Одноглазка, Двуглазка, Трёхглазка (Гримм; Снессорева)/ДО
| ← Четыре мастера своего дѣла | Одноглазка, Двуглазка, Трехглазка | Протоптанные башмаки → |
| Оригинал: нем. Einäuglein, Zweiäuglein und Dreiäuglein. — Источникъ: Братья Гриммъ. Народныя сказки, собранныя братьями Гриммами. — СПб.: Изданіе И. И. Глазунова, 1871. — Т. II. — С. 146. |
Жила-была старуха, у нея было три дочери: старшую звали Одноглазкой, потому-что она имѣла всего только одинъ глазъ, посреди лба, среднюю — Двуглазкой: у нея было, какъ и у всѣхъ людей, два глаза, а младшую — Трехглазкой: у нея было три глаза, третій-то глазъ посреди лба.
У Двуглазки была наружность какъ у всѣхъ людей, за что мать и сестры возненавидѣли ее. Двуглазкѣ доставались пинки да толчки: вмѣсто платья самые дрянные обноски послѣ сестеръ, вмѣсто обѣда объѣдки послѣ нихъ — словомъ, обижали ее какъ только могли, всегда и во всемъ.
«Ты съ своими двумя глазами ничѣмъ не отличаешься отъ простонародья и совсѣмъ къ намъ не подходишь», — бывало, упрекали сестры и мать бѣдную Двуглазку.
Пошла Двуглазка въ поле пасти козу: сестры не дали ей хорошенько поѣсть и она была совсѣмъ голодна. Въ такомъ горѣ вышла она въ поле, сѣла на межу и горько заплакала, такъ-что изъ ея глазъ потекли два ручейка. Когда, въ горѣ своемъ, она подняла глаза къ небу, тогда увидѣла возлѣ себя женщину которая спросила у нея:
— Двуглазка, о чемъ ты плачешь?
Двуглазка на то въ отвѣтъ:
— Какъ мнѣ не плакать? у меня, какъ у всѣхъ людей на свѣтѣ, два глаза; за это сестры и мать ненавидятъ меня, толкаютъ изъ угла въ уголъ, одѣваютъ въ старые обноски, кормятъ объѣдками, которые послѣ нихъ остаются, а сегодня и тѣхъ не дали мнѣ порядкомъ наѣсться, такъ что я еще совсѣмъ голодна.
Мудрая женщина сказала ей:
— Двуглазка, осуши свои слезы: я скажу тебѣ слово, и послѣ этого ты никогда не будешь голодать. Когда захочешь ѣсть, скажи только своей козѣ:
«Козочка Мекеке, |
и сейчасъ передъ тобою очутится чисто накрытый столикъ съ самыми лучшими кушаньями: ты можешь тогда кушать сколько душѣ угодно. Когда же наѣшься до-сыта и столикъ тебѣ будетъ не нуженъ, тогда проговори только:
«Козочка Мекеке, |
и все исчезнетъ изъ твоихъ глазъ.
Сказавъ это, мудрая женщина ушла. Двуглазка же подумала:
«Дай-ка попытаться, правду ли она мнѣ сказала; а ѣсть мнѣ теперь что-то очень хочется».
— Козочка Мекеке, столикъ накрывай!
Не успѣла она произнести этихъ словъ, какъ вдругъ передъ ней очутился столикъ, накрытый бѣлою скатертью; на немъ тарелка съ ножемъ, вилкою и серебряною ложкой, и весь столикъ уставленъ самыми лучшими кушаньями, отъ которыхъ паръ такъ и валилъ, словно они только-что принесены изъ кухни. Двуглазка поспѣшила произнести самую короткую молитву, какую только знала: «Господи Боже мой, будь всегда нашимъ гостемъ! аминь», — и сейчасъ же принялась за ѣду; наѣвшись до-сыта, она опять сказала, какъ научила ее мудрая женщина:
— Козочка Мекеке, столикъ убирай!
И въ мигъ столикъ и все, что на немъ было, исчезло съ глазъ долой.
«Вотъ прекрасное хозяйство!» — подумала Двуглазка и сдѣлалась очень весела и довольна.
Вечеромъ, когда она съ своей козой пришла домой, то нашла, по обыкновенію, глиняное блюдо съ объѣдками, въ углу поставленное для нея сестрами, но она ни до чего не дотронулась. На слѣдующій день она опять ушла съ козой и тоже не дотронулась до крохъ, которыя ей были поставлены. Первые два дня сестры не обратили на это вниманія; но такъ какъ это стало повторяться каждый день, то онѣ, наконецъ, замѣтили и стали говорить между собой:
— Дѣло-то не совсѣмъ чисто съ Двуглазкой: она теперь не дотрогивается до объѣдковъ, тогда какъ прежде бывало съѣдала все до крошки, что ей ни давали; она вѣрно нашла другія средства.
