетѣлъ на насъ. Какъ только мы приблизились къ краю воднаго колодца, братъ мой выпустилъ изъ рукъ боченокъ и схватился за кольцо, стараясь, въ агоніи ужаса, вырвать его изъ моихъ рукъ: намъ обоимъ оно не могло служить одновременно, потому что было недостаточно широко. Я никогда не чувствовалъ такой глубокой тоски, какъ въ тотъ моментъ, когда увидѣлъ его попытку — хотя я зналъ, что онъ былъ сумасшедшимъ, когда дѣлалъ это — что это былъ бѣшеный маніакъ, охваченный чувствомъ остраго испуга. Я, однако, не сталъ спорить съ нимъ изъ-за мѣста. Я зналъ, что не можетъ быть никакой разницы въ томъ, мнѣ или ему будетъ принадлежать кольцо, я выпустилъ болтъ, и ухватился за боченокъ у кормы. Сдѣлать это мнѣ было не особенно трудно, потому что лодка бѣжала кругомъ достаточно устойчиво и держалась на ровномъ килѣ, покачиваясь только туда и сюда вмѣстѣ съ измѣненіями въ направленіи гигантскихъ взмаховъ водоворота. Едва я усѣлся на своемъ новомъ мѣстѣ, какъ лодка быстро накренилась правой стороной, и бѣшено помчалась въ водную пропасть. Я быстро прошепталъ какую-то молитву, и подумалъ, что все кончено.
«Чувствуя тошноту отъ быстраго спуска внизъ, я инстинктивно уцѣпился за боченокъ съ еще бо́льшей энергіей, и закрылъ глаза. Нѣсколько секундъ я не рѣшался открыть ихъ, каждый мигъ ожидая конца, и удивляясь, что я еще не испытываю смертной борьбы съ водой. Но мгновенье уходило за мгновеньемъ. Я все еще былъ живъ. Ощущеніе паденья прекратилось; и движеніе лодки, повидимому, было почти такимъ же, какъ раньше, когда она была въ полосѣ пѣны, съ той только разницей, что теперь она болѣе накренялась. Я овладѣлъ собой, и опять взглянулъ на картину, раскинувшуюся кругомъ.
«Никогда мнѣ не забыть ощущенья испуга, ужаса, и восхищенія, съ которыми я посмотрѣлъ тогда. Лодка казалась подвѣшенной, какъ бы дѣйствіемъ какой-то магической силы, въ срединѣ пути своего нисхожденія, на внутренней поверхности водной воронки, обширной въ окружности, гигантской по глубинѣ — и такой, что ея совершенно гладкіе бока можно было бы принять за черное дерево, если бы не удивительная быстрота, съ которой они крутились, и не мерцающій призрачный блескъ, исходившій отъ нихъ — то были отраженные лучи полнаго мѣсяца, струившіеся изъ описаннаго мною круглаго отверстія между тучъ — выростая въ цѣлый потокъ золотого сіянія, лучи эти шли вдоль черныхъ стѣнъ и проникали внизъ до самыхъ отдаленныхъ углубленій бездны.
«Сначала я испытывалъ слишкомъ большое замѣшательство, чтобы быть въ состояніи отчетливо замѣтить что-нибудь. Все, что я увидѣлъ, это — какой-то всеобщій взрывъ ужасающаго величія. Однако, когда я немного пришелъ въ себя, взоръ мой инстинктивно устремился внизъ. Въ этомъ направленіи передъ глазами моими не было никакого препятствія, благодаря тому положенію, въ какомъ лодка висѣла на наклонной поверхности воднаго провала. Она держалась на совершенно ровномъ килѣ — т.-е., палуба ея лежала въ плоскости, параллельной съ плоскостью воды — но эта послѣдняя дѣлала наклонъ, подъ угломъ болѣе чѣмъ въ сорокъ пять градусовъ, такимъ образомъ, что мы какъ будто были опрокинуты на бокъ. Я не могъ все же не замѣтить, что у меня врядъ ли было больше затрудненій держаться руками и ногами, чѣмъ если бы мы находились на горизонтальной плоскости, я думаю, что это обстоятельство было обусловлено быстротой, съ которой мы вращались.
«Лучи мѣсяца какъ будто искали самаго дна глубокой пучины; но я еще не могъ ничего разсмотрѣть явственно; все было окутано въ густой туманъ; а надъ туманомъ висѣла великолѣпная радуга, подобная тому узкому и колеблющемуся мосту, который, какъ говорятъ Мусульмане, является единственной дорогой между Временемъ и Вѣчностью. Этотъ туманъ или эти брызги возникали, безъ сомнѣнія, благодаря сталкиванію огромныхъ стѣнъ водной воронки, встрѣчавшихся на днѣ, но что за страшный вопль поднимался изъ этого тумана къ Небесамъ, я не берусь описывать.