Чтобы узнать въ чемъ дѣло, сестры съ матерью рѣшили Одноглазкѣ идти съ Двуглазкой пасти козу и зорко смотрѣть за нею, не приноситъ ли кто-нибудь ей поѣсть и попить.
Когда Двуглазка стала собираться въ поле, подошла къ ней Одноглазка и сказала:
— Я тоже хочу идти съ тобою въ поле: надо посмотрѣть хорошо ли ты стережешь козу и на хорошій ли кормъ ее гоняешь.
Двуглазка тотчасъ смѣкнула, чего хотѣла Одноглазка, однако и виду не показала; погнала козу въ высокую траву, а тамъ и говоритъ:
— Пойдемъ-ка, Одноглазка, и сядемъ отдохнуть, а я тебѣ пѣсенку спою.
Одноглазка и радехонька: устала она отъ непривычной прогулки и солнечнаго жара. Вотъ и усѣлись онѣ на межу, а Двуглазка стала пѣть:
«Баюшки баю |
Одноглазка закрыла свой единственный глазокъ и крѣпко заснула, Двуглазка, какъ только увидѣла, что она крѣпко спитъ и не можетъ ей измѣнить, тотчасъ и говоритъ:
— Козочка Мекеке, столикъ накрывай!
Столикъ тотчасъ явился. Сѣла Двуглазка къ столику, наѣлась и напилась до-сыта и закричала:
— Козочка Мекеке, столикъ убирай!
И все вдругъ исчезло. Тогда Двуглазка разбудила Одноглазку и сказала ей:
— Вотъ какая ты, Одноглазка, лѣнивая: хотѣла постеречь козочку, а сама заснула; вѣдь за это время она могла невѣсть куда забѣжать. Пойдемъ-ка домой, пора.
И пришли они домой, а Двуглазка опять не дотронулась до глинянаго блюда. Одноглазка никакъ не могла сказать матери, отчего Двуглазка ничего не ѣстъ и въ оправданіе себя сказала:
— Я тамъ немножко вздремнула.
На слѣдующій день мать сказала Трехглазкѣ:
— Ныньче ты ступай съ Двуглазкой въ поле, да пригляди хорошенько, не приноситъ ли ей кто поѣсть и попить. Не можетъ быть, чтобъ это было такъ спроста, навѣрное она ѣстъ и пьетъ украдкой отъ насъ.
Трехглазка подошла къ Двуглазкѣ и говоритъ:
— И я пойду съ тобою въ поле: надо приглядѣть за тобою, хорошо ли ты пасешь козу и куда гоняешь ее.
Но Двуглазка тотчасъ догадалась, что было на умѣ у Трехглазки, погнала козу въ высокую траву, а тамъ и говоритъ:
— Посидимъ-ка тутъ, Трехглазка, ты отдохни немножко, а я спою тебѣ пѣсенку.
Трехглазка, утомленная непривычной дорогой и солнечнымъ жаромъ, прилегла, а Двуглазка запѣла свою старую пѣсенку:
«Баюшки баю |
Двуглазка, по разсѣянности, забыла убаюкать третій глазокъ, и все напѣвала: «спи глазокъ, сомкнись другой», а про третій совсѣмъ забыла, отъ этого и вышло, что два глаза у Трехглазки заснули, а третій глазъ, посрединѣ лба, не былъ убаюканъ, да такъ и не заснулъ. Правда, Трехглазка закрыла его, но только изъ хитрости, притворилась будто она и въ самомъ дѣлѣ спитъ, а сама все мигала имъ и хорошо видѣла все, что дѣлалось; Двуглазка же подумала, что Трехглазка крѣпко спитъ и поспѣшила съ приказомъ козочкѣ:
— Козочка Мекеке, столикъ накрывай!
Двуглазка наѣлась, напилась сколько душенькѣ хотѣлось и велѣла столикъ убирать:
— Козочка Мекеке, столикъ убирай!
А Трехглазка-то все и видѣла. Двуглазка, ничего не подозрѣвая, стала будить ее, говоря:
— Эй! вставай, Трехглазка! Вотъ какъ ты крѣпко заснула; хорошо же ты стережешь козу! Пойдемъ-ка, пора домой.
Когда онѣ пришли домой, Двуглазка опять ничего не стала ѣсть, а Трехглазка сказала матери:
— Мудрено ли, что наша гордячка ничего не ѣстъ: ей сто́итъ только сказать: «козочка Мекеке, столикъ накрывай!» такъ сейчасъ же готовъ передъ нею столикъ съ самыми лучшими кушаньями, какихъ у насъ и не бывало; а когда наѣстся, то опять только прикажетъ: «козочка Мекеке, столикъ убирай!» и все исчезаетъ, какъ не бывало. Она мнѣ два глаза усыпила своею пѣсенкою, да глазъ-то на лбу, къ счастью, не спалъ.