«Едва только мы впервые скользнули въ самую бездну, удаляясь отъ пояса пѣны вверху, какъ мы двинулись на большое разстояніе внизъ по уклону, но наше дальнѣйшее нисхожденіе отнюдь не было пропорціональнымъ. Мы стремились кругомъ и кругомъ — но то было не какое-нибудь однообразное движеніе — а головокружительные взмахи и швырки — иногда они бросали насъ только на какую-нибудь сотню ярдовъ — иногда заставляли насъ обойти почти полную окружность водоворота. Съ каждымъ новымъ вращеніемъ, мы опускались внизъ, медленно, но очень замѣтно.
«Бросая взоръ кругомъ на обширную пустыню этой текучей черноты, по которой мы неслись, я замѣтилъ, что лодка была не единственнымъ предметомъ, находившимся въ пасти водоворота. И сверху, и снизу, виднѣлись корабельные обломки, громадныя массы бревенъ и стволы деревьевъ, а вмѣстѣ съ тѣмъ болѣе мелкія вещи, предметы домашней утвари, разломанные ящики, боченки, и доски. Я уже описывалъ неестественное любопытство, смѣнившее мои прежніе страхи. Оно, повидимому, все росло, по мѣрѣ того какъ я ближе и ближе подходилъ къ своей страшной участи. Я началъ теперь, съ страннымъ интересомъ, разсматривать разнообразные предметы, плывшіе въ одной съ нами компаніи. Должно быть, у меня былъ бредъ, потому что я положительно забавлялся, размышляя объ относительной скорости ихъ разнороднаго нисхожденія къ пѣнѣ, мерцавшей внизу. Я, напримѣръ, поймалъ себя на такой мысли: «вотъ эта сосна, вѣроятно, прежде всего рухнется въ пучину, и исчезнетъ»,— и былъ очень разочарованъ, когда увидѣлъ, что ее обогналъ обломокъ Голландскаго торговаго корабля, и первый потонулъ. Наконецъ, послѣ цѣлаго ряда подобныхъ наблюденій, причемъ всѣ были ошибочными, я почувствовалъ, что этотъ фактъ — фактъ моей неизмѣнной ошибки въ разсчетахъ — натолкнулъ меня на цѣлый рядъ размышленій, отъ которыхъ я опять задрожалъ всѣми членами, и сердце мое тяжело забилось.
«То, что на меня такъ подѣйствовало, не было новымъ ужасомъ — то была заря самой кипучей надежды. Она возникла частью на почвѣ воспоминанія, частью благодаря теперешнимъ наблюденіямъ. Я припомнилъ цѣлую массу разныхъ легкихъ предметовъ, которыми былъ усѣянъ Лофоденскій берегъ: они были втянуты Москестрёмомъ и затѣмъ снова выброшены имъ. Предметы эти въ громадномъ большинствѣ были разбиты самымъ необыкновеннымъ образомъ — они были такъ ссажены — они были до такой степени шероховаты, точно кто сплошь утыкалъ ихъ лучинками — но тутъ я отчетливо припомнилъ, что нѣкоторые изъ нихъ совсѣмъ не были обезображены. Теперь я не могъ объяснить такое различіе ничѣмъ инымъ, какъ предположеніемъ, что только предметы, сдѣлавшіеся шероховатыми, были поглощены вполнѣ — другіе же предметы были втянуты въ водоворотъ въ такой поздній періодъ прилива, или, по какой-нибудь причинѣ, опускались внизъ такъ медленно, что они не достигли дна, прежде чѣмъ пришла смѣна прилива и отлива. Возможно, подумалъ я, что въ томъ и въ другомъ случаѣ они, такимъ образомъ, опять были выкинуты на верхній уровень океана, не претерпѣвши участи предметовъ, втянутыхъ раньше или поглощенныхъ болѣе быстро. Я сдѣлалъ также три важныя наблюденія. Во-первыхъ, общимъ правиломъ являлся тотъ фактъ, что чѣмъ больше были тѣла, тѣмъ быстрѣе было ихъ нисхожденіе; во-вторыхъ, между двумя массами равнаго размѣра, причемъ одна была сферической, а другая какой-нибудь другой формы, преимущество въ скорости нисхожденія было на сторонѣ сферической; въ-третьихъ, между двумя массами одинаковаго объема, причемъ одна была цилиндрической, а другая какой-нибудь другой формы, цилиндрическая погружалась болѣе медленно. Послѣ того какъ я спасся, я много разъ говорилъ объ этомъ съ старымъ школьнымъ учителемъ нашего округа, и это отъ него я научился употребленію такихъ словъ, какъ «цилиндрическій» и «сферическій». Онъ объяснилъ мнѣ — хотя я забылъ его объясненія — какимъ образомъ явленіе, мною замѣченное, было естественнымъ слѣдствіемъ формъ пловучихъ предметовъ, и какимъ образомъ случилось, что цилиндръ, вращаясь въ водоворотѣ, оказывалъ большее противодѣйствіе силѣ поглощенія, и былъ втягиваемъ съ бо́льшей трудностью, нежели предметъ какой-нибудь другой формы тѣхъ же самыхъ размѣровъ[1].