Какъ услышала это завистливая мать, такъ и закричала на Двуглазку:
— А! ты хочешь, чтобъ у тебя все лучше было чѣмъ у насъ! такъ не бывать же этому!
Злая старуха схватила большой ножъ, воткнула его въ самое сердце козы, такъ-что та, бѣдная, упала мертвая къ ногамъ Двуглазки.
Заплакала Двуглазка и съ горестью въ сердцѣ ушла изъ дома, сѣла на межу и залилась горькими слезами. Вдругъ очутилась передъ нею мудрая женщина и сказала:
— Двуглазка, о чемъ ты плачешь?
— Какъ же мнѣ не плакать, — отвѣчала та, — козочка по вашему слову такъ хорошо накрывала мнѣ столъ, а мать моя взяла ножъ да и заколола ее: опять мнѣ придется голодать и горемыкать.
Тогда мудрая женщина сказала:
— Я дамъ тебѣ добрый совѣтъ: выпроси у сестеръ кишки отъ убитой козы и зарой въ землю у самыхъ дверей: это принесетъ тебѣ счастье.
Мудрая женщина исчезла, а Двуглазка пошла домой и сказала сестрамъ:
— Милыя сестрицы, дайте мнѣ хоть что-нибудь отъ моей любимой козы; я ничего хорошаго не прошу, отдайте мнѣ хоть кишечки ея.
Сестры засмѣялись и сказали:
— Это ты можешь получить, если ничего другаго не просишь.
Двуглазка взяла кишки и зарыла ихъ вечеромъ, украдкой отъ всѣхъ, у дверей, исполняя совѣтъ мудрой женщины.
На другое утро, когда всѣ проснулись и вышли къ дверямъ, то увидѣли тамъ чудесное дерево, на которомъ листья были серебряные, а между ними висѣли золотые плоды, ужь такіе прекрасные, что на свѣтѣ не было ничего подобнаго. Никто не зналъ какимъ образомъ дерево это очутилось у дверей, только одна Двуглазка смѣкнула, что оно выросло изъ кишокъ козы, потому-что оно явилось какъ-разъ на томъ мѣстѣ, гдѣ она ихъ зарыла.
Мать сказала Одноглазкѣ:
— Влѣзь-ка на дерево, дочка милая, и сорви намъ яблочко золотое.
Одноглазка влѣзла; но какъ только протягивала руку, чтобы сорвать плодъ, вѣточка сейчасъ ускользала изъ ея пальцевъ, и это повторялось всякій разъ, какъ она протягивала руку, и какъ тамъ она ни хитрила, а никакъ не могла сорвать ни одного яблока.
Тогда мать сказала:
— Трехглазка, влѣзь-ка ты на дерево! Ты своими тремя глазами больше увидишь, чѣмъ Одноглазка.
Одноглазка спустилась съ дерева, а Трехглазка полѣзла на него.
Но и Трехглазка не была проворнѣе, и какъ она тамъ ни ловчилась, а золотыя яблоки все ускользали изъ ея рукъ. Тогда мать сама вскарабкалась на дерево, но такъ же, какъ и ея любимыя дочки, Одноглазка съ Трехглазкой, не могла поймать ни одного яблока и хватала только пустой воздухъ.
Тутъ Двуглазка сказала:
— Попробую и я полѣзть на дерево, авось мнѣ удастся поймать яблочко.
Сестры закричали ей на это:
— Ужь гдѣ тебѣ, уроду, золотое яблоко поймать съ своею дурацкой парою! ишь ты еще чего захотѣла!
Двуглазка, однако, влѣзла на дерево — и золотыя яблоки не то, что ускользали отъ нея, а сами давались ей въ руку, такъ что она оборвала поочереди всѣ плоды и полонъ передникъ снесла внизъ. Мать отобрала у нея всѣ яблоки, но и послѣ этого не стала лучше обращаться съ нею, а еще хуже, потому-что съ своими любимыми дочками втроемъ стали завидывать Двуглазкѣ, зачѣмъ ей одной золотые плоды дались въ руки.
Случилось разъ, что мать съ тремя дочерьми стояла у дерева; вдругъ ѣдетъ по дорогѣ рыцарь.
— Двуглазка! — закричали сестры, — скорѣе спрячься, чтобы намъ не пришлось стыдиться за тебя.
И поспѣшно онѣ накрыли бѣдную Двуглазку пустою бочкою, которая тутъ же стояла, около дерева; туда же подсунули и золотыя яблоки, которыя она нарвала.
И молодъ и прекрасенъ былъ рыцарь; подъѣхалъ онъ къ дереву и остановился, чтобы полюбоваться его красотою.
— Кому принадлежитъ это прекрасное дерево? — спросилъ онъ у сестеръ. — Кто дастъ мнѣ съ него вѣточку, тотъ можетъ отъ меня потребовать чего хочетъ.
На это Одноглазка съ Трехглазкой отвѣчали, что дерево имъ принадлежитъ и что онѣ, пожалуй, сорвутъ ему вѣточку.
Вотъ и начали онѣ стараться какъ бы сорвать вѣточку; изъ силъ повыбились, а все понапрасну: вѣтки и плоды такъ и увертывались отъ нихъ, какъ только онѣ руки къ нимъ протягивали.
Тогда рыцарь сказалъ:
— Странная вещь! вы говорите, что дерево принадлежитъ вамъ, а не имѣете власти сорвать что-нибудь съ него.
А сестры другъ передъ другомъ увѣряютъ и на своемъ стоятъ: чудесное дерево ихъ собственность да и только. Въ самое это время изъ-подъ бочки выкатились два золотыя яблочка и покатились прямо къ ногамъ рыцаря: это Двуглазка разсердилась, зачѣмъ сестры не говорили правды, такъ и выкатила изъ-подъ бочки пару яблочекъ.
Увидѣлъ рыцарь яблоки, удивился, откуда они явились? Сталъ онъ распрашивать, а Одноглазка съ Трехглазкой на то отвѣчали:
— У насъ есть еще одна сестра, которая никому не можетъ показываться на глаза: вотъ видите ли у нея пара обыкновенныхъ глазъ, какъ у простонародья.
Рыцарю непремѣнно захотѣлось увидѣть Двуглазку.
— Двуглазка, выходи сюда! — закричалъ онъ.
Тогда Двуглазка бодро вышла изъ-подъ бочки. А рыцарь такъ и ахнулъ, какъ увидѣлъ такую раскрасавицу.
— Двуглазка, — сказалъ онъ, — ты вѣрно можешь сорвать мнѣ вѣтку съ дерева.
— Могу, — отвѣчала Двуглазка, — разумѣется могу, потому-что дерево принадлежитъ мнѣ.
Съ этими словами она легко влѣзла на дерево, сорвала вѣточку съ тоненькими серебряными листьями и золотыми плодами и подала рыцарю. Тогда онъ сказалъ:
— Двуглазка, чего ты хочешь отъ меня за это?
— Ахъ! — отвѣчала Двуглазка, — я здѣсь терплю голодъ и жажду, горе и нужду, отъ ранняго утра, до поздняго вечера: вотъ если бы ты избавилъ меня отъ такой жизни и взялъ бы съ собою, какъ я была бы счастлива!
Рыцарь поднялъ Двуглазку къ себѣ на лошадь и увезъ съ собой въ отцовскій за́мокъ.
Тамъ онъ приказалъ ей подать прекрасныя платья, кушанья и напитки, сколько душѣ ея хотѣлось; а такъ какъ онъ очень сильно ее полюбилъ, то и велѣлъ благословить себя съ нею, а затѣмъ отпраздновали они свадебный пиръ на весь міръ.
Когда прекрасный рыцарь увезъ Двуглазку съ собою, тогда ея сестры еще пуще стали завидовать ея счастью:
«По-крайней-мѣрѣ чудесное дерево останется съ нами, — подумали онѣ, — если мы и не можемъ рвать съ него плоды, то все-таки всякій будетъ останавливаться передъ нимъ, заходить къ намъ и восхвалять его красоту, — кто знаетъ, гдѣ еще цвѣтетъ наше счастье?»
Но на другое утро дерево исчезло, а съ нимъ и ихъ надежда. А когда Двуглазка выглянула изъ окошка, то къ ея великой радости увидѣла, что дерево послѣдовало за нею и стояло подъ ея окномъ.
Двуглазка жила долго и весело. Случилось, пришли къ ней въ за́мокъ двѣ бѣдныя женщины просить милостыню. Двуглазка посмотрѣла имъ въ лице и узнала своихъ сестеръ, Одноглазку и Трехглазку, которыя послѣ смерти матери до того обѣднѣли, что должны были ходить по міру и просить милостыни у чужихъ дверей.
Двуглазка попросила ихъ зайти къ ней, оказывала имъ много милости и ухаживала за ними съ такою любовью, что обѣ сестры сердечно сокрушались о томъ, что въ молодости причиняли своей сестрѣ такъ много зла.