«Было еще одно поразительное обстоятельство, въ значительной степени подкрѣпившее мои наблюденія, и заставившее меня съ тревогой искать подтвержденія ихъ, именно, при каждомъ новомъ вращеніи мы проходили мимо такихъ предметовъ, какъ боченокъ, или рей, или корабельная мачта, и многія изъ такихъ предметовъ, бывшихъ на одномъ уровнѣ съ нами, когда я въ первый разъ устремилъ свой взоръ на чудеса водоворота, были теперь высоко надъ нами, и, повидимому, отодвигались лишь очень мало отъ своего прежняго положенія.
«Я болѣе не сомнѣвался, что́ мнѣ дѣлать. Я рѣшился тщательно привязать себя къ пустому боченку, за который держался, отрѣзать его отъ кормы, и броситься вмѣстѣ съ нимъ въ воду. Знаками я привлекъ вниманіе брата, указалъ ему на боченки, плывшіе около насъ, и сдѣлалъ все, что было въ моей власти, чтобы дать ему понять мое намѣреніе. Наконецъ, онъ, кажется, понялъ меня, но было ли это въ дѣйствительности такъ, или нѣтъ, онъ съ отчаянной рѣшимостью началъ отрицательно качать головой, и отказался покинуть свое мѣсто у рымъ-болта. Я не могъ дотянуться до него, крайнія обстоятельства не допускали ни малѣйшей отсрочки, и, съ чувствомъ горестной борьбы въ сердцѣ, я предоставилъ брата собственной его участи, привязалъ себя къ боченку веревкой, прикрѣплявшей его къ кормѣ, и безъ малѣйшихъ колебаній бросился въ море.
«Я совершенно вѣрно разсчиталъ результатъ. Вы видите, я самъ вамъ разсказываю эту исторію — вы видите, я ускользнулъ отъ смерти — и такъ какъ вы знаете, какимъ образомъ я спасся, и должны предвидѣть все, что я могу еще сказать, я позволю себѣ поскорѣе кончить. Прошелъ, быть можетъ, часъ, или около, послѣ того какъ я бросился съ лодки, какъ вдругъ, отойдя внизъ на значительное разстояніе подо мной, она быстро сдѣлала, одно за другимъ, три безумныя круговыя движенія и, унося съ собой моего возлюбленнаго брата, бѣшено ринулась, сразу и навсегда, въ хаосъ пѣны, кипѣвшей внизу. Мой боченокъ дошелъ немного болѣе, чѣмъ до половины разстоянія между дномъ пучины и тѣмъ мѣстомъ, гдѣ я выскочилъ за бортъ, и громадная перемѣна произошла въ характерѣ водоворота. Наклонъ стѣнъ гигантской воронки съ каждой минутой сталъ дѣлаться все менѣе и менѣе крутымъ. Круговыя движенья водоворота становились все менѣе и менѣе свирѣпыми. Пѣна и радуга мало-по-малу исчезли, и самое дно бездны постепенно какъ бы поднялось. Небо было ясно, вѣтеръ стихъ, и полный мѣсяцъ пышно садился на западѣ. Я находился на поверхности океана, въ виду береговъ Лофодена, и надъ тѣмъ самымъ мѣстомъ, гдѣ была зловѣщая яма Москестрёма. Наступилъ часъ затишья — но море все еще вздымало гигантскія, подобныя горамъ, волны, оставленныя ушедшимъ ураганомъ. Меня бѣшено мчало къ каналу Стрёма, и черезъ нѣсколько минутъ я былъ прибитъ къ берегу, гдѣ производилась рыбная ловля. Одна изъ лодокъ подобрала меня; я былъ совершенно истощенъ, благодаря усталости, и (теперь, когда опасность прошла) я онѣмѣлъ отъ воспоминанія объ ея ужасахъ. Рыбаки, подобравшіе меня, были моими старыми товарищами, мы встрѣчались изо дня въ день, но они меня не узнали, какъ не узнали бы странника, пришедшаго изъ міра духовъ. Волосы мои, бывшіе за день до этого черными, какъ вороново крыло, совершенно побѣлѣли, они стали такими, какъ теперь. Говорятъ, что и все выраженіе моего лица перемѣнилось. Я разсказалъ имъ мою исторію — они не повѣрили. Я разсказываю ее теперь вамъ, и врядъ ли могу надѣяться, что вы повѣрите мнѣ болѣе, нежели веселые Лофоденскіе рыбаки».
- ↑ См. Archimedes, «De Incidentibus in Fluido»— lib. 2